Он впервые искал меня сам. Впервые с тех пор, как среди ночи постучал в мою дверь и мы заключили сделку. Вчера меня бы это обрадовало, а сегодня я уже не уверена. Мой голос звучит пронзительней, чем хотелось бы:

— Вы получили то, что хотели?

— Что вы имеете в виду?

— То, за чем вы пришли. Это ведь не имеет отношения к Фрэнсису или к Жаме. Вы хотели снова увидеть Стюарта. Из-за того, что случилось пятнадцать лет назад. Из-за дурацкой стычки.

Паркер отвечает, не глядя на меня. Осторожно.

— Это не так. Жаме был моим другом. А наш сын… ну, он любил Жаме. Мне кажется, они любили друг друга, разве не так?

— Конечно! — Я издаю сдавленный смешок. — Как-то странно вы это говорите. Словно бы…

Паркер молчит. Люси продолжает лизать мою ладонь, но я не обращаю на это внимания.

— Право, я… — Кажется, Паркер положил мне руку на плечо, и хотя мне отчасти хочется сбросить ее, я этого не делаю. — Право, я не…

Не могу поверить, как это я сама не догадалась.

— О чем вы говорите? — Голос у меня хрустит, как сухие листья.

— Жаме был… Ну, он был когда-то женат, но иногда у него появлялись… дружки. Красивые юноши, вроде вашего сына.

Я вдруг понимаю, что он увел меня от двери в темный угол, где сложены кипы сена, и я сижу на одной из них.

— В последний раз, когда я видел его живым, — это было весной, — он упоминал кого-то, живущего неподалеку. Он знал, что я его не осуждаю; да и не слишком-то его это заботило.

Его губы чуть кривятся в полуулыбке. Он принимается раскуривать трубку, без спешки.

— Он питал к нему очень глубокие чувства.

Я поправляю прическу. Несколько прядей выбились из узла, и в проникающем от дверей луче я замечаю несколько седых волос. Приходится считаться с фактами. Я старею, и голова моя полна мыслями, с которыми невозможно смириться. Невозможно смириться с мыслью о том, что я была неспособна осознать происходящее. Невозможно смириться с мыслью о том, что Ангус ненавидел его за это, ибо теперь я понимаю, что он знал. Невозможно смириться с мыслью о беде Фрэнсиса, делающей его особенным, замкнутым, невыносимо одиноким. И невозможно смириться с мыслью, что, встретив его, я не принесла ему утешения.

— О господи. Мне нужно было остаться с ним.

— Вы отважная женщина.

Я едва удерживаюсь от истерического смеха.

— Я глупая женщина.

— Вы прошли весь этот путь ради сына. Хотя терпеть не можете такие приключения. Он это понимает.

— И совершенно без толку. Мы не нашли человека, по следу которого шли.

Паркер не собирается возражать. С минуту он молча курит.

— Стюарт показывал вам шрам?

Я киваю:

— Он говорит, вы сделали это, когда повздорили в пути.

— Не в пути. Уже потом. Я расскажу вам то, что он, возможно, говорить не стал, а вы уж делайте собственные выводы. Стюарт подавал большие надежды. Все говорили, что он далеко пойдет. Он был парень что надо. Как-то зимой у Прозрачного озера он погнал нас в поход к другой фактории. Три сотни миль. Снега навалило три фута, там, где не было сугробов. Погода была ужасная. Никто не ездит посреди зимы без крайней необходимости. Он хотел доказать, что сможет.

— Так это был тот знаменитый поход, о котором рассказывал мистер Муди?

— Знаменитый, но не по тем причинам, о которых он говорил. Вышли мы впятером. Стюарт, еще один служащий Компании, по имени Рей, и семнадцатилетний племянник Рея. Парень не работал в Компании, просто приехал погостить. А еще я и второй проводник, Лоран Жаме… Как я сказал, погода была из рук вон: глубокий снег и метели. Потом стало еще хуже. Началась пурга, но нам повезло наткнуться на хижину в сотнях миль от любого жилья. Снежная буря не прекращалась. Мы ждали, когда она утихнет, но это был один из тех январей, когда мести может недели кряду. У нас заканчивалась провизия. Только спиртного было вдоволь. Мы с Жаме решили идти за помощью. Казалось, это был единственный шанс выжить. Мы сказали трем оставшимся, что вернемся за ними как можно скорее, оставили им всю провизию и отправились в путь. Нам посчастливилось. Через два дня мы набрели на индейскую деревню, затем погода ухудшилась, и еще три дня мы не могли вернуться… Когда мы в конце концов вернулись, там что-то произошло. Стюарт и Рей были пьяны до беспамятства. Мертвый парнишка, задохнувшийся в собственной блевотине, лежал на полу. Они так и не объяснили, что случилось, но я думаю, примерно следующее: Стюарт называл это «удалиться в ореоле славы». Он шутил по этому поводу. Я думаю, что, не дождавшись нас сразу, он сдался. Он решил, что они напьются до смерти. Ему и Рею это не удалось, а мальчик умер.

— Как вы может знать его мысли? — Меня пробирает дрожь. Мальчик был ровесником Фрэнсиса.

— Это вполне в его духе. — В безжизненном голосе Паркера слышится отвращение.

— И что потом? Они его не уволили?

— А в чем его могли обвинить? Просто случилось несчастье. Ошибочное решение. Это уже достаточно плохо. Рей вернулся в Шотландию, Стюарт продолжил службу, а мальчик в земле. Я ушел из Компании. С тех пор я его не видел.

— А шрам?

— Я услышал, как он хулит мальчишку. Говорил, что тот ослаб, запаниковал и хотел умереть. Я был пьян. — Он пожимает плечами, не выказывая ни малейшего сожаления.

Он надолго замолкает. И все-таки я понимаю, что он еще не закончил.

— Еще что-то?

— Да. Пять или шесть лет назад Компании не хватало рабочих рук, так что они привезли людей из Норвегии. Каторжников. Стюарт возглавлял Лосиную факторию, к ним эта группа и поступила. Норвежцев набирали и в Канаде. Вдова из Химмельвангера, та, что ухаживала за вашим сыном, — ее муж был одним из них.

Я думаю о вдове — молодой, хорошенькой, скрывающей в себе голод и нетерпение. Возможно, этим все объясняется.

— Я там не был, так что знаю только по слухам. Несколько норвежцев подняли бунт и сбежали. Каким-то образом им удалось завладеть кучей ценных мехов. Поднялась снежная буря, и они исчезли. На этот раз у Стюарта возникли серьезные неприятности, как из-за мятежа, так и из-за потери столь ценного сырья. Кто-то на складах должен был быть с ними заодно.

— Стюарт?

— Я не знаю. Говорят, нашедший эти меха получит целое состояние, но люди, конечно, преувеличивают. Тем не менее — дюжины черно-бурых и черных лис.

— Неужели это стоит таких жертв?

— Знаете, почем идет шкура черно-бурой лисицы?

Я мотаю головой.

— В Лондоне дороже, чем на вес золота. Невероятно. И еще мне жалко животных. Пусть я далеко не идеал, но, по крайней мере, живая стою больше, чем мертвая.

— Стюарта сослали сюда. Здесь теперь нет меха. Никакого, кроме зайцев, которые ничего не стоят. Не знаю, зачем они до сих пор содержат Ганновер. Для честолюбца это было оскорблением. Отсюда невозможно продвинуться по службе. Это было наказанием.

— Что общего все это имеет с Жаме? — Мне не терпится добраться до финала.

— Да. В прошлом году… — Он замолкает, чтобы примять табак в трубке — намеренно, как мне кажется. — Прошлой зимой… я нашел меха.

— Черно-бурых и черных лисиц?

— Да. — В его голосе проскальзывает тень удовольствия, а может, это настороженность.

— И они стоили целое состояние?

Пусть простит меня Фрэнсис, но меня буквально трясет от волнения. При каких бы ужасных обстоятельствах ни появилось сокровище, оно заставляет быстрее биться такие заскорузлые сердца, как у меня.

Паркер морщится.

— Не так много, как по слухам, но… достаточно.

— А… норвежцы?

— Их я не нашел. Но все следы давно исчезли. Они растворились в глуши, под открытым небом.

— Вы думаете, волки? — Я не могу остановиться.

— Может быть.

— Но мне казалось, вы говорили, что они… что-то оставляют.

— За прошедшие годы там могла побывать масса тварей: птицы, лисы… Может, норвежцы ушли. Могу сказать только одно: я ничего не увидел. Меха были спрятаны так, словно они собирались вернуться. Но они не вернулись… Ну, я рассказал Лорану. Он хотел договориться с покупателями в Штатах. Но он не умел держать язык за зубами, когда напивался. Любил прихвастнуть. Должно быть, слово вылетело и донеслось до Стюарта. Вот почему Лоран умер.