— Да.

Я напоминаю себе, что он охотник и выслеживает в снегу ловких и легких зверьков. Но похоже, его уверенность основана на чем-то большем. Еще раз у меня возникает ощущение, что он уже знает, куда ведут следы.

Некоторое время мы сидим молча, и я завидую ритуальному ритму курящего трубку, с которой мужчина кажется глубокомысленным и занятым делом, даже когда он ничего не делает и ни о чем не думает. И все же я ощущаю умиротворение, какого давно не чувствовала. Мы на пути к нашей цели. Я делаю что-то, чтобы помочь Фрэнсису.

Я делаю что-то, чтобы доказать, как сильно его люблю, и это важно, потому что, боюсь, он об этом забыл.

В какой-то момент Фрэнсис понимает, что он под арестом. Фактически никто ему этого не говорил, но подсказало что-то во взглядах Пера на него и на Муди. Муди считает его убийцей Лорана. Фрэнсиса это скорей раздражает, нежели пугает или злит. Возможно, окажись он в шкуре Муди, сам думал бы так же.

— Я не понимаю, — говорит Муди, в сотый раз поправляя очки, — почему ты никому не сказал о том, что видел. Нужно было все рассказать отцу. Он в деревне человек уважаемый.

Фрэнсис прикусывает язык, не желая озвучивать очевидное возражение. Мысль кажется вполне разумной, так что неудивительно, что она пришла в голову Муди. Интересно, встречался ли Муди с его отцом?

— Я боялся, что убийца уйдет слишком далеко. У меня в голове все смешалось.

Явная недоговоренность. Склонив голову набок, Дональд будто старается понять, как это — когда в голове все смешивается. И похоже, у него это не очень выходит.

На сей раз рядом с Муди молча сидит молодой метис, представленный Фрэнсису как Джейкоб. Фрэнсис не слышал от него ни единого слова, но, похоже, он здесь в качестве своего рода свидетеля от Компании Гудзонова залива. Он слышал — в том числе от Жаме, — что на Земле Принца Руперта Компании дано право вершить правосудие. Если убийца известен, служащие Компании выслеживают и убивают его. Он гадал, не Джейкоб ли назначен палачом. Назначен палачом ему. В основном тот сидит, понурив голову, но при этом не сводит глаз с Фрэнсиса. Может, они ждут, когда он сделает ошибку и выдаст себя?

Муди поворачивается и что-то шепчет, после чего Джейкоб встает и выходит из комнаты. Муди придвигает стул поближе к Фрэнсису и чуть заметно улыбается, словно мальчишка, пытающийся завести друзей в первый шкальный день.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Он вытаскивает из штанов рубаху и приподнимает ее подол, обнажая перед Фрэнсисом шрам — нежная блестящая кожа, красное на белом.

— Видишь? Лезвие вошло на три дюйма. А тот, кто сделал это… сидел сейчас вот здесь.

Он в упор смотрит на Фрэнсиса. Фрэнсис против воли изумленно таращит глаза.

— И все же вряд ли в этой стране найдется человек, который заботится обо мне больше, чем он.

Фрэнсис настолько забывается, что позволяет себе полуулыбку. Поощренный Дональд ухмыляется:

— Ты будешь смеяться, когда я расскажу, почему он это сделал. Мы играли в регби, и я блокировал его. Сбил с ног — классический подкат. А он на меня — инстинкты взыграли. Он прежде никогда не играл в регби. Я даже не знал, что он не расстается с ножом.

Дональд смеется, и Фрэнсис чувствует, что в груди у него потеплело. На мгновение может показаться, что они чуть ли не друзья.

Дональд вновь заправляет рубашку.

— Я что имею в виду: даже с друзьями бывают ссоры, и человек может ударить в припадке ярости. Сам того не желая. Мгновение спустя он жизнь готов отдать, только бы этого не было. Ведь так все и случилось? Вы повздорили — может, он был пьян… или ты… Он тебя разозлил, и ты ударил его, не подумав…

Фрэнсис глядит в потолок:

— Если вас так заботит правосудие, почему вы не пошли по другим следам — тем, которые оставил убийца? Вы должны были их увидеть. Я и то мог идти по ним. Даже если вы мне не верите, вы не могли их не увидеть.

Что-то в нем сломалось, и слова потекли, все громче и громче.

— Ты мог отправиться по следу, только чтобы оказаться в безопасном месте. — Дональд подается вперед, как будто ощутив, что наконец достиг некоего результата.

— Если бы я хотел убежать, то не сюда же! Я бы отправился в Торонто или сел на пароход… — Фрэнсис закатывает глаза к потолку, испещренному знакомыми трещинами и штрихами. Нечитаемые символы. — Где мне здесь тратить деньги? Думаете, я убил его? Это же полный бред, неужели не понятно…

— Возможно, поэтому ты и здесь — именно потому, что это неочевидно… Ты залег на дно, а когда все уляжется, двинешь куда захочешь — вполне разумно.

Фрэнсис смотрит на него — какой смысл общаться с идиотом, если он уже решил, как все произошло? Неужели так все и будет? Если да, так и пусть. Теперь он чувствует комок в горле и болезненный привкус во рту. Наружу рвется крик. Знай они истинную правду, поверили бы ему? Если рассказать им, как все было на самом деле?

Вместо этого он открывает рот и произносит:

— Пошел ты, пошел ты! Пошли вы все! — И поворачивается лицом к стене.

В тот момент, когда он отворачивается, что-то приходит в голову Дональду. Он наконец понял, что свербело в нем последние дни, — Фрэнсис напомнил ему парня, которого он знал в школе, но, как и все, избегал. Так, возможно, это и был мотив? Впрочем, ничего удивительного.

Происходит нечто невероятное. Погода совершенно спокойна и безветренна, мы продолжаем свой путь через лес, и я понимаю, что мне хорошо. Это просто поразительно, и я чувствую себя виноватой, поскольку должна беспокоиться о Фрэнсисе, но отрицать не могу: как только я перестаю думать о том, что он лежит где-то израненный и замерзший, я счастлива так, как давно не была.

Я никогда не думала, что забреду в такую глушь, не испытывая страха. В лесу я всегда ненавидела однообразие, хотя никому этого не рассказывала. Лишь несколько видов деревьев — особенно сейчас, когда они заснежены, мрачные силуэты, — и весь лес смутен и сумеречен. В наши первые годы в Дав-Ривер мне часто снился кошмар: я посреди леса, озираюсь в поисках тропы, которой пришла, но все направления выглядят совершенно одинаково. Меня охватывает паника. Я понимаю, что заблудилась и никогда не выберусь отсюда.

Возможно, я уже на самом краю, и безвыходное положение делает страх невозможным — или просто бессмысленным. Не боюсь я и моего молчаливого проводника. Раз уж он меня до сих пор не убил, несмотря на массу возможностей, я начала ему доверять. Я было задумалась: что случилось бы, откажись я идти вместе с ним — потащил бы меня силой? Я тут же гоню эти мысли. Восьмичасовой переход по свежему снегу — лучший способ усмирить неугомонный разум.

Ружье Ангуса привязано к собачьей упряжке и не заряжено, так что вряд ли поможет в случае внезапного нападения. Когда я спрашиваю Паркера, разумно ли это, он смеется и говорит, что в этих краях медведи не водятся. А как насчет волков? Хотелось бы знать. Он смотрит на меня с жалостью.

— Волки не нападают на людей. Они могут проявить любопытство, но напасть не нападут.

Я рассказываю ему о тех бедных девочках, съеденных волками. Он выслушивает меня, не перебивая, а затем говорит:

— Я слышал о них. Нет никаких свидетельств того, что на девочек напали волки.

— Но не было и подтверждений того, что их похитили, да и вообще ничего не нашли.

— Волк не съест весь труп без остатка. Если бы на них напали волки, нашлись бы следы — должны были остаться осколки костей, желудок и кишки.

Я толком не знаю, что на это сказать. Интересно, откуда он знает эти жуткие подробности — видел собственными глазами?

— Вы пытаетесь напугать меня, мистер Паркер? — интересуюсь я с беззаботной улыбкой. Хотя он идет впереди и выражения моего лица видеть не может.

— Нет причин для страха. Собаки всю дорогу чуют, что вокруг волки, особенно вечером. И пока с нами все в порядке.