И тут она заметила еще кое-что, от чего ее сердце подпрыгнуло в груди: маленькую фигурку, бегущую перед экскаватором так, будто от этого зависела ее жизнь. Ноэль? Господи, — Ноэль! Рев экскаватора сразу стал зловещим, а сам он напомнил Мэри атакующего носорога размерами с динозавра.

— Чарли, смотри! — Она схватила Чарли за руку.

Он тоже вздрогнул. В лунном свете его лицо побелело, из горла вырвался стон. Не говоря ни слова, она сорвался с места и с ошеломляющей быстротой понесся прочь.

Прежде чем Мэри успела спохватиться и броситься за ним, за ее спиной послышался шум машины. Она не сумела разглядеть ее, но была уверена, что это примчался Хэнк. Он въехал в ворота и резко затормозил. Мэри бросилась к машине и заглянула в окно. Обычно добродушное лицо Хэнка изменилось до неузнаваемости.

— Ради Бога, Хэнк, скорее! — Она указала в ту сторону, куда убежал Чарли, и только потом заметила ружье, лежащее на сиденье рядом с Хэнком. Он мгновенно включил заднюю скорость, Мэри отбежала в сторону. Острые камешки, вылетевшие из-под колес, впились ей в икры, но она почти не обратила на это внимания, потому что тоже побежала, изо всех сил побежала к дочери.

Вонь дизельного топлива забивала рот и легкие Ноэль, опухоль на виске налилась острой болью. Чудовищный рев окружал ее со всех сторон, казался шумом пламени в гигантской печи, в которую она угодила. Но как ни странно, ноги продолжали нести ее прочь.

А время словно замерло. Ей казалось, что она видит происходящее в замедленном повторе, откуда-то с большой высоты. Ступни отяжелели, голова кружилась. Продолжая бежать и спотыкаться, она смотрела не вперед, а под ноги, на собственную тень, упрямо скользящую по земле благодаря только милости Божией.

К ней пришла простая мысль: «Я умираю».

Не сбавляя скорости, она начала молиться: «Боже, защити Эмму… ей всего пять лет, девочке трудно жить в этом жестоком мире без матери. Бабушка уже слишком старая и больная, а папа — папа, прости мне эти слова! — всего лишь мужчина. Мама обеспечит, Эмму всем необходимым…»

Ноэль твердо верила бабушкиным рассказам о том, что в последние секунды перед смертью вся жизнь проходит перед мысленным взором умирающего. А сегодня она убедилась в этом сама. Перед ее глазами, точно освещенные вспышками стробоскопа, менялись давние видения: она сама в восемь лет, в летнем лагере на озере Джордж, она прижимается к отцу, а тот несет ее по длинному подвесному мосту… она, двенадцатилетняя, идет вместе с матерью покупать свой первый лифчик… она, шестнадцатилетняя, сидит на заднем сиденье «шевроле-импала» Гордона Хокстеддера, ее джинсы спущены почти до колен…

Потом она увидела и Хэнка.

Он отчетливо представился ей сидящим на скамье в сквере, с большими ладонями на коленях. У нее мелькнула мысль о том, как чудесно было бы со временем стать одной из тех пожилых супружеских пар, что рука об руку гуляют по парку, и каждый из них втайне мечтает умереть первым, потому что одиночество страшнее смерти. Что станет с Хэнком после ее смерти?..

Она не сразу обратила внимание на новый звук — пронзительные завывания автомобильного двигателя. Шатаясь, хватаясь за ноющий бок, Ноэль подняла покрасневшие глаза и увидела, что прямо на нее движется облако пыли. Она заморгала, и из облака материализовалась машина. Успеет ли она добежать до нее? Она рискнула еще раз оглянуться через плечо: хромированная решетка радиатора тускло поблескивала при луне, как оскаленная пасть, готовая сожрать ее живьем. Внезапно ее охватили оцепенение и усталость.

Машина затормозила в нескольких десятках футов от нее, выбросив из-под колес клубы пыли. Сквозь пыль Ноэль различила женскую и мужскую фигуры, бегущие к ней.

Грянул выстрел.

На миг Ноэль показалось, что целятся в нее. У нее подогнулись колени, она чуть не упала. Она почти мечтала, чтобы все поскорее кончилось, чтобы небеса избавили ее от мук.

Затем один за другим прогремели еще два выстрела, и Ноэль поняла, что стреляют не в нее, а в ее преследователя. В душе пробудилось почти забытое чувство надежды.

Рев за ее спиной как будто стал утихать.

Оглянувшись, она с изумлением увидела, что экскаватор свернул в сторону, к открытой площадке, где колышками и красной лентой были размечены фундаменты будущих зданий. В этом было что-то странное. Почему он бросил преследовать ее, сбился с курса, как лодка в бурном море?

Он направлялся прямо к огромному самосвалу.

Невольно Ноэль выкрикнула:

— Осторожнее!

Почти впав в транс под влиянием безграничного ужаса, она увидела, как экскаватор с оглушительным грохотом врезался в борт самосвала. С таким же шумом старый вяз обрушился на крышу гаража прошлой зимой в сильную метель. На долю секунды два механизма сцепились в зловещем объятии, точно воины-любовники, содрогаясь и издавая гулкий скрежет. Затем самосвал опрокинулся набок, а экскаватор все продолжал таранить его, биться о вмятину в днище.

В воздухе расплылась вонь дизельного топлива. Прогремел взрыв, и обе машины охватил взметнувшийся высоко в небо столб оранжево-красного пламени.

Ноэль вскрикнула, глядя, как оно клубится на фоне ночного неба, освещая все вокруг: изогнутую шею соседнего крана, штабель труб возле траншеи. Тени плясали по земле, как люди у праздничного костра.

— Ноэль! — раздался крик посреди этого безумия.

На долю секунды ей пришло в голову, что это ее муж воскрес из пламени, чтобы довести до конца задуманное преступление. Но потом она поняла, что к ней мчится другой человек, ростом пониже Роберта, хотя такой же крепкий. Ее сердце дрогнуло, когда пламя на миг осветило его лицо. Хэнк…

Одним взглядом она охватила всю картину: рычащую на холостом ходу машину Хэнка, ружье в его руках, пламя, выбрасывающее в небо снопы искр, а потом все заслонило облегчение, такое безграничное, что у Ноэль от признательности подкосились ноги.

— Хэнк… — еле выговорила она.

Почти грубо он схватил ее в объятия, и она ощутила смешанный запах мыла и пота. С низким, сдавленным криком он уткнулся лицом в ее плечо, не переставая ощупывать ее обеими руками и убеждаться, что она жива. Его ладони прошлись по ее рукам и груди, поднялись выше, обхватили голову.

— У тебя кровь… о Господи… — Она расплакалась, а он прижал ее к себе, бормоча: — Тише, тише… это только царапина. Не беспокойся, она скоро заживет.

— Твоя ру… рубашка… — всхлипывала она, прильнув к его груди. — Ее уже не починишь…

— Ну и прекрасно, — успокаивающе отозвался Хэнк, в голосе которого появились знакомые добродушные нотки. — Куплю новую. А ты поможешь выбрать.

Почему-то от этих слов Ноэль залилась слезами.

— Я больше не могу сделать ни шага, — призналась она сквозь всхлипы.

Он ласково провел ладонью по ее щеке.

— Знаю.

— Он умер, правда?

— Боюсь, да.

— Тогда хорошо. — Она кивнула, хмурясь с преувеличенной сосредоточенностью несообразительной ученицы, пытающейся разобраться, что к чему. Посмотрев поверх плеча Хэнка, она увидела крепко обнявшихся родителей, и по какой-то невообразимой причине ей сразу стало спокойнее.

— С тобой все будет в порядке, — снова заверил ее Хэнк. — Больше тебе незачем бежать.

А потом и он разрыдался.

Они стояли, слегка покачиваясь, как на огромной незримой ладони, старающейся утешить их.

О случившемся в Бернс-Лейк говорили остаток августа и почти весь сентябрь. В заведении Мерфи за белыми кружками кофе увлеченно беседовали старики. Домашние хозяйки, делая завивку в салоне красоты Люсиль, громко переговаривались, перекрывая гудение фенов. Родители маленьких детей заводили подобные разговоры только поздно вечером, уже уложив потомство спать, но на всякий случай понижали голоса. В магазинах на Мэйн-стрит было многолюднее, чем обычно в такое время года. В начальной школе после отборочных соревнований футбольных команд давний жених Триш Куинн, Гэри Шмидт, долго шептался об этом шумном происшествии с Амандой Райт, своей нынешней пассией и матерью одного из игроков команды.