На лице Гарри не дрогнул ни один мускул. Конечно, он и сам знал, что это за компания. Место работы некоего иранского джентльмена по имени Карим Молави. Также известного ему как доктор Али.

— Извините, никогда о такой не слышал, — ответил Паппас и поглядел на Уинклера.

Тот еле заметно кивнул в знак уважения к проявленной Гарри осмотрительности.

Ланч был превосходен. Слуга подал долму из виноградных листьев, киббех и добрый десяток других ливанских закусок, потом блюдо из шеек лобстеров, бараньи отбивные в бумажной обертке и наконец огромный поднос с сырами, не меньше дюжины разных сортов. Атван ел совсем понемногу, едва отщипывая по кусочку, но Уинклер накинулся на еду, как землекоп после рабочего дня.

Паппас не отставал от него, но потом слуга принес десерт — пломбир, политый шоколадом, — и тут он спасовал. Эдриан же продолжал есть, наслаждаясь каждым кусочком. Похоже, он не первый раз столовался у Атвана и ел так, будто был ему родным сыном. Или партнером по бизнесу.

Атван принялся рассказывать о своей библиотеке. Судя по всему, она была главной страстью его жизни, даже большей, чем картины импрессионистов на стенах внизу. По его словам, он собрал все первые издания лучших английских романистов. Остин, Элиот, Диккенс, Теккерей, Троллоп. Его коллекцию хотела выкупить Британская библиотека, но он ответил отказом. Книги стати его самыми близкими друзьями, говорил Атван. Люди не раз подводили его, но книги — никогда. Год за годом он перечитывал их, каждый раз находя что-то новое, то, чего не увидел в предыдущий раз. Сейчас, по его словам, он снова взялся за Троллопа, «Как мы теперь живем». Книга написана в семидесятых годах девятнадцатого века, когда Лондон наводнили нувориши, организующие сомнительные компании, достойные нынешних миллиардеров.

— Хаарам, — сказал он. Это арабское слово означало «запретное». — Все эти легкие деньги. Я остерегаюсь такого. Люди начинают чувствовать слишком большую свободу, вседозволенность. Бизнесмены мнят себя небожителями, сошедшими с небес, забывают о долге. А это то, чего я себе никогда не позволю. Я верен своим друзьям.

Он взял британца за руку, как самого близкого друга, и держал ее так некоторое время.

— И Эдриан такой же. Смею надеяться, мистер Феллоуз, что и вы тоже.

— Как тебе Камаль Атван? — спросил Эдриан, когда они вышли наружу. — Я же говорил тебе, что это «стоит того, чтобы дать крюк», или как там пишут в справочниках «Мишлен».

— Незаурядный человек. Никогда не встречал арабов, хоть сколько-то похожих на него. У вас, я вижу, крепкая дружба. Или, как мне еще показалось, вас связывают деловые отношения? В смысле, вне дел разведки.

— Не спрашивай, не отвечу, старина. В особенности сейчас.

— Я чуть не упал, когда он упомянул о «Тохид». Вот об этом нам точно надо поговорить.

— Совершенно верно, — ответил Уинклер и огляделся. Их ждала машина, но он не решился разговаривать в ней. — Давай пройдемся куда-нибудь, где никто не подслушает?

Эдриан широким шагом двинулся вперед. Гарри старался не отставать. Пройдя по Маунт-стрит, они нырнули в узкий переулок Хейз-Мьюз. Эдриан не сказал ни слова, пока улица не скрылась из виду.

— Ты уловил мысль? — спросил он Гарри. — В смысле, понял, к чему все это?

— Твой человек продает иранцам оборудование. Следовательно, тебе известно, что именно они покупают для своей ядерной программы.

— Ну конечно, старина. Да, черт побери, мы отслеживаем все перевозки. Но это не главное, ради чего и была затеяна вся эта игра.

— Что ты хочешь сказать?

— Гарри, я имею в виду все эти научные приборы, о которых упомянул Камаль. Осциллографы, «рентгеновские вспышки» и компьютеры для моделирования процессов. Очень точное, хорошо откалиброванное оборудование. Ведь оно используется для того, чтобы отслеживать движение частиц и деление ядер при создании Большой игрушки? Понимаешь?

— Начинаю, — с улыбкой ответил Паппас. — Рассказывай дальше.

— Сам посуди, Гарри. Если мы знаем, кто заказчик, мы можем прийти на склад, где находится оборудование, скажем в Дубае, и произвести, так сказать, небольшую настройку. Совсем небольшую, которая не будет заметна сразу. Может, даже и через год. Микроскопическое биение. Но оно будет продолжаться и продолжаться. И эти измерения, исключительно точные, будут чуть-чуть неточны. Полагаясь на них, ты получишь неверные результаты, чем дальше — тем хуже. Допустим, компас не показывает строго на север, а ты не знаешь об этом. Выезжаешь, думая, что направляешься в Бирмингем, а попадаешь в Пензанс. Гарри, ты слушаешь?

Воздух Лондона был наполнен влагой. На западе собирались тучи. Гарри сунул руки в карманы и посмотрел на асфальт под ногами, а затем повернулся к Уинклеру. На его лице была улыбка.

— Ты действительно прав. Картина проясняется.

— И что же это за картина, дружище?

— Наш загадочный информатор из «Тохид электрик» выдал нам список ошибок. Суть не в том, что есть неполадки в работе устройства, а в том, что есть неточность в измерениях. В этом все дело.

— Именно так, старина. Он рассказывает нам о том, что саботаж и обман оказались успешны. Он сам этого не знает, но в этом истинный смысл его послания.

— В корне противоположный тому, что думают в Вашингтоне.

— Боюсь, что так.

— Тогда что же мне делать, черт подери?

— Скажу лишь, чего тебе не следует делать, приятель. Не говори ни слова о том, что ты услышал сегодня. Помни, ты вступил в нашу семью. Эта информация принадлежит нам. Мы дали ее Гарри Паппасу, и никому другому.

— Ты давишь на меня, Эдриан, и мне это не нравится.

— Нет, напротив. Мы пытаемся помочь тебе остановить твое правительство, чтобы оно не натворило чего-нибудь совершенно катастрофического. Мы содействуем тому, чтобы «особые отношения» между нашими странами оставались таковыми. И единственным способом для этого стало отвести тебя в сторонку и кое-что прошептать на ухо. Что делать дальше — решать тебе. Мы недостаточно сообразительны для этого, даже твой старый приятель Эдриан. Теперь твой выход, Гарри. Но если ты хоть одному человеку расскажешь то, что услышал сегодня, обещаю, что все рухнет. На тебя и остальных. Обещаю, дружище. Можешь на это рассчитывать.

Они вернулись на Маунт-стрит, где их все так же ждала машина. Гарри приехал в Хитроу с опозданием, но власть Эдриана и его коллег была столь велика, что рейс загадочным образом задержали на час для дополнительной проверки безопасности, которую устроило Управление воздушного движения Великобритании. По дороге домой Гарри снова попытался уснуть и не смог.

Тегеран

В белоснежном доме, где размещалась фирма «Тохид электрик», с еле слышным скрипом открылась одна из дверей. Это была дверь кабинета Карима Молави. Он специально держал ее незапертой. Не нараспашку, но и не закрывая. Он работает с секретами, но ни от кого не прячется. Вот в чем соль. Последние пару недель работы у него убавилось.

Это заставило его задуматься. Ему стали меньше доверять? Занесли его в список подозрительных? Но нельзя долго думать о таком, это сделает тебя слабым.

Молодой ученый принялся повторять про себя цитату из Корана о том, что соблюдение распорядка должно стать главной заповедью. Арм бе маруф, ва нахи аз монкер. «Взращивай добродетель и сдерживай порок». Он каждый день занимался этим, но вывернул значение этого девиза наизнанку, поменяв местами то, что считали добродетелью и пороком лжецы, возглавляющие его страну. Он должен быть умнее их, каждый день, каждую минуту. Умение замечать события раньше других и быстрее других обдумывать решения всегда помогали ему защитить себя.

На Молави была, как обычно, белая рубашка без воротничка, но сегодня он не стал надевать отцовские золотые запонки. Пару недель назад он убрал их в коробочку и спрятал у себя в квартире, толком не зная зачем. Черный пиджак висел на деревянной вешалке на обратной стороне двери. Молави постригся, чтобы его волосы не были такими блестящими и роскошными. Он боялся, что слишком хорошо выглядит. Люди обратят внимание. Начал отпускать бороду. Последнее время элегантная внешность стала опасной. Полицейские приходили в цирюльни и требовали, чтобы мужчинам не выщипывали брови и не удаляли волосы в носу. Это против воли Аллаха. Когда Молави задумался над всем этим, то мысль о предательстве показалась ему еще более верной. Как можно быть верным таким безумцам, которые считают, что Аллах повелел нам ходить с лохматыми бровями?