Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Смотри, — крикнул Фрэнк, — идеально подошло!

Когда он вернулся на Арч-стрит, уже смеркалось, и несколько проституток собрались на своем обычном месте, усевшись на стенке парковки рядом с гостиницей «Сент-Чарлз». Одна из них несколько раз позировала для Фрэнка, и он никогда не забывал поприветствовать ее.

— Эй! — крикнула женщина, сидящая рядом с ней. Она была одета в длинный африканский бурнус. — Что у тебя в коробке? Что-нибудь для меня?

— Это голова, дорогуша. Хочешь взглянуть?

Она неуверенно улыбнулась:

— Ты больной, парень.

Позади здания имелся промышленный лифт, которым Фрэнк пользовался, чтобы поднять мотоцикл на четвертый этаж. Поставив его в неиспользуемой части верхнего этажа, он отправился к своему верстаку, развязал коробку и вытащил череп.

Лишенный пергаментной кожи — жуткий крик уже было трудно разглядеть, — череп был чистым и гладким, кости — почти белыми. Фрэнк провел рукой по верхней части черепа. По ней шел тонкий распил, который судмедэксперт сделал, чтобы достать мозг, переходивший на лбу в более широкий, почти пятисантиметровый в виде буквы V. Крышка черепа ничем не крепилась, поэтому Фрэнк приклеил ее при помощи клея Элмера, таким же образом укрепил нижнюю челюсть.

Телефон в студии зазвонил. Одной из рекламных компаний, с которыми он работал, понадобились несколько снимков в ближайшие двадцать четыре часа, поэтому Фрэнк отложил сожженного мальчика в сторону. Как бы ему ни хотелось начать работу над бюстом и помочь раскрыть преступление, за это ему платили всего двести долларов. Работа на рекламу занимала минимум времени и приносила до десяти тысяч долларов.

Работая над сожженным мальчиком несколькими ночами позже, Фрэнк поймал себя на том, что дело идет быстрее, чем в случае с Анной Дюваль. Он подумал, что это, вероятно, связано с тем, что он не делал измерений, накладывая глину прямо на череп. К тому же он пользовался таблицами толщины тканей из книги Крогмэна — даже волосы мальчика он вылепил, вместо того чтобы покупать парик.

Однако бюст оказался далеко не так хорош, как бюст Анны Дюваль, и не так естественен. Мальчик вышел почти комической внешности: уши у него торчали, верхняя челюсть выступала вперед, два передних зуба заходили на нижнюю губу, словно у него были большие проблемы с прикусом. Листовки с фотографией бюста были разосланы, однако прошло несколько месяцев без намека на опознание, и дело застыло.

Фрэнк был расстроен, хотя Филлинджер говорил, чтобы он не беспокоился. Они ехали в университет Тэмпл на его еженедельную лекцию.

— Не каждую голову опознают так быстро, как Анну Дюваль, — сказал Филлинджер. — Может, вообще не опознают. Все зависит от того, кто ее увидит. Нужно принимать во внимание большое количество факторов — особенно фактор удачи.

В России

В том же году, что и Уилтон Крогмэн (1903), родился Михаил Герасимов. Они скорее всего не знали о существовании друг друга, но шли очень похожим путем. С детства у них развивалась страсть к останкам древних животных, старинным вещам, а позднее они стали антропологами, делящими свое время между научной работой и помощью в раскрытии убийств.

Сын врача, выросший в пригороде Иркутска, в Сибири, в регионе, богатом останками доисторических животных, молодой Герасимов летом выкапывал из земли кости, а зимой пытался правильно собрать их. Полки в его детской комнате были уставлены находками: здесь были кости древнего носорога и бивень мамонта, лошадиные черепа, лосиные рога и кремневые орудия людей каменного века. К десяти годам он знал о швейцарских анатомах Коллманне и Бючли и даже читал о продолжавшейся дискуссии о том, принадлежит ли череп из Веймара австрийскому драматургу Фридриху Шиллеру (дело, в решении которого его попросят помочь сорок лет спустя).

К двадцати годам Герасимов завел друзей из числа зоологов, археологов и медиков в Иркутском университете и приступил к реконструкции голов. Эту технику он развил в Иркутском музее, а затем в Ленинграде. Будучи одним из немногих ученых, обладающих и художественным талантом, он не нуждался, как Крогмэн, в помощи.

В 1937 году Герасимов выступил перед группой известных ученых в Московском университете, описав свою методику и продемонстрировав несколько выполненных им бюстов. Рядом с каждым стояла фотография, показывавшая, как человек выглядел при жизни, хотя автор заверил собравшихся, что ни разу не взглянул на фото, пока не закончил работу над бюстом.

Поскольку настроение у аудитории было скептическим, Герасимов предложил, чтобы его протестировали. Они выбирают любой череп, а он делает ему лицо. Герасимов понимал, что придется трудно. Выбранный ими череп явно не принадлежал к кавказскому или монгольскому типу, поэтому он решил, что это негроид, представитель расы, с которой он еще не имел дела. С двумя постоянно наблюдающими за ним учеными и не заглядывая в таблицы толщины тканей Коллманна и Бючли, он закончил бюст меньше чем за два часа.

У ученых не было фотографии этого человека, но они располагали его посмертной маской. Это был папуас. Хотя Герасимов выбрал не тот тип волос и маска изобиловала украшениями — лоб выложен перламутром, нос проткнут кабаньим клыком, а уши массивными серьгами, — сходство было безошибочным.

Слушателей все же не удалось полностью убедить.

— Это всего лишь совпадение, — говорили они, — папуасы в любом случае похожи друг на друга.

Перед самым началом Второй мировой войны Герасимов получил первое задание, связанное с судебной медициной. В лесу возле Ленинграда были найдены кости, явно человеческие, однако возраст, пол и причина смерти были неясны. Председатель суда готов был закрыть дело, когда один из следователей обратился за помощью к Герасимову.

По зубам и открытым соединениям костей черепа Герасимов определил, что жертве примерно тринадцать лет. Определить пол было труднее, хотя большой сосцевидный отросток височной кости — выпуклость на кости позади уха, — а также относительно крупная нижняя челюсть и выступающие надбровья привели его к выводу, что это мальчик. Отметины от рубящего орудия на правой части головы, прямо над сосцевидным отростком, заставили Герасимова точно определить, что мальчик был убит.

Герасимов попросил следователя просмотреть сообщения о пропавших людях, не обнаружится ли там информация о мальчике лет тринадцати, невысокого роста, коренастом, с выдающимся назад затылком и короткими светло-рыжими волосами. Затем он приступил клепке бюста.

Таблицы Коллманна и Бючли не касались детей, поэтому Герасимов проделал собственные измерения. Просмотрев многочисленные рентгеновские снимки черепов мальчиков от девяти до тринадцати лет, он установил толщину тканей. Он снабдил мальчика вздернутым носом и пухлыми щеками, высоким лбом, толстой верхней губой и слегка оттопыренными ушами.

Через некоторое время у следствия появилось имя мальчика, который отсутствовал несколько месяцев, хотя родители заявили, что он часто убегает. Поскольку у правоохранительных органов не было сходного случая, который можно было использовать как прецедент, они не знали, что делать дальше. Судья и следователь опасались показывать бюст родителям, которые еще не знали, что их сын, возможно, мертв. Из-за потрясения они могли оказаться неспособными его как следует опознать. Следователь предложил предъявить фотографию бюста, который выглядел очень реалистично, вместе с несколькими другими.

В присутствии Герасимова родители опознали в фотографии бюста своего сына. Он выглядел настолько реалистично, что отец отметил качество пальто, которое было на нем, сказав, что сын, должно быть, не нуждается в деньгах.

Герасимов так и не узнал, чем закончилось дело. Оно тянулось еще два года, а он уже был всецело поглощен тайной Валентины Косовой.

Будучи замужем и на восьмом месяце беременности, Косова вдруг исчезла. Спустя несколько месяцев в лесу возле ее дома были обнаружены части скелета, и все посчитали, что это она. Мужа Косовой допросили и отпустили. Тут-то и пригласили антрополога.

14
{"b":"149836","o":1}