Его отвезли в новый отель «Фор сизонс» на черном седане. Номер был забронирован на имя господина Наваза. Персоналу отеля объяснили, что он — пакистанский бизнесмен, работающий в Иране по делам деликатного свойства. Сопровождающий его телохранитель шепнул пару слов администратору, и гостя поселили в номере президентского класса на верхнем этаже. Процедура регистрации и прочие обычные формальности были опущены.

Наконец Аль-Маджнун уселся на балконе и закурил кальян с опиумом. Посмотрел на старые гробницы. В ходе лихорадочных строительных работ, кипящих по всему Дамаску, их оставили в целости. Краны нависали над каменными криптами и коридорами, усеивающими священную землю кладбища. Сильно затянувшись, он выдохнул и снова посмотрел на них. На этот раз его глазам предстали джинны, нерешительно повисшие над гробницами. Их покой был нарушен. Светящиеся призраки покачивались из стороны в сторону. Ему показалось или он слышит их рыдания? Нет, он еще не настолько накурился. Ничего, положит в кальян еще один мягкий комок опиума и тогда услышит их разговоры.

Хорошо быть в арабском городе. Это было главным для Безумца. Он араб, а не перс. Ритуалы и традиции принявшей его страны были чужды ему. Даже религия. Иранские шииты слишком шумны и эмоциональны. Паломники рыдают при одном упоминании имени Хусейна, истерически потрясают цепями в день Ашура. [12]Больше похоже на матчи по рестлингу, которые он видел по спутниковому телевидению, чем на настоящую веру. Где же аскетизм и чистота пустынничества? Эти персы — городские люди, с руками в перчатках. Как же смогут они прикоснуться ими к Богу? Их культура слишком замкнута на самое себя, так, будто все слушают на ночь одни и те же сказки и уже помнят их наизусть. Для Аль-Маджнуна же каждая страница жизни — будто открытая заново, собственными руками.

У «господина Наваза» в Дамаске были назначены встречи. С ним приходили повидаться серьезные люди, приносили письма от других серьезных людей. Он тоже отправлял посланников, а иногда и сам ездил на переговоры, с вооруженной охраной и в машине с темными стеклами, которые были непроницаемы даже для сирийской разведки «Мухабарат». Ему надо было тщательно выбирать, куда и к кому ехать. Конечно, израильтяне убили бы его не задумываясь, если бы знали, что он жив и путешествует поблизости от их страны, да и американцы тоже. Некоторые высокопоставленные сирийские разведчики также могли желать его смерти, как и палестинцы из ФАТХа, и саудовские «Неджди», и офицеры из Дубая. Он убил их людей, или, по крайней мере, так считалось, поэтому желание мести было естественным. Но главной его защитой было то, что он не существовал. Официально весь мир признал, что он давно мертв, убит евреями двадцать пять лет назад, а ведь израильтяне никогда не ошибаются. Ходили разные слухи, но в этом мире тайн всегда так бывает. Так что год за годом он оставался в живых, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее среди считаного числа людей, знающих правду, становился миф о его неуязвимости.

Сила не в том, что́ ты делаешь, а в том, что́ тебе приписывают. В этом была основа могущества Аль-Маджнуна. Люди, работающие с ним в Тегеране, всерьез считали его безумцем. Некоторые думали, что если он посмотрит на кого-то искоса, то человек может умереть. Когда он входил в кабинет какого-нибудь из министров, перед ним расступались, давая дорогу. Если снимал темные очки — избегали его взгляда. Все боялись его.

Поэтому все делали то, что он пожелает. Или то, как они думали, он пожелал. Называли его генералом, эмиром, пытались угодить из страха. Некоторые иранские разведчики из тех, кто видел фильм «Криминальное чтиво», называли его «Мистер Вольф», поскольку считали, что он в чем-то похож на персонажа, сыгранного Харви Кейтелем. Человек, который подчищает то, что испортили другие. Но вне круга приближенных Вождя о нем практически ничего не знали, за исключением того, что самое благоразумное — выполнить то, о чем он попросит. Внутри же этого круга, более всего походящего на «черный ящик», было очень трудно понять, что сделал или подумал тот или иной человек. Так жил Аль-Маджнун, добиваясь успеха лишь силой собственной репутации.

Он провел в Дамаске всего один день. Во-первых, кончился опиум. Во-вторых, он получил нужный ему допинг, снова пожив среди арабов. Кто-то прислал ему в «Фор сизонс» прекрасную светловолосую девушку родом из Минска, лет двадцати, не старше, с внешностью фотомодели. Он велел ей, чтобы она разделась и легла на кровать, потом дал колоду карт, сказал, чтобы она раскладывала пасьянс, и стал наблюдать за ней. Девушка подумала, что от нее требуется что-нибудь эротическое, и коснулась своего тела, демонстративно застонав. Но ему не хотелось ничего. Просто смотреть, как она раскладывает карты. Следующим утром он вылетел самолетом в Тегеран.

Вернувшись в Иран, Аль-Маджнун снова посетил Мехди Исфахани. Но Безумец не хотел встречаться с ним в его кабинете. Он старался не посещать одно и то же здание два раза подряд, даже в хорошо охраняемых кварталах Тегерана. Быть предсказуемым — ошибка, как в словах, так и в делах. Из этих соображений он начал подумывать об очередной пластической операции. Не то чтобы Аль-Маджнун нуждался в ней или чувствовал в себе силы терпеть очередное издевательство над своей плотью. У него на лице и так было не слишком много кожи, доставшейся ему от рождения. Но это напугает людей, таких как этот смешной Мехди с его изящной бородкой. Он не будет уверен, видит ли он перед собой того же самого человека, кого-то другого, им прикидывающегося, или вообще кого-то третьего.

Безумец вызвал Исфахани в штаб-квартиру Корпуса стражей исламской революции, в северо-восточной части города. Там был кабинет, которым он пользовался много лет назад, с тех пор закрытый. Такие убежища были у него по всему городу. Собственная сеть конспиративных квартир.

Мехди постучал в дверь. Послышался приглушенный голос, ему приказали войти. В кабинете было так темно, что Мехди не сразу увидел Аль-Маджнуна, который сидел ссутулившись за столом в дальнем конце комнаты. Следователь двинулся вперед, в сторону тени, которая, как он предполагал, и была человеком, вызвавшим его сюда. Когда он подошел ближе, Аль-Маджнун зажег спичку, и мерцающее пламя озарило его лицо. Он был без очков, и свет огонька подчеркивал каждый шрам на лице ливанца. Поднеся спичку к трубке, Аль-Маджнун крепко затянулся.

— У тебя проблема, — сказал Безумец хриплым от дыма голосом.

— Что такое, генерал? Я уверен, что не делал ничего плохого.

Как он испуган, бедняга. Не знает, зачем его вызвали сюда, в то отделение Корпуса, где он не был еще ни разу в жизни.

— Безусловно, поскольку это не твоя вина, — резко ответил Аль-Маджнун. — Не говори глупостей.

— Так что же случилось, генерал? Скажите, чтобы я мог хоть чем-то помочь вам. Я, как всегда, к вашим услугам.

— Похищен документ, связанный с программой, — сообщил ливанец. — Он касается некоторых испытаний, которые проводились в компании «Тохид электрик». Одна из фирм, контролировать которые — твой долг. Нехорошо.

— Нехорошо, — согласился Мехди и кашлянул.

Все свалят на него. «Тохид» — одна из фирм, под прикрытием которых проводят важные эксперименты, и следить за соблюдением секретности в ней — его обязанность. Он виноват.

— Очень плохо.

— Этот документ выкрали непосредственно в компании?

— Мы не знаем, но это не исключено. В таких деликатных делах нельзя надеяться на предположения.

— Безусловно, генерал. Что в нем было? Если вы можете рассказать об этом.

— Могу, конечно, именно поэтому и вызвал тебя. В нем описываются результаты испытаний детонатора для проектируемого устройства. В ходе экспериментов в «Тохид» возникли проблемы. И мы не знаем почему.

— У нас нет… этого документа? — непонимающе спросил Мехди.