В сонете идет речь об избиении секты вальденсов в Пьемонте. Воинствующие протестанты, к которым принадлежал и Мильтон, восприняли это как очередное нападение Римско–католической церкви на тех, кто хранит истинную евангельскую веру. Однако Мильтон ошибается: британцы приняли христианство и перестали чтить камни и кроны» за много столетий до возникновения секты вальденсов.

В пер. Ю. Корнеева:

Цитируемые фразы принадлежат Кристоферу Толкину и взяты из его письма ко мне. — Т. Ш.

Сборник RGEO ( The Road goes ever on and on,или «Бежит дорога вдаль и вдаль») был впервые опубликован в 1968 г. В нем опубликованы ноты к песням композитора Дональда Сванна на стихи Толкина.

Толкин доводит свое повествование до конца Третьей Эпохи, немного заглядывая в Четвертую. Повествование о Первой Эпохе Толкин начинает с креационного мифа (Создание мира Единым, которого эльфы у Толкина называют Эру, или Илуватар) и кончает поражением противодействующего добру мятежного Вала/ра/ Мелкора–Моргота. Этот рассказ охватывает основные вехи истории эльфов и первых людей в их борьбе против Мелкора.

Сильмарилы — драгоценные камни, сотворенные эльфом–Нолдо/ром/ Феанором в Амане (Валиноре) («Сильмариллион»). В камни была заключена частица света Двух Деревьев, которые освещали мир Арды до появления Солнца и Луны (а Солнце и Луна — лишь плоды с этих деревьев). Эти камни послужили причиной множества трагедий, из–за них произошло «грехопадение» эльфов, и часть эльфов ушла из Амана, где обитали Валар/ы/, в Средьземелье. В конце концов все симмарилыбыли утрачены, и только один из них остался доступен взору — им был украшен челн Эарендила, Утренней Звезды. Сэм вспоминает о них и о Железной Короне на привале перед входом в логово паучихи Шелоб.

Железную Корону носил на голове Моргот, Владыка Тьмы, во времена задолго до событий, описанных во «Властелине Колец». В эту Корону он вставил украденный им сильмарил,и из этой Короны добыл его Берен (см. далее).

Кэлебримбор — эльф, величайший мастер, который, поддавшись на обман Князя Тьмы — Саурона, вложил свое умение в изготовление Колец Власти, послуживших источником всех несчастий в Средьземелье Третьей Эпохи, времени, о котором повествуется во «Властелине Колец».

То есть с Сотворения мира, см. прим. [3] выше. Это начало вводит в мир Толкина некоторую неопределенность. С одной стороны, Толкин не исключает того, что Эа — это наша Вселенная, а Арда — земля («Сильмариллион»), и, стало быть, речь идет о нашем мире. Тогда и сотворение этого мира — то же самое Сотворение, что описано в Библии, поскольку Толкин ни в коем случае не собирался предлагать альтернативный вариант. С другой стороны, от библейского рассказа толкиновский вариант отличается. Если же предположить, что отличия вызваны тем, что таково–де эльфийское предание, а легенды эльфов отличаются от человеческих, то почему это предание так ровно переходит в историю, с участием тех же бессмертных персонажей? Этот вопрос остается непроясненным, но, возможно, Толкин просто не успел его прояснить.

Джозеф Генри Шотхауз (1834–1903) — английский писатель, сыгравший на самом деле в творчестве Толкина немаловажную роль. Реплику Шиппи в его адрес никак нельзя назвать справедливой. Роман Шотхауза «Джон Инглзант» был действительно встречен с энтузиазмом и получил высокую оценку лучших людей того времени. Никто не сомневался, что этот труд войдет в число нетленных сокровищ английской литературы. «Джон Инглзант» увидел свет в 1880 г., долгое время был супербестселлером и переиздавался каждый год вплоть до последнего издания в 1930 г. То, что позже имя автора было практически забыто, объясняется не художественными недостатками, а характером новейшего времени, для которого основная тема романа — становление личности и духовный путь «христианина–джентльмена» XVII века — уже не представляла особого интереса. Старомодный, обстоятельный «Джон Инглзант» с его метафизической проблематикой оказался обречен на забвение в пыли букинистических лавок. После «Джона Инглзанта» Шотхауз написал, между прочим, еще несколько фундаментальных произведений и ряд эссе, которые были приняты интеллектуальной элитой его времени с неменьшим энтузиазмом. Утверждение, будто Шотхауз якобы пал жертвой своего успеха, начал чудачить и ничего более не написал, совершенно не соответствует действительности. По крайней мере, нам не удалось отыскать источников, где утверждалось бы, что Шотхауз, по выходе в свет «Джона Инглзанта», «принял странные верования», стал как–то особенно одеваться и посвятил остаток жизни толкованию собственного романа. Судя по доступным материалам, он до конца жизни оставался скромным затворником, на что его обрекали не только характер, но и слабое здоровье, хотя его литературная деятельность снискала ему множество друзей и поклонников в образованных слоях общества, и он постоянно вел переписку с некоторыми из них, касавшуюся, разумеется, всего на свете, в том числе и «Инглзанта». В чем же причина такого странного отношения Толкина, а за ним и Шиппи, к достойнейшему Шотхаузу? Почему в письме к Кристоферу Бретертону от 16 июля 1964 г. (291)Толкин, вспоминая о том, как мальчиком жил в Бирмингеме, пишет о Шотхаузе буквально следующее:

«Одно время я жил на довольно заброшенной улице… эта улица переходила в другую, еще более заброшенную, под названием Бофорт–роуд. Я упоминаю о ней только потому, что на этой улице стоял дом, где в более счастливые времена проживал господин Шотхауз, промышленник, производивший какую–то кислоту и связанный, если не ошибаюсь, с квакерами. Будучи не более чем любителем (как и я), он, не имевший никакого положения в литературном мире, внезапно произвел на свет толстую книжку, странную, увлекательную и спорную — по крайней мере, таковой она казалась в то время, в наши–то дни мало кто находит ее читабельной. Книга постепенно приобретала известность и, наконец, сделалась бестселлером и предметом обсуждения во всех читающих кругах — от окружения премьер–министра до самых низов. Книга называлась «Джон Инглзант». Господин же Шотхауз начал в результате всего этого чудачить и выбился из ряда истинных бирмингемцев (если не сказать — вообще перестал быть похож на англичанина). Кажется, он вообразил себя перевоплощением какого–то деятеля итальянского Ренессанса и одеваться начал соответственно. Равно и его религиозные взгляды приняли католический оттенок, хотя до окончательного погружения в романский лунатизм дело все–таки не дошло. Кажется, он никогда более ничего не написал и потратил остаток дней на попытки объяснить, что он имел и чего не имел в виду, когда писал «Джона Инглзанта». (Какая судьба постигла производство кислоты, мне неизвестно.) Я всегда воспринимал его судьбу как некое меланхолическое предупреждение и все еще пытаюсь и о колбах своих не забывать, и писать новые вещи. Вынужден признаться, что, как Вы и сами видите, мудрость мне периодически изменяет. Однако я сохраняю трезвость мысли (о чем свидетельствует рассказанная мной история о Шотхаузе) и не полагаюсь на ветреную публику»?