Хэнк смотрел на нее нежно и насмешливо. Его лицо раскраснелось от пара, волосы вились на висках. Поверх брюк цвета хаки и голубой рубашки он надел мясницкий передник, напомнив Ноэль шеф-повара из телепередачи. Участника шоу. Ее растрогало его стремление порадовать ее.

— Макароны любят все, — продолжал он, — так что это беспроигрышный вариант, когда ждешь гостей. И навык, необходимый для выживания!

— Но ведь существует и ресторан Мерфи, — напомнила она.

— О, это мы уже проходили. — Он выудил из кастрюли длинную макаронину и задумчиво пожевал ее, рассуждая вслух: — Еще не готовы. Подождем пару минут. — Его лицо стало печальным. — Представь себе одинокого мужчину, каждый вечер ужинающего у Мерфи! С таким же успехом я мог бы дать объявление в рубрику знакомств.

Ноэль поняла, что он имеет в виду.

— Сейчас представлю… У всех незамужних женщин Бернс-Лейк в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет возникло непреодолимое желание накормить тебя!

Хэнк закатил глаза.

— Поначалу они оставляли для меня на крыльце кастрюли с запеканками. Вскоре в холодильнике совсем не осталось места. А потом их азарт угас, и меня перестали замечать.

— Может, тебе просто пытались помочь по-соседски, — насмешливо предположила Ноэль.

— Как бы там ни было, у меня появился комплекс. Мне пришлось гадать, что во мне такого особенного. Неужели я подсознательно подавал сигналы, что ищу жену? — Хэнк снял кастрюлю с плиты и с размаху выплеснул ее содержимое в дуршлаг, стоящий в раковине.

— Несчастные женщины! Надеюсь, ты не сразу давал им отставку?

— До этого дело не дошло. Я просто перестал ужинать в ресторане и начал закупать полуфабрикаты. В конце концов они все поняли и прекратили носить мне запеканки. — Он закрыл кран и подставил дымящийся дуршлаг под струю холодной воды.

— И слава Богу! — Ноэль водрузила миску с салатом на стол, размышляя: «Что он хотел этим сказать?»

В этой квартире в большом белом викторианском особняке ничто не указывало на то, что она служит обиталищем холостяка. Несмотря на скудную меблировку, гостиная, служившая также и столовой, и примыкавшая к ней кухня выглядели уютно. На паркетных полах лежали пестрые восточные дорожки. Дубовый буфет, заваленный бумагами и книгами, стоял неподалеку от такого же массивного дубового стола. Здесь были даже камин и плетеное кресло-качалка перед ним.

Хэнк явно не стремился поскорее найти жену, будь то умышленно или невольно. Вопрос заключался только в том, почему это так заинтересовало Ноэль. Уж она-то вовсе не охотилась за Хэнком. Она поймала свое отражение в зеркале над буфетом и увидела женщину, которая старательно уложила волосы и выбрала нарядное платье, женщину с раскрасневшимися щеками и деревянной миской в руках. От нее веяло смущением, как, по ее мнению, и от дамочек, приносивших молодому врачу домашние запеканки.

«Это всего лишь дружеский ужин, — напомнила она себе. — Не более».

За столом завязалась непринужденная беседа. Хэнк рассказал Ноэль, как сложно было завоевывать авторитет у пациентов доброго старого доктора Мэтьюза. Ноэль призналась, что опять начала писать и теперь не только ведет дневник, но и закончила несколько рассказов. Хэнк выразил желание прочесть один из них, и Ноэль пообещала показать ему рукопись, над которой сейчас работала.

Ужин уже подходил к концу, когда Хэнк прокашлялся и произнес:

— Мне бы не хотелось напоминать о неприятном, но, с другой стороны, было бы невежливо не спросить… Что нового в твоем деле?

— Почти ничего. По милости моего мужа мы топчемся на одном месте. Он назначил дату встречи с психологом, но в последнюю минуту попросил перенести ее. А тем временем мой адвокат вынуждена сидеть и ждать отчета. — Она старалась не поддаться унынию. Она и без того часто плакалась в жилетку Хэнка. — Кстати, ужин был превосходным. Ты сказал правду — ты действительно хорошо готовишь.

— Спасибо. Эти цуккини любезно преподнесла мне хозяйка дома. В ее огороде их столько, что хватит до самого конца света. — Хэнк снова наполнил свой бокал вином и предложил Ноэль еще стакан перье. — Кстати, о Лейси. Недавно я виделся с ней. Она приезжала за очередным рецептом.

Ноэль вспомнила, что Лейси страдает сенной лихорадкой.

— Надеюсь, ты не сказал ей о нас? — Вопрос вырвался неожиданно, как выскакивает пружина из старых часов. Ноэль покраснела. «Господи, да что о нас говорить?»

Но Хэнк воспринял ее вопрос серьезно.

— Нет, ни слова, — отозвался он. — По-моему, это было бы нарушением врачебной этики.

Ноэль тщательно свернула салфетку и положила ее возле тарелки.

— Хэнк, я должна кое-что сказать тебе. На случай, если ты… словом, если в конце концов мы… — Она осеклась и приложила ладонь к горящей щеке. — Как неловко! Наверное, ты не понимаешь, что я имею в виду…

— Нет, я догадываюсь, — возразил он. В отблеске свечей его лицо было невозмутимым. — Ты боишься, что мы привяжемся друг к другу. И ты вправе беспокоиться об этом — по крайней мере пока официально ты замужем: наши взаимоотношения могут показаться суду странными. — Он протянул руку и коснулся ее ладони. — Я правильно тебя понял?

Она кивнула, переплела пальцы с его пальцами, наслаждаясь их целительным теплом.

— О, Хэнк, если бы мы встретились через пять лет!

— А по-моему, для встреч подходит любое время.

Он поднес ее руку ко рту, повернул и поцеловал в ладонь. Поцелуй был нежным и вежливым, но обещал страсть. Никакие слова не стали бы столь же убедительными. Тугой узел в сердце Ноэль вдруг развязался. Все будет хорошо. Он подождет.

Хэнк нехотя отпустил ее руку и начал убирать со стола.

— Как насчет десерта? Боюсь, кондитер из меня никудышный, но по пути домой я прихватил в кафе персикового мороженого.

— Звучит заманчиво, — отозвалась она, радуясь, что он отошел от щекотливой темы.

С одной стороны, ей безумно хотелось предаться любви с Хэнком — сейчас же, немедленно, очутиться в его объятиях, прижаться к его телу, знать, что такая близость с Робертом была бы невозможна. Но приятно было и просто отдохнуть от эмоций, перевести дыхание, стать собой.

Ноэль поняла, что ей еще долго предстоит быть начеку, зорко высматривая не только реальные и потенциальные опасности, но и то, что сулило бы перемены к лучшему в ее жизни. Например, вот этого мужчину в голубой рубашке, стоящего перед ней.

— Почему ты считаешь, что они арестовали невиновного? — Мэри смотрела на Чарли, который вел «блейзер» по извилистой горной дороге под проливным дождем.

— Бог свидетель, я был бы только рад взвалить всю вину на этого панка. — Чарли нахмурился, всматриваясь в водяную завесу перед ветровым стеклом. — Но каким бы бандитом он ни был — а у меня создалось впечатление, что Бронуин. известно о его преступлениях, — Данте Ло Прести не бил стекла в редакции.

— Откуда такая уверенность?

— Первое доказательство — размер его обуви. Ло Прести носит обувь десятого размера, что подтвердил его босс, а отпечатки на земле под окнами оставлены обувью двенадцатого или тринадцатого.

— А мне казалось, ты говорил, что полиция не нашла никаких следов.

— Да, полицейские старательно затоптали все следы. — Чарли включил радио и настроился на местную станцию, которая дважды в час передавала прогноз погоды.

Когда они задумали навестить старшего брата Коринны, Эверетта, живущего близ Олбани, меньше всего они беспокоились о погоде. Теперь же им приходилось двигаться медленно и осторожно, чтобы не угодить в кювет. Мэри не переставала думать о разбитых окнах, на замену стекол в которых ушел почти весь вчерашний день. «Могло быть и хуже», — размышляла она.

— Так ты говоришь, Уэйд позаботился о том, чтобы Роберт не попал под подозрение? — Судя по встрече с Уэйдом Джуиттом на улице, Мэри не сомневалась, что он способен на такое.

Чарли развил ее мысль:

— Я не удивился бы, узнав, что старина Уэйд собственноручно бил стекла. Всем известно, какие у него огромные ступни.