Наступил полдень. Прекрасная погода благоприятствовала охоте. В часе пополудни среди леса должен быть устроен завтрак для гостей.

Кругом, меж деревьев, раздавались звуки выстрелов, лай собак и рога охотников. Трех вепрей и трех козлов убили приближенные принца де Булльона. Устроили наскоро носилки и на них положили убитую дичь, прикрыв ее листьями; вокруг носилок образовалась скоро толпа из слуг и лакеев, в которой достопочтенный капеллан Мессиака и друг его Бигон, казалось, занимали первые места.

— Черт возьми! — говорил один из лакеев. — Он при ней выглядит, как ворон при голубке. Господин Бигон! Твой кавалер, с его кожей, пожженной солнцем, настолько же безобразен, насколько хороша madame де Сент-Жермен.

— Гм! Господа! — сентиментально ответил Бигон, — ручаюсь вам, что мой господин и друг кавалер Телемак де Сент-Беат очень легко может сделаться красавцем, стоит ему только на некоторое время изменить свою жизнь и заняться постарательнее своей особой. И он это, вне всякого сомнения, скоро сделает, держу пари на шестьдесят пистолей против шестисот ливров.

— Шестьдесят пистолей у тебя! О, метр Бигон, пусть чума проберет тебя за твое хвастовство.

— О, о! Шестьдесят пистолей у тебя! В таком случае, этот твой господин Телемак де Сент-Беат — крез по богатству!

— Мы поверим этому, — воскликнул третий лакей, — когда Бигон покажет нам шестьдесят пистолей.

Бигон немедленно вытащил из кармана горсть золота и воскликнул:

— Не угодно ли взглянуть?

— Что за диво! Этот остов дворянина такой щедрый для своего слуги!

— Мой барин есть самый щедрый господин во всем свете, — подтвердил Бигон. — К несчастью, его рудники не всегда дают одинаковый доход.

— У него есть рудники?

— Без сомнения. Телемак де Сент-Беат владеет тремя рудниками золота и четырьмя серебра. Они приносят ему огромные доходы, но требуют и соразмерных расходов. В настоящую минуту у Телемака де Сент-Беата на содержании одна тысяча пятьсот чернорабочих в округе Банниср.

— И он их всех содержит?

— А что же вы думаете? Не милостыни же они просят.

Кругом поднялся крик удивления.

— Расскажите нам что-нибудь об этих рудниках, метр Бигон, — просили одни.

— Вы были в них? — допытывались другие.

— Из добываемого золота льют ли червонцы? Какие это червонцы, французские или испанские?

— Тише! Тише! — крикнул Бигон. — Вы кричите все вместе, как жабы в болоте! Разумеется, я видел эти рудники. Там работают железными лопатами, а скалы рвут порохом. На червонцах, вычеканенных из добытого в них золота, на одной стороне ставится изображение короля Франции, а на другой — короля Испании, так как Пиренейские горы наполовину принадлежат французам, а наполовину испанцам. Претензию епископа из Ургель оставляют без внимания; он утверждает, будто эти горы его собственность на том основании, что в них находится его домик, покрытый алмазной крышей.

— Алмазной крышей?

— А вы думаете разве, что я лгу?

— Метр Бигон говорит истинную правду, — поддержал рассказчика капеллан. — Я читал об этой достопримечательности… читал в святой книге, кажется, в Новом Завете.

И Бог знает, до чего бы доврался Бигон, и дон Клавдий-Гобелет подтвердил бы все своим авторитетом, если бы приближающийся шум не прервал разговора.

Ветки ломались с треском, слышался приближающийся топот лошадей. И вдруг дон Клавдий-Гобелет, Бигон и их собеседники увидели кобылицу, несущуюся во весь опор и дико ржущую от страха. На ней, держась руками за седло, сидела молодая девушка с распущенными на ветру волосами, взывающая на помощь. Взбесившаяся лошадь, скакавшая по дороге, круто переменила направление и начала углубляться в чащу леса. Она наверное убила бы свою всадницу о стволы деревьев, но в ту же минуту раздался чей-то выстрел. Кобыла сделала еще два-три скачка и упала мертвая.

Прежде чем девица, сидевшая в седле, успела коснуться земли, из-за деревьев выбежал высокий молодой человек, подхватил ее на руки и положил, невредимую, на мягкий мох. Одилия, это была она, прекрасная в своем страхе, дрожащая и смущенная, вырвалась из объятий человека, спасшего ей жизнь и, награждая незнакомца ангельской улыбкой, произнесла:

— Благодарю!

Силы ее оставили. От волнения она упала в обморок.

Юноша на белой лошадке приблизился в это время и, соскакивая с седла, закричал:

— Одилия! Одилия! Неужели ты умерла. О, бедный Рауль, бедный старый Шато-Моран.

Услышав это имя, Каспар д'Эспиншаль, явившийся так кстати, чтобы спасти Одилию, надвинул на лоб шляпу и постарался как можно лучше закрыть свое лицо.

— Она жива, и ей не причинено никакого вреда, — успокоил он пажа. — Помочи свой платок в холодную воду, освежи ей лоб, и она придет в себя.

Говоря эти слова, граф с особенным чувством жадно глядел на красоту бесчувственной девушки.

— Ах, монсеньор, как мы вам благодарны! Какую услугу вы оказали всем нам… Одилия! Одилия! Но вы нам должны сказать свое имя.

На это воззвание не последовало ответа. Рауль поднял глаза — он был один. Спаситель Одилии исчез.

Тогда юноша бросился к ручью, намочил платок, освежил лоб и виски девушки и привел ее в чувство.

— Это ты, Рауль? — с каким-то удивлением спросила Одилия, приходя в себя и озираясь.

— Да, это я, — ответил паж, почти плача.

— А этот сеньор, спасший мне жизнь?

— Он исчез.

— И не сказал своего имени?

Одилия встала и поглядела на мертвую лошадь. Пуля пробила ей глаз, и животное умерло, как пораженное громом.

— О Господи! Если бы не он, что бы было со мной! — воскликнула девица Шато-Моран.

Рауль опустил голову. Ему казалось, что похвалы незнакомцу были равносильны упрекам против него.

— Вот моя маленькая белая лошадка, садись на нее, Одилия, а я пойду пешком, — уныло произнес он.

Одилия не имела времени раздумывать, потому что в эту секунду явился граф Шато-Моран с двумя людьми, бегущими во весь дух. Дочь рассказала отцу о своем спасении и просила поскорее вернуться домой.

— Как? Уехать, даже не поблагодарив великодушного дворянина, спасшего жизнь моей дочери!

— Он избегает благодарности, — объявил Рауль. — Не сказав даже своей фамилии, незнакомец исчез.

— Но в лицо ты его разве не узнаешь?

— Нет, не узнаю!

— А Одилия тоже не помнит его лица?

Румянец яркий и мгновенный облил щеки девушки.

— Я его видела, но… но не в силах вспомнить его черты.

Это была первая ложь, произнесенная девушкой.

В семь часов вечера все гости возвратились в Клермон. Лучшие дома города иллюминовали. Большие и тяжелые возы, на которых сложена была убитая дичь, с грохотом и шумом катились по улицам к дому губернатора, в котором приготовлялся обед.

Каспар д'Эспиншаль был в числе приглашенных. Своей представительностью и талантом он до такой степени привлек сердце принца де Булльона, что тот почти не дозволял ему отлучаться и говорил с ним самым дружеским образом, точно со старым знакомцем.

Этому отличию очень завидовали все соседи графа. От приглашения на обед Каспар д'Эспиншаль, однако же, усиленно отказывался.

— У вашего сиятельства и без меня будет достаточно голодных, — говорил он. — Позвольте мне не присутствовать. Завтра, перед отъездом в Мессиак, я буду иметь честь явиться еще раз в ваш дворец.

— Я завидую тому, что вы свободны, но не помешаю вам сегодня уйти, — ответил де Булльон. — Но завтра, граф, вы должны быть у меня на завтраке и тогда мы вознаградим, правильнее: я вознагражу себя за ожидающую меня сегодня скуку.

Пожав друг другу руки, новые друзья разошлись. Принц ушел в залы своего дворца, чтобы присутствовать на своем обеде, а Каспар д'Эспиншаль направился к стороне Иссоар. А так как на улице было темно и никто его не сопровождал, то граф мог с полной свободой предаться размышлениям о происшествии, случившемся с ним в лесу на охоте.