Ей вспомнился стишок на сон грядущий, которому научила ее бабушка: «Коль суждено мне скончаться во сне, Боже, возьми мою душу к себе». Ноэль вздрогнула. Недопустимо учить такому ребенка, ему незачем знать, что он может уснуть и не проснуться. Неудивительно, что в детстве ее часто мучили кошмары.

Бронуин сдавленно вскрикнула.

— Ты слышала?

— Что? — Ноэль выключила фонарик.

— Там что-то зашуршало. — Она указала на густые кусты справа от них. Однако Ноэль не заметила ничего подозрительного и услышала только уханье совы.

— С меня хватит, — прошипела она. — Ты собираешься торчать здесь всю ночь и кормить комаров?

Ноэль давно знала, что ее сестра слишком впечатлительна. Воображение Бронуин чем-то напоминало ей книжку, которую она так часто читала Эмме, что она рассыпалась на страницы, — «Кто живет в лесу». Про лес, населенный страшилищами.

— Клянусь тебе, я что-то слышала! — В тени глаза Бронуин казались совсем черными. — Ты точно ничего не заметила?

— Я знаю только одно: мы ведем себя по-дурацки. — Больше досадуя на себя, чем на сестру, Ноэль повернула обратно.

Ворота громко скрипнули, напомнив ей о старом амбаре, который с тех пор, как Ноэль помнила себя, каждый год на Хэллоуин превращали в «дом с привидениями». «Там нечего бояться, — часто убеждала себя Ноэль. — Все это ненастоящее. Просто картонные скелеты, кетчуп вместо крови и жуткие звуки, записанные на магнитофон».

Но это кладбище было настоящим.

Внезапно заметив промелькнувшую у ограды тень, она вздрогнула. Но тут же обнаружила, что это только ветка, качающаяся на ветру. Вдруг ее внимание привлек холм свежей земли возле недавно выкопанной могилы. Дурные предчувствия усилились, волосы стали дыбом, в онемевшей конечности восстанавливалось кровообращение. «Все они похоронены здесь, — вспомнила она. — Не только Бак, но и несколько поколений его предков. Вон там, под деревьями».

Она открыла рот, чтобы позвать Бронуин, но выдавила из себя только хрип. В панике она оглянулась через плечо. Ее сестра, которая только что стояла рядом, вдруг как сквозь землю провалилась. Повсюду виднелись только надгробия, безмолвно глядящие на Ноэль. Ужас взметнулся в ней, появившись неизвестно откуда. «Просто меня напугали тени, — пыталась успокоиться она. — Бронуин здесь, ей некуда деться».

Внутренний голос настойчиво приказывал ей бежать, однако Ноэль как лунатик зашагала к могилам Ван Доренов. Ей казалось, что она плывет под водой, что поток проносит ее между руин давно погибшей цивилизации. В лунном свете она проплыла мимо простого, обросшего мхом надгробия Джейкоба Ван Дорена, родившегося в 1775 году и умершего в 1850-м. Он был каменщиком, смутно припомнила она. Она заметила могилы жены Джейкоба и его детей и наконец остановилась у мраморного памятника с двумя каменными урнами, слишком роскошного для этого скромного кладбища, — этот памятник мог принадлежать только Томасу Ван Дорену, прадеду Роберта. По слухам, этот бессердечный человек был виновен в смерти шести своих рабочих, которые погибли, упав с проломившихся, плохо сколоченных строительных лесов.

И вдруг Ноэль застыла. Там и сям надгробия были расколоты, обломки гранита валялись в траве, белея зазубренными краями и напоминая сломанные кости. На боку лежала статуя девочки, обнимающей собаку, — двоюродной бабушки Роберта Марты, которая в тринадцать лет сбежала из дому с пьяницей-коммивояжером, хозяином «паккарда». Ее обожаемый скотч-терьер Макферсон, как говорили, умер от разрыва сердца через месяц после разлуки с хозяйкой.

Ноэль остановилась перед свежевырытой могилой, которую приметила издалека. Значит, недавно скончался кто-то из родственников Роберта? Его больной дядя Пит из Провиденса? Кузина из Нью-Хейвена?

Внезапно ее взгляд упал на торчащий из земли угол сгнившего гроба. Ее сердце начало опускаться в пятки плавно, как в замедленной съемке. «Господи, Господи…» Она не хотела знать, чей это гроб, совсем не хотела, но все равно узнала. На надгробии, косо воткнутом в холм земли над гробом, было выгравировано: «Джеймс Бьюкенен Ван Дорен, 1948–1969».

Вопль застрял в ее горле, заблудился где-то в глубине тела. Она утратила способность дышать, ей показалось, что она задыхается.

А потом она услышала странный звук, похожий на шорох листьев над головой или шуршание полевой мыши среди сухих веток, усеивавших землю.

— Брон! — хрипло позвала она. — Брон, это ты?

Краем глаза она уловила движение. Сучок хрустнул под тяжестью явно не мышиного тельца. Она обернулась, и ее сердце рывком вернулось на место и лихорадочно забилось. Кажется, в темноте она ударилась лбом о низкую ветку. Раздался треск, она ощутила резкую вспышку боли — и досады на свою неловкость, а потом перед ее глазами в темноте лениво поплыли багровые круги. Ноэль смутно осознала, что оседает на землю. Неожиданно ветка заговорила.

Сквозь гул в ушах Ноэль с удивлением различила знакомый голос, очень похожий на голос Роберта:

— С днем нашей свадьбы, дорогая!

В пяти милях от кладбища, в двухэтажном здании, где размещалась редакция «Реджистера» и где на новых стеклах в окнах нижнего этажа еще виднелись следы липкой ленты, Чарли Джефферс оторвался от статьи, которую вычитывал и правил, и с удивлением обнаружил, что близится полночь. Он перевел взгляд на стенные часы, проверяя, правильно ли идут настольные. Как он ухитрился так засидеться на работе? Должно быть, Бронуин уже изводится от беспокойства. Наверное, она даже пыталась дозвониться до него, но в такой час все входящие звонки направляются на коммутатор. Чарли уже снимал трубку, когда в дверь постучал Тим Уошберн, новый охранник. Бывший шериф, Тим, мужчина средних лет, огромный, как рефрижератор, заглянул в кабинет:

— Простите за беспокойство, мистер Джефферс, но вас спрашивает какой-то парень. Я объяснил ему, что уже поздно, но он настаивает. — Уошберн поджал губы, демонстрируя отвисшие брыли и не скрывая недовольства.

Чарли потер щеку ладонью. Он страшно устал. А еще он привык к неожиданным визитам чудаков, стремящихся сообщить о том, что они видели — от инопланетного космического корабля до парня — вылитого Джеймса Дина (и слышать не хотели о том, что, останься Дин в живых, к этому времени он успел бы постареть). Специальная группа журналистов дежурила с девяти до полуночи, принимая подобные «сенсационны?» новости. Надо передать ночного гостя Фредди Слейтеру. Фредди — один из самых старых сотрудников редакции. Он все выяснит и примет решение.

— А он не сказал, зачем я ему понадобился? — спросил Чарли.

— Нет, только назвал свое имя. — Охранник почесал в затылке, где пролегала жирная складка, поросшая короткими волосками, похожими на шерсть. — Данте Ло Прести. Вы его знаете?

Усталость мгновенно покинула Чарли, сменившись приливом энергии.

— Да, конечно. Проводи его ко мне, Тим.

Охранник в синей форме вперевалку направился через помещение отдела новостей, где было безлюдно, только светились экраны компьютеров Фредди и Грега. Чарли задумался. Когда Данте Ло Прести арестовали, он поклялся, что невиновен… и Чарли поверил ему. И не потому, что этот парень понравился ему, а потому, что чутье репортера подсказало ему: Данте подставили. Так он и сказал Мэри.

В чем Данте был виновен, так это в знакомстве с его дочерью.

Бронуин уверяла, что рассталась с ним, и Чарли поверил ей на слово. А если она солгала? Значит, придется принимать меры. Недосягаемый, Данте Ло Прести станет особенно желанным, как запретный плод. И это неизбежно приведет к… Бог знает к чему! Чарли отчетливо вспомнилось все, что они пережили вдвоем с Мэри в этом же возрасте, и в его мозгу зазвенел сигнал тревоги. Он помрачнел. Никакие наказания и запреты не помешают Данте и Бронуин встречаться тайком.

Ему вспомнились давние события. Шестнадцатилетняя Мэри, несчастное лицо которой сказало ему о беременности раньше, чем она произнесла эти слова вслух.