По всей вероятности, Толкин обдумывал эту проблему в течение многих лет. Во «Властелине Колец» он довольно часто использует слово «случай» ( chance)не без некоторого намека. «Случай ли меня привел? — переспрашивает Том Бомбадил, вызволив хоббитов из трещин Старухи–Ивы. — Называйте — случай, если так угодно вам. Случай, значит, случай». В Приложении A–III к «Властелину Колец» Гэндальф говорит, что катастрофа в Северных Землях была предотвращена благодаря тому, что «в один прекрасный вечер, в самом начале весны, я повстречал в Бри Торина Дубощита. Как говорят в Средьземелье, счастливый случай!» Очевидно, случай зачастую неслучаен и происходит по чьему–то предумышлению. Например, Гэндальф полагает, что Бильбо нашел Кольцо именно благодаря такому «неслучайному случаю». Тем не менее даже Гэндальф способен распознать эту предумышленность только задним числом И все же слово «случай» (chance) — это не то слово, которое лучше всего выражало взгляды Толкина по поводу «случайности» и «неслучайности» происходящих в мире событий. На эту роль больше подходит слово «удача» (luck).

Разумеется, luck — это прежде всего самое что ни на есть обыкновенное английское слово. С другой стороны, это слово довольно странное, поскольку его этимология неизвестна. ОСА предполагает — правда, без особой убежденности, — что оно может происходить от какого–то древнеанглийского слова, похожего на глагол (ge)lingan — «случаться». Тогда первоначально оно означало «результат случая», «то, что случайно подворачивается под руку». Толкину понравилась бы такая этимология, поскольку, если она правильна, слово luckявлялось бы близким современным эквивалентом древнеанглийского слова, которое обычно переводится как «судьба» и образовалось точно таким же способом, как и luck, но от другого глагола — (ge)weorþan,«становиться», «случаться». Автор «Беовульфа» часто приписывает ответственность за события «судьбе» (по–древнеанглийски wyrd)и в некотором смысле относится к wyrdкак к некой сверхъестественной силе. Король Альфред ввел это слово в свой перевод Боэция, чтобы объяснить, почему Божественное Провидение не управляет человеческой волей. Он пишет: «То, что мы называем Божественным Предвидением и Божественным Провидением — это то, что находится в Его мыслях, но пока еще не осуществилось. Когда же Его замысел осуществится, мы называем его wyrd.Таким образом, есть две вещи и два имени: «предвидение» и wyrd [247]. Отсюда следует крайне важное заключение, а именно: wyrdне господствует над людьми, поэтому переводить wyrdсловом «судьба» не совсем правильно. Люди могут повлиять на свою «планиду», и в некотором смысле у них есть право сказать «нет» Божественному Промыслу, хотя при этом они, конечно, вынуждены будут считаться с последствиями своего решения. Так, например, можно предположить, что сон, приведший Боромира в Ривенделл, был послан ему Провидением в лице Валар/ов/. Однако Фарамиру Валар/ы/ послали этот сон первому, впоследствии он видел его чаще, чем Боромир, и мы видим, что, без сомнения, лучше было бы, если бы в Ривенделл отправился не Боромир, а Фарамир. Но Боромир захотел ехать в Ривенделл сам и добился этого. Итогом же этого волевого решения, или человеческой «испорченности», стала цепь дурных последствий и смертей, проследить которую от начала до конца уже невозможно. Таким образом, «удача», luck,по Толкину — это постоянное взаимодействие Промысла и свободной воли, взаимодействие, в котором участвует столько факторов, что разуму не под силу распутать этот узел. Слово luckпрячет в себе древнюю философскую проблему, из–за которой велись войны и из–за которой людей сжигали живьем

Но для Толкина было особенно важно, что слово luck,как и слово shadow(«тень»), ежедневно используется в современной речи и имеет необходимый для этого оттенок неопределенности. Что же оно, собственно, означает — нечто обыденное, житейское, или же нечто мистическое и сверхъестественное? Когда фермер Джайлс стреляет в великана из своего «пугача» (230), ему удается попасть в цель «по чистой случайности, а отнюдь не его стараниями» — и все благодаря «удаче», luck.Мыслей Валар/ов/ никто не прочесть не может… А почему фермер Джайлс занял наиболее выгодную позицию в процессии рыцарей, а именно — в самом ее хвосте (тех, кто оказался впереди, впоследствии испепелил дракон)? Уж не из какогото особенного благоразумия — просто серая кобыла Джайлса начала прихрамывать. «Как хотела того удача (или сама серая кобыла)…» Промысел здесь ни при чем, и тем не менее даже в хромоте серой кобылы можно увидеть предумышленныйкаприз судьбы. Но перепалка с драконом у входа в драконье логово уже выходит за границы того, что можно объяснить благоразумием серой кобылы. «Фермер Джайлс подыгрывал своей удаче», — говорит автор. Люди часто так поступают. Широко известно, что, несмотря на всю свою иррациональность, «удача» выпадает людям гораздо чаще, чем если бы она определялась чистой случайностью. Люди всегда распознавали в окружающей их «трезвой реальности» некую могущественную организующую силу. И в современном, и в древнеанглийском языках существуют специальные слова для обозначения этой силы. Однако она не подавляет свободы воли, и ее невозможно четко отграничить от обычных явлений природы. И, прежде всего, она ни в коей мере не умаляет необходимости в отваге. «Береженого Бог бережет», «На Бога надейся, а сам не плошай», — говорят пословицы. Им вторит «Беовульф»: «Судьба часто может пощадить человека, если над ним не тяготеет окончательный приговор, — он должен только не терять мужества» [248]. 'Тебе, конечно, повезло, но ты и сам оказался не промах, — говорит Гимли Пиппину. — Вцепился, так сказать, в удачу обеими руками и не выпустил. Молодец!» Если бы Мерри и Пиппин не «вцепились» в свою удачу, то ко времени беседы с Гимли обстоятельства были бы совсем, совсем иными.

Итак, в Средьземелье добро и зло функционируют как внешние силы, но одновременно и как внутренние импульсы, исходящие из «психэ» (232), из глубины души. Пока сохраняется равновесие того и другого, мы в целом больше склонны видеть во зле объективную силу, а в добре — субъективную: Мордор и «тени» кажутся ближе и ощутимее, нежели Валар/ы/ или «удача». Эта асимметрия, однако, подкрепляет одну из самых важных мыслей «Властелина Колец»: полного комфорта и безопасности достичь невозможно. Мы снова и снова читаем о том, что, если героям не удастся противустать Тени, они будут побеждены, а если они найдут в себе силы выступить против нее, то могут погибнуть. Если отвергнуть шаткую надежду на случай (что было бы, например, если бы Фродо отказался взять Кольцо и вместе с ним покинуть Заселье?), то, скорее всего, случится нечто в высшей степени неприятное. Если же полностью положиться на случай и подчиниться ему, дело может кончиться и еще того хуже. Благие силы не дают гарантий.

Лучшее, что способен посоветовать по этому поводу Гэндальф, — это вообще не задумываться о таких вещах: «…не омрачайте сердца мыслями об испытаниях, которым подверглись бы в Черном Замке верность и мужество наших малышей! Ибо Враг потерпел неудачу — по крайней мере на этот раз». Другими словами, поскольку этого не произошло, то это не wyrd,а стало быть, и толковать об этом нечего. Однако для повествования существенно, чтобы подобным домыслам все же уделялось некоторое внимание. Говорит же Гэндальф Пиппину: «Вмешался в дела волшебников — будь готов ко всему!» Без этого «будь готов ко всему» мужество героев производило бы не такое сильное впечатление, а мужество, по Толкину, — возможно, самая важная составляющая добродетели.

Это представление о добродетели вызывает у некоторых досаду и желание его оспорить. Досаду — только потому, что мужество как добродетель сегодня уже выходит из моды, желание оспорить и отрицание — потому, что некоторым критикам кажется, будто победа досталась Фродо и его товарищам чересчур легкой ценой. Им даже удалось спастись! Из девяти членов Содружества Кольца [249]по дороге к цели погиб только Боромир, который к тому же заслуживал гибели. А Гэндальф сначала как будто погиб, но потом оказалось, что это было понарошку. Драматический накал поддерживается только благодаря малой горстке персонажей из лагеря «хороших», которых все–таки приходится принести в жертву. Как правило, это старики, например Теоден и Дайн, или же совсем второстепенные персонажи вроде Гамы и Хэлбарада [250], да еще те, кто упоминается в роханской поминальной песне, составленной после Битвы на Полях Пеленнора: здесь приводится список погибших, многие из которых вообще представлены в тексте только именами. В рецензии «Обзервера» (233)(одна из рецензий, которые привели Толкина в особое раздражение (234) [251]) критик Эдвин Муир выдвинул тезис об инфантильности, не–взрослости романа, что выражается в его–де «безболезненности». «Хорошие мальчики выигрывают смертельную битву и выходят из нее невредимыми. Они счастливы и торжествуют, впрочем, мальчики обычно на иной исход и не рассчитывают. Жертв совсем немного, и те незначительные». В этом есть доля истины (например, Толкин, по добросердечию, дал эвакуироваться населению Минас Тирита и пощадил пони Билла), но в то же время есть и очевидная ложь. Например, о Фродо никак нельзя сказать, что он в итоге остался «невредим», «торжествует» или хотя бы «счастлив». Но пример Фродо — только часть более общей и гораздо ярче выделенной темы, которая проходит через всю книгу. Это тема неудачи добра и — в некотором смысле — «пораженчества»; В строгом смысле слова «Властелину Колец» «пораженчество» абсолютно чуждо. Согласно ОСА, «пораженчество» — defeatism — является прямым заимствованием из французского языка ( défaitisme) и впервые зарегистрировано в английском языке в 1918 году. Оно означает «поведение, направленное на принятие военного поражения, особенно путем воздействия на общественное мнение». Лучшие друзья Толкина погибли во Фландрии, так что у него были все основания ненавидеть подобное «поведение», и действительно — в Средьземелье только одному Дэнетору дозволяется высказывать «пораженческие» настроения. Но даже Дэнетор знает только один ответ на поражение — ритуальное самоубийство. Ему и в голову не приходит заводить с врагом переговоры о каком–нибудь «вишийском» статусе [252], хотя именно это предлагает Западным Королям Язык Саурона, в речи, насыщенной средьземельскими аналогиями таким понятиям, как «репарации», «демилитаризованные зоны» и «марионеточные правительства». Гэндальф отвергает эти предложения врага особенно гневно, да и вообще дискуссии о «ближних перспективах» и «возможностях» обычно делают его жестким и несговорчивым: «— И все же, — Гэндальф поднялся с кресла и резко выставил подбородок, так что его борода встала стоймя, как проволока, — все же мы должны держаться! Скоро ты будешь здоров — если я не заговорю тебя до смерти. Ты в Ривенделле, и не тревожься пока ни о чем!» Изречение «Довольно для каждого дня своей заботы» [253]можно назвать девизом Гэндальфа. Однако, как и другие мудрые мужи и жены, фигурирующие в повествовании, он все же готов смириться с поражением, но только в качестве долговременной перспективы, которая во «Властелине Колец» все–таки постоянно просматривается.