Вместо индейки на День благодарения у нас был жареный цыпленок, и я ел изо всех сил, чтобы сделать тетушке приятное, а она говорила неодобрительно:

– Ты плохо ешь.

После обеда я прилег на кушетку, чтобы она могла прибраться. Это было как в старые добрые времена, только теперь я исполнял роль своего отца, кроме разве что того, что не заснул после обеда.

Я снял туфли и опустил голову на подушку. Как и у Генри кушетка служила также кроватью.

Прежде чем я закрыл глаза, тетушка вошла в комнату, встала надо мной и сказала:

– У меня для тебя кое-что есть. Моя подруга Лилиан участвовала в конкурсе. Для этого она подписалась на журнал. Она даже не знала, во что ввязывается. Я говорила ей, чтобы она этого не делала… Ну, и они прислали ей «Плейбой»! О чем только думали? Она даже не может встать с постели. Ей девяносто три года… в общем, она прислала журнал мне; она всегда заставляет племянницу отсылать мне всякие вещи. А что мне с ним делать?

Тетушка отошла к другому краю кушетки, где у нее была маленькая корзина для журналов и газет, и вытащила оттуда глянцевый «Плейбой».

– Хочешь посмотреть? – спросила она, поддразнивая меня, и потрясла журналом в воздухе. При этом она насмешливо и очень сексуально покрутила бедрами.

Я не видел «Плейбоя» целую вечность. Порнография, которую при случае я покупал, не была такой уж общепринятой, но «Плейбой» меня тем не менее заинтересовал.

– Отлично. Почему бы нет? – сказал я сухо, пытаясь скрыть энтузиазм.

Она подошла вручить его мне, но вдруг отдернула руку. На лице ее появилась шаловливая усмешка.

– Подожди, – сказала она. – У тебя будет эрекция, и что мне тогда делать?

Старушка приготовила отличный обед, приказала мне прилечь отдохнуть, прибралась на кухне, и все это дало ей чувство глубокого удовлетворения; конечно, она помнила про свой возраст, так что была очень горда, что имеет еще силы обо мне позаботиться в День благодарения. Желая контролировать все и вся, она решила, что моя эрекция – это то, о чем ей тоже нужно позаботиться.

– Дай посмотреть, – засмеялся я и попытался выхватить «Плейбой». Она отдернула журнал. – Со мной ничего не случится.

Вручив мне журнал и все еще ухмыляясь, тетушка вернулась на кухню. Она всегда была очень любвеобильной, из-за чего ее порицали в нашей семье. В свое время она была красивой изящной рыжеволосой девушкой с необычно большой грудью, как у Мэй Вест. [11]

Она была маникюршей и большую часть жизни проработала в мужском клубе «Гармония» на Восточной Шестьдесят девятой улице. Там она знакомилась со множеством женатых мужчин, которые нуждались в компании. Предположительно, она стала причиной нескольких разводов и даже одной случайной смерти: один из ее клиентов чистил охотничье ружье и застрелил жену. Через полгода он женился на моей тетушке. Это был один из трех ее браков.

Когда она не была замужем, при ней состоял друг-джентльмен, как она их называла, – и так почти до семидесяти лет. Но потом ей удалили одну грудь из-за рака, и ее последний богатый джентльмен перестал приходить к ней и больше не обеспечивал ее, как обещал. Она была его любовницей почти тридцать лет.

С тех пор она жила на пособие и сбережения, которые ей удалось скопить, и больше ни один мужчина не оставлял свои шлепанцы у нее под кроватью – этим эвфемизмом она в прежние времена называла свои романы.

Я просмотрел «Плейбой». Девушки были такими хорошенькими и такими отмытыми, что у меня действительно случилась эрекция. Тетушка знала, о чем говорила. А может, это произошло просто потому, что она заронила в мое сознание эту мысль. Я собрался было отправиться в ванную и заняться мастурбацией, но из-за слишком плотного обеда закрыл глаза и с удовлетворением задремал.

После того как я поспал, мы уселись за столом на кухне и сыграли в голливудский джин, три игры на две сотни. Старушка болтала о разных вещах, в том числе об итальянце, который ухаживал за ней.

– Я встретила его в библиотеке несколько недель назад. Он ходил за мной не отставая. Я спросила: «Что вам нужно?» Он сказал: «Вы – симпатичная леди», и я просто перестала обращать на него внимание. Я больше не чувствую уверенности из-за этого. – Она приоткрыла рубашку и показала на свой яркого цвета протез в бюстгальтере; потом застегнула рубашку. – Но я продолжаю каждый день с ним видеться. Он не дает мне проходу. Я сказала: «Послушайте, мне удалили грудь». А он сказал: «Ну и что, я все равно думаю, что вы симпатичная». Мы отправились пообедать. Он заплатил, но немного. Его жена инвалид, не может говорить. У него диабет и нет эрекции, как он мне сообщил. Какой с него прок? Но я позволила ему прийти на одну ночь. Моя малышка горела. Она горела всю ночь. Я позволила ему положить туда колдовской орешек ватной палочкой. Это привело его в возбуждение. Но я не собираюсь больше пускать его сюда. Я сказала, что мне нужен новый телевизор, и он на это ничего не сказал.

Моя тетушка использовала колдовской орешек для всякого нездоровья, а «малышка» [12]было ее словечком, обозначающим гениталии, хотя оно могло обозначать и все вокруг, я неуверен. Само словцо было комбинацией «ruches» (на идише – задница) и пиписки, [13]так что обозначало оба понятия разом, попеременно или вместе. С самого детства она говорила со мной о сексе и своей малышке и велела есть картошку, чтобы мой petzel стоял.

Об итальянце я сказал, не желая, чтобы она потеряла возможного друга:

– Может быть, у него не много денег. Телевизор – дорогой подарок.

– Ну, в таком случае он не может рассчитывать на дружбу милой чистенькой леди, вроде меня.

Мы продолжали болтать и играть в карты, и я обнаружил, что снова люблю свою тетушку. После того как умерла мать, я утратил контакты с остальной семьей. Не отвечал на приглашения, и в результате они перестали приходить. Я вроде как притворялся, что у меня нет семьи, что достаточно далеко от правды – у меня полно родственников. Хотя потерять с ними контакт не составило труда. Все мои дедушки и бабушки умерли еще до того, как умерли родители. А тетушки, дядюшки и кузены мне никогда по – настоящему не нравились. В любом случае я всегда был оригиналом. Но я испытал чувство вины оттого, что пренебрегал своей тетушкой, не считая случайных телефонных звонков.

Я уже почти выиграл две сотни в первой игре, нужна была только еще одна карта. Я ждал, когда старушка откроет карты, но она мешкала. Я принялся трясти ногой.

– Немедленно прекрати, – сказала она. – Так делают больные люди в метро. Я из-за этого нервничаю.

Я выиграл первую игру, а она вторую. Мы всегда были равны в картах. Теперь третья игра близилась к окончанию. Я попытался сконцентрироваться, но она начала спрашивать меня о Генри. Утром, когда она звонила, он подошел к телефону. Я объяснил, что это мой сосед по квартире.

– Сколько ему лет? – спросила она.

– Думаю, под семьдесят.

– Он был когда-нибудь женат?

– Нет.

– Он fagala?

Она быстро соображала, задавая вопросы по существу, на которые я сам терпеливо ждал ответа. Но я не хотел расстраивать ее и говорить, что до сих пор не определил сексуальной принадлежности Генри; в ее сознании это означало бы гомосексуальность. Так что я сказал:

– Нет, он был обручен десять лет, и у него полно подруг-леди.

– В таком случае у него должны быть деньги.

– Ну, на самом деле нет. Они сами за все платят.

– Они платят? Он донжуан! Где он берет этих женщин?

– Это дамы из высшего общества. Он сопровождает их на обеды, на спектакли, вот так.

– Тогда он богат. Если мужчина не платит за женщин, это означает, что у него есть деньги.

– На самом деле нет. Он живет очень скромно. Спит на кушетке и сдает мне комнату. Стирает рубашки в ванной, чтобы сэкономить деньги.

– Когда так тратят, значит, есть деньги. Он заставляет тебя платить по полной, а его подруги платят за обеды. Может быть, они даже дают ему немного на расходы. Он настоящий ловкач. Потребитель.