— Вы, ребята, попросили меня привезти сюда прессу, чтобы показать, что не сидите сложа руки. И я это сделал.

— Да, — кивнул Эспарса, — но Барнс встречается с «Амнистией» и некоторыми матерями убитых женщин, а генеральный прокурор этого не хочет.

— Как я уже говорил, это его работа, — заявил Фрэнк.

— Где сейчас Барнс?

Этого Фрэнк не знал.

— Из Соединенных Штатов приехала группа конгрессменов. Они слышали, что Барнс здесь и ездил встречаться с некоторыми семьями. И что вы ездили с ним.

Фрэнк знал из газет, что американская делегация из семи человек, которую возглавляет Хилда Солис, демократ из Калифорнии, была в Чиуауа, встречалась с работницами и активистками, а также посетила хлопковое поле.

— Мы-то думали, вы на нашей стороне, — продолжал Эспарса.

Первым порывом Фрэнка было защититься.

— Вы знаете, что я с Барнсом не ездил. Весь день вчера я был в гостинице.

Эспарса кивнул:

— Я знаю, что вы были здесь. Но люди очень злы на Барнса. Они хотят задержать его для допроса. Он сообщил, что полиция повсюду разослала запросы на розыск журналиста.

— Это безумие, — вздохнул Фрэнк. — Они хотят его арестовать? Но почему?

— Просто хотят поговорить с ним.

Одну за другой Фрэнк начал раскрывать формы. Он был рад, что осталась чисто механическая работа, поскольку ему было трудно сосредоточиваться. Мыслями он постоянно возвращался к событиям последних сорока восьми часов.

Он отмахивался от легких подозрений еще до инцидента с «Маргаритой». Но теперь, решив открыто поставить под сомнение расследование, Фрэнк все меньше верил в команду, Эспарсу и в эффект от собственной работы.

Почти с самого начала он замечал вещи, которые его тревожили. То, как Эспарсу постоянно теребил генеральный прокурор, что означало для него невозможность правильно выполнять свои обязанности. Как Эспарса назвал «Амнистию» врагом. То, что он ни разу не видел, чтобы Слэйтер принимал участие в расследовании. И потом еще был жалкий штаб «Фискалиа микста», где, казалось, вообще ничего не происходит. И отсутствие вещественных доказательств, которые в каждом случае, как правило, перетасовывались. И тайна вокруг девушки из Чиуауа. Теперь вот угроза ареста Барнса.

Все это вертелось в голове и смущало. Он хотел позвонить Джан, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, но вместо этого перечитал ее последний факс, где она сообщала о походе в кино и поездке в Нью-Йорк к Ванессе. Их внучка Клэр праздновала свой третий день рождения, и они ели торт. Думать о жизни в Филадельфии было проще, чем думать о Мексике.

Фрэнк сходил в ванную и взял четвертую материнскую форму из ведра. Он вскрыл ее и снял гипс и каучуковое покрытие. Каждый раз, когда он вскрывал оболочку, являя свету готовую скульптуру, ему казалось, что он в первый раз видит девушку, появляющуюся из белого гипса. Когда все четыре бюста выстроились на столе, он отправился спать.

Фрэнк то погружался в сон, то просыпался. Ему снилось, будто он едет через промышленные зоны по хлопковому полю, въезжает в здания фабрик. Но люди в его снах не были мексиканцами; все они были персонажами из сюрреалистического кошмарного фильма Дэвида Линча «Эрэйзерхед». Белые бюсты в проникающем из окна свете сияли, словно сделанные из алебастра. От их вида ему стало лучше.

День двадцать первый

Заполнив все отверстия гипсом, Фрэнк принялся шлифовать готовые гипсовые отливки — сначала напильником, затем наждачной бумагой. Ему оставалось только раскрасить их.

Решив сделать перерыв, он проскользнул мимо охранника и направился в «Санборнс» выпить кофе. Сидя в кабинке, он наблюдал за миленькой девушкой за стойкой, раздумывая, что она, вероятно, не во вкусе убийцы. Слишком много помады, слишком модная юбка.

Он удивился, как быстро пролетело время в Мексике. Прошло меньше трех недель, а он почти закончил работу. Значит, на каждую голову ушло всего чуть больше четырех дней.

Вскоре после того как Фрэнк вернулся к себе, зашел Эспарса и снова спросил про Барнса. На этот раз Фрэнка не застали врасплох. Он ответил, что не видел его этим утром.

— Думаю, он уже уехал.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, он уехал в Россию. Помните, когда он говорил нам, что дальше едет за материалом в Россию?

— Значит, его здесь нет?

— Полагаю, что так.

Фрэнк надеялся, что Эспарса не станет спрашивать в регистратуре, когда уехал журналист. Насколько ему было известно, Барнс все еще встречался с людьми.

В тот вечер заглянул Стивен Слэйтер, в хорошем настроении, и, казалось, хотел заключить мир. Фрэнку было интересно, не получил ли американец выговор за свои высказывания об «Амнистии». Слэйтер спросил Фрэнка, нет ли у него желания куда-нибудь махнуть поразвлечься.

— Мы о вас позаботимся, — сказал он. — Хотите оторваться? Я знаю, куда можно пойти. Я знаком здесь с кучей женщин. Мы хотим быть уверены, что пока вы здесь, вам хорошо.

Фрэнк покачал головой:

— Мне действительно нужно закончить с бюстами.

— Да ладно вам. У нас есть связи. Вы любите молодых женщин? Мы достанем их вам.

Фрэнк снова отказался. Когда они ушли, он не мог не думать о словах Слэйтера. Американец предлагал ему секс с тем контингентом девушек, которых убивали, и, вероятно, в таком же месте, где эти убийства и происходили. Отвратительнее всего было то, что предложение исходило от человека, который призван их раскрыть.

Фрэнк спустился в «Эль Акуэдукто». По пути столкнулся с полицейским, которого встречал раньше — крупным мужчиной, каждый раз при встрече жавшим ему руку. Фрэнку снова, как прежде не раз, пришла в голову мысль о том, с какой легкостью сомкнулись бы большие руки этого полицейского на шее какой-нибудь женщины.

Барменша сообщила, что Барнс просил позвонить к нему в номер. Барнс сообщил, что через час уезжает.

— Будьте осторожны, — предупредил Фрэнк. — Они собираются вас арестовать.

Барнс помедлил с ответом.

— Я позвоню вам из Нью-Йорка.

День двадцать второй

Из десятой, и последней, бочки Фрэнк достал несколько кистей, толстую пачку бумаги и пару дюжин тюбиков с акриловой краской «Ликвитекс». Он принес из ванной комнаты ведерко воды и уселся на угол стола.

Не задумываясь, выдавил на верхний лист стопки бумаги немного желтой краски и титановых белил, добавив каплю темно-оранжевой краски, и смешал все это. Из этих цветов обычно получался оттенок, характерный для цвета кожи кавказских народов, но чтобы добиться более темного цвета кожи мексиканцев, он добавил к смеси немного жженой охры и жженой умбры. Завершила палитру капля зеленой краски, сырой умбры.

Начав с девушки без нижней челюсти, он быстро и крупными мазками выкрасил лицо, а затем плечи. Влажная краска отражала свет комнатных ламп, и верхняя часть скул, плечи и горло словно лоснились. В жаркую погоду краска сохла быстро.

Выше от линии волос он оставил бюст белым, сосредоточив внимание на ушах. Фрэнк левой рукой завалил бюст назад, чтобы красить под подбородком, время от времени макал кисть в воду и возвращался к своей палитре за новой порцией краски, при этом каждый раз слегка помешивая ее. С каждым прикосновением кисти девушка без нижней челюсти все больше приобретали человеческий вид. Он промокнул лишнюю воду на кисти бумажным полотенцем и снова подцепил краску, затем опустил кончик кисти в сырую умбру и провел его по губам девушки.

Вырвав использованный лист из пачки, Фрэнк выдавил на чистый лист еще жженой умбры. Тонкой кисточкой быстро провел линию по бровям девушки, не окончательную, лишь наметку, которая должна была придать лицу выражение.

Далее настала очередь глаз. Он выдавил на лист неотбеленную титановую краску, титановые белила и совсем чуть-чуть индиго-оранжево-красной краски. Как и с кожей, он хотел прогрунтовать глаза. В самом центре зрачков поставил крошечную белую точку, а затем оставил глаза, словно забыл про них. Нанес немного темно-оранжевой краски на губы, как гример, добавил по мазку оранжевым и белым на щеки. Его движения стали менее размашистыми, более осторожными.