— Конечно, Фелипе! — воскликнул Эль-Патрон.— Ты же каждый день лазаешь в эту дырку.

Он снова погрузился в воспоминания, будто глаза его видели нечто недоступное другим смертным.

— Самое красивое место на свете,— вздохнул он.— Если на свете есть рай и меня туда пустят, то там, наверное, я увижу такой же водоем и виноградную лозу.

Потом он углубился в еще более давнее прошлое. Голосом, полным искренне детского восторга, Эль-Патрон описывал некую асьенду, куда он много лет назад ходил на фиесту.

— У них есть фонтан,— дивился Эль-Патрон.— Вода журчит как музыка, а посередине стоит мраморный ангелочек. Фонтан такой прохладный, такой чистый! А чем нас угощали, Фелипе! Ты даже представить себе не можешь. Тамалес [15]— ешь, сколько влезет,— и жареные ребрышки! Рельенос [16]чили и каменные крабы прямиком с Юкатана! И целый стол карамельных пудингов — каждая порция на отдельном блюдечке!

Матт понял, что если на свете и есть рай, то в нем столы ломятся от каменных крабов с Юкатана и карамельных пудингов. Неожиданно голос Эль-Патрона стал печальным.

— Мама привела на фиесту моих сестренок. Одну она несла на руках, а другая держалась за юбку и шла следом. Мои сестренки подхватили тиф и умерли в один и тот же час. Они были такие маленькие, что не доставали до подоконника — даже когда вставали на цыпочки.

Матт слушал и думал, что Эль-Патрон, вспоминая прошлое, меняется к лучшему. Он делается добрее, уязвимее... Матт любил старика, но уже не сомневался, что тот действительно полон зла.

— Кто такой Фелипе? — поинтересовался Матт у Селии, хлопочущей возле дровяной печки.

— Ты о ком говоришь — о поваренке или о садовнике? — спросила она.

— Нет, это, наверное, кто-то другой. Так меня все время называет Эль-Патрон...

— Ох боже мой,— пробормотала Селия, даже тесто перестала месить.— Фелипе — это его сын. Он умер лет восемьдесят назад.

— Тогда почему...

— Так часто бывает с людьми, ми вида. Сначала они становятся все старше и старше, а потом прекращают стареть и делаются моложе и моложе. Сейчас Эль-Патрон сч и тает, что ему тридцать пять, и принимает тебя за своего сына Фелипе. Наверно, он не понимает, кто ты такой.

— И что же мне делать?

— Стань для него Фелипе,— коротко ответила Селия.

Матт пошел в музыкальную комнату: он решил немножко поиграть на пианино, чтобы успокоить нервы. Если у Эль-Патрона отказывает разум, значит, скоро ему поставят новую порцию эмбриональных мозговых имнлантатов. А это значит, что внутри коровы будет выращен новый эмбрион — брат Мата.Чувствуют ли эмбрионы смерть? Страшно ли им? Матт с жаром заиграл переложение «Турецкого марша» Моцарта — заиграл так громко, что слуга в коридоре от неожиданности выронил поднос. Закончив, он начал заново. Опять и опять. Упорядоченные аккорды вселяли уверенность, что он властен над собственной жизнью, уносили его прочь из удушливой атмосферы Большого дома.

Ему все больше и больше хотелось бежать. Однажды придя ему в голову, мысль эта возвращалась снова и снова, пока желание не переросло в настоятельную потребность, едва ли не в боль. Он чувствовал себя замурованным, запертым, словно червяк в ореховой скорлупе. Книга Эсперансы раскрыла перед ним все ужасы империи, выстроенной Эль-Патроном, а недавно он своими глазами видел низкие, темные жилища идиойдов, тесные и смрадные, как гробы.

Он уйдет через серые туманные горы, окаймляющие оазис. Убежит в Ацтлан. Именно для этого Тэм Лин оставил ему сундук с картами и провизией — в этом Матт не сомневался.

Но до свадьбы Стивена и Эмилии убежать не удастся. Там будет Мария, а он не может уйти, не повидавшись с ней.

Большой дом бурлил. Вдоль стен салона расставили кадки с апельсиновыми деревьями. По дому витал оглушительный аромат цветов. В садах высадили жасмин, жимолость и подмаренник. От такого изобилия запахов у Матта кружилась голова. Желудок до сих пор не пришел в норму после купания в оазисе.

В примыкающих к кухне морозильниках соорудили ледяные скульптуры. Матт заглянул внутрь — в морозной дымке вырисовывались русалки, львы, сказочные замки, раскидистые пальмы. На свадебном празднестве их поставят в чаши с пуншем.

Старые шторы и ковры были убраны, их место заняли новые — бело-розовые, шитые золотом. Заново выкрасили стены, отмыли и тщательно отполировали красную черепицу на крыше. Дом стал похож на громадный праздничный торт, покрытый сахарной глазурью.

Во время этих приготовлений Матт старался держаться в стороне. Он знал, что на празднике ему придется не высовывая носа сидеть в квартире Селии.

«Ну и ладно»,— думал Матт, шаркая ногами по свеже-постеленной белой ковровой дорожке.

Ему не хотелось идти на эту дурацкую свадьбу. Уже много лет всем известно, что Стивену и Эмилии предстоит пожениться. Так решил Эль-Патрон: старику хотелось связать семейство Алакран с могущественной политической машиной, которой заправлял сенатор Мендоса в Соединенных Штатах. Стивену и Эмилии просто повезло, что они нравятся друг другу. Если бы они друг друга ненавидели, это ничего бы не изменило...

Бенито, старший брат Стивена, женился на дочери нигерийского президента, потому что Нигерия была одной из самых богатых стран в мире. Бенито и Фани, его невеста, возненавидели друг друга с первого взгляда, но Эль-Патрону нужны были нигерийские деньги, так что мнение молодых в счет не шло.

С приближением назначенного дня Матт чувствовал себя все более одиноко. Селия целыми днями хлопотала на кухне, ей было не до разговоров. Тэм Лин безотлучно находился при Эль-Патроне, чье здоровье не допускало никаких визитов. Матт мог бы пойти в оазис, но им овладела какая-то странная усталость. Он рано ложился спать, но по ночам мучился от кошмаров. Во рту стоял металлический привкус, голова болела. Он только раз ненадолго съездил в оазис, чтобы забрать книгу Эсперансы об Опиуме.

Дом наполнился гостями. Мистер Макгрегор прибыл с новой женой — седьмой по счету, если Матта не подводила память: она была совсем молоденькая, едва ли старше Эмилии. Фелисия беспробудно пила. Куда бы она ни пошла, ее преследовал невидимый шлейф из паров виски. Она, как привидение, бродила по саду, от одной групы к другой, глядела на гостей лихорадочно горящими глазами; людям становилось неловко, и они отходили прочь.

Мистер Макгрегор пребывал в прекрасном расположении духа. Недавно он пересадил себе волосы. Голова его покрылась буйной порослью непослушных рыжих завитушек, почти как у Тома. Он то и дело приглаживал их рукой, будто боялся, что волосы осыплются, если не вогнать корни поглубже в кожу.

Матт следил за происходящим, прячась за колоннами и гардинами. Ему совсем не улыбалось, чтобы кто-нибудь воскликнул: «А это еще что? Кто пустил это существо бродить среди людей?»

В день свадьбы возле дома приземлился нигерийский гравилет. На нем прибыли Бенито, Фани и Стивен. Мистер Алакран радушно поприветствовал сыновей и поцеловал Фани в щеку. Та сморщилась, будто коснулась чего-то гадкого. Лицо у нее было жесткое, резкое; у Бенито уже начал вырисовываться пивной животик. Стивен же был прекрасен, как сказочный принц.

Матт испытывал к нему меньше неприязни, чем к остальным Алакранам. Ведь не кто иной, как Стивен, на руках вынес его из домика среди маковых полей. И пусть даже с тех пор они с Эмилией не обращали на Матта ни малейшего внимания, зато и особой неприязни не выказывали...

Матт смотрел на прогуливающихся в саду гостей и вспоминал их имена, звания, деловые связи. Ему казалось, что он знает империю Алакранов чуть ли не лучше самого Стивена. В который раз Матт ощутил, какая пропасть отделяет его от остального человечества. Все эти люди собрались здесь, чтобы чествовать Стивена. Но никто никогда не станет чествовать его, Матта, да и жениться ему не суждено...