Прелестная блондинка Диана, как две капли воды, походила на свою мать. Чудная улыбка ее имела какую-то особенную притягательную силу.

Графиня носила глубокий траур, который не снимала с того дня, как легла на плаху голова графа.

Диана была одета в голубое платье, цвет этот очень шел к ее лицу.

Пробило пять часов. Раздалось несколько нетерпеливых ударов колокольчика, повешенного у калитки сада.

— Кто там? — спросила графиня.

— Должно быть, мать Симоне со свежим хлебом! — ответила Диана.

— Куда же пропала Женевьева?

— Я послала ее в деревню за молоком.

Женевьева была единственной прислугой графини.

— Пойду сама отворю, не беспокойся!

И девушка выбежала из гостиной в сад. Не прошло и нескольких секунд, как графиня услыхала радостные крики, сопровождаемые бесчисленными поцелуями. Диана кричала:

— Мама! Как я счастлива! Хильда, милая!

Девушки вошли в гостиную в сопровождении цыганки, бывшей кормилицы Дианы. Хильда без церемоний бросилась в объятия графини, старуха же почтительно поцеловала ей руку:

— Хильда! Как я счастлива! — повторяла Диана. — Ты, конечно, к нам надолго?

— К сожалению, нет…

Несмотря на значительную разницу в положении, девушки сохранили привычки детства и говорили друг другу «ты».

— Ну, сколько же дней ты пробудешь? — спросила с грустью Диана.

— Один, а может, два.

— А-а… так ты меня разлюбила!

— Напротив, я тебя люблю больше, чем когда-либо, — ответила Хильда. — Позволь мне объяснить, в чем дело, и ты простишь меня…

— Ну, говори же скорей? Оставим наших родителей, пойдем в сад, и ты расскажешь мне все… все…

Хильда и Диана отправились в беседку, где и расположились на скамейке. Между ними завязалась интимная беседа. Хильда рассказала молочной сестре все подробности прошедшей ночи. Она не скрыла от нее ни своих воздушных замков о богатстве, ни планов на будущее.

Диана слушала ее с напряженным вниманием. Сердце ее учащенно билось. Когда Хильда кончила свой рассказ, Диана поцеловала ее с восторгом и тихо проговорила:

— Так ты любишь господина Жерара?

— Мне кажется, что да! — ответила Хильда.

— А он? Он должен тебя обожать… Да как в тебя не влюбиться… ведь ты красавица! Ты выйдешь за него замуж, будешь богата, счастлива…

— Надеюсь… Но одной мне не нужно этого богатства, я домогаюсь его с целью разделить сокровища с тобою пополам. Так скажи мне, милая Диана, что… графиня откажет мне в этой важной услуге?

— Матушка тебе ни в чем не откажет! — ответила Диана. — Впрочем, на что тебе к ней и обращаться?… Твое желание и без нее будет исполнено.

— Как же?

— Я тебе дам две тысячи ливров.

— Ты?

— Не удивляйся. Я объясню тебе, откуда у меня эти деньги.

Когда мы бежали из Парижа, моя мать была вынуждена продать картины, серебро и все наши ценные вещи. Приехав сюда, она обратилась ко мне со слезами:

— Я знаю, милое дитя мое, — сказала она, — тебе предстоит жизнь здесь скучная и полная лишений. Вот тебе кошелек, возьми его, и трать эти деньги по своему усмотрению на какие только тебе вздумается прихоти и надобности.

Я решительно отказалась. Но добрая мать положила кошелек на колени и вышла. Я сосчитала свое богатство, в кошельке было две тысячи четыреста ливров. Но с тех пор прихотей у меня никаких не было, и мое богатство осталось неприкосновенным. Возьми две тысячи… и я так счастлива, что могу оказать тебе эту пустяковую услугу.

— Благодарю тебя, от всей души благодарю тебя! Но помни, что я верну тебе не две, а сотни и сотни тысяч.

— Полно, милая сестра. Я тебе не взаймы даю, а так просто, от души, от сердца!…

И Диана побежала в дом, откуда возвратилась через несколько минут; в руках она держала голубой шелковый кошелек, в котором блестели золотые монеты.

— Возьми! — сказала она. — Это тот же кошелек, который мне подарила матушка. Дай Бог, чтобы он принес тебе счастье!

— Ты просто ангельская душа! — ответила Хильда и прижала сестру к своей груди. — Нужно иметь каменное сердце, чтобы не решиться отдать жизнь за тебя.

Эти слова, по-видимому, Хильда произнесла от чистого сердца.

Хильда спешила в Париж на свидание с Нойалем, но уступив настоятельным просьбам Дианы, решилась остаться еще на один день.

На третий день после скромного завтрака Гильона с дочерью снова отправились в путь. До Парижа им нужно было ехать не больше шести часов. Хильда рассчитала, что в два часа пополудни они будут уже дома. Кончался октябрь, но день стоял жаркий, точно в июле. Густой слой пыли покрывал дорогу. Собиралась гроза.

Погруженная в свои размышления, Хильда ничего не замечала. Крупные капли пота выступили на ее лице.

С Гильоной было то же самое. Она шла с большим трудом и, не дойдя до Сен-Мора, стала жаловаться на усталость и на странную боль во всем организме.

Хильду это нимало не беспокоило, она приписывала недомогание матери приближению грозы.

— Это ничего, — говорила девушка, — не тревожьтесь, матушка!… Это скоро пройдет, обопритесь на мою руку и пойдемте скорее…

Благодаря поддержке дочери, Гильона продолжала путь, но поступь ее была нетвердой, женщину так и шатало из стороны в сторону, она тихо стонала, но не останавливалась. Так дошли они почти до Венсена. Вот уже и леса показались.

— Я не могу больше идти, — тихо проговорила Гильона.

— Крепитесь, матушка! Теперь уже недалеко. Скоро подойдем к лесу, под тенью деревьев вы вздохнете свободнее, там вы оправитесь.

— Нет, я чувствую, что не в состоянии дойти до Парижа.

— Но если вы так устали, я сбегаю и отыщу извозчика… Отсюда уже недалеко до Венсена… я достану там лошадь, и мы доедем до дому.

Гильона сделала последнее усилие и дошла, или лучше сказать, дотащилась до леса.

«Теперь мы спасены! — подумала девушка. — Я посажу матушку под деревом и пойду за извозчиком».

В это время Гильона, выпустив руку дочери, проговорила, задыхаясь:

— Мне очень дурно… я умираю…

С этими словами она упала на землю и затихла. Хильда растерялась, она стала на колени, подняла голову матери и поцеловала в глаза, устремленные на одну точку.

— Но это невозможно!… — рыдала Хильда, ломая руки. — Мама, ты ведь не умерла!… Так не умирают… Ты ведь сейчас говорила со мной… Тебя можно еще спасти… Нужно только доктора… доктора!…

Обезумев от ужаса и горя, Хильда все-таки ясно понимала, что времени терять нельзя, что каждая минута дорога. Она перетащила Гильону под дерево, прислонила ее к стволу и пустилась бежать по направлению к Венсену.

Она совершенно забыла об усталости. Она неслась так быстро, как только могла, почти летела…

Вконец запыхавшись, она достигла города.

Крестьянин, стоявший у входа своего дома, не без удивления посмотрел на нее.

Хильда остановилась.

— Доктора!… — сказала она с придыханием, удерживая руками усиленное биение своего сердца. — Мне нужен доктор… ради Христа… моя мать умирает!…

Не задавая никаких вопросов, крестьянин быстро произнес:

— Третий дом направо, доктор Савар…

— Благодарю!… Благодарю…

И девушка побежала к дому доктора.

К счастью, он был дома. Молодой человек тотчас же все понял.

— Проводите меня! — сказал он, взяв свой мешок с лекарствами. — Я следую за вами…

Хильда повиновалась.

Умирающая женщина в лесах Венсена! Это было своего рода событие, и потому за доктором и Хильдой последовала целая толпа.

Не прошло и десяти минут, как они уж пришли к дубу, под которым лежала все еще бесчувственная Гильона.

Доктор наклонился и осмотрел больную.

— Ну, что вы скажете, доктор? — спросила Хильда.

— Апоплексический удар!

— Есть ли надежда?

— Сейчас узнаем.

— Доктор вынул из мешка ланцет, приподнял руку Гильоны, засучил ей рукав выше локтя, перевязал и проколол вену.