Потом его обняли руки Селии, и Матт вдохнул аромат листьев кориандра, которые она резала к обеду.

«Я люблю тебя, ми ихо,— говорила Селия.— Никогда этого не забывай».

Потом Эль-Патрон коснулся головы Матта корявыми старческими пальцами и сказал: «Мэр нашей деревни стал кидать в толпу монетки. Мы, как шальные, бросались на них, катались в грязи, будто свиньи! Так нам нужны были деньги! Мы были бедны как церковные крысы, без гроша в кармане. Ты точь-в-точь такой, каким был я в твои годы».

Матт вздрогнул. Пусть Эль-Патрон и не любил его, но Матт восхищался его лучшими качествами: волей к жизни, стремлением раскидывать ветви, пока не скроешь в своей тени целый лес. Матт отвернулся от Эль-Патрона и увидел Марию.

— Боже мой, как я по тебе соскучилась! — воскликнула Мария и поцеловала его.

— Я тебя люблю,— произнес Матт.

— Я тоже тебя люблю,— ответила Мария.— Хотя знаю, что это грех и что я, наверное, попаду за это в ад.

— Если у меня есть душа, я пойду за тобой,— пообещал Матт.

Он поднялся с пола и только сейчас увидел, что в комнате потемнело. Чачо и Фиделито смотрели на него со своих коек под потолком. Кто-то очень пожалеет, что положил Фиделито на верхнюю койку. Чачо выпростал из-под одеяла руку и сделал очень неприличный жест в сторону закрытой двери. Фиделито задрал ночную рубашку и показал ушедшему Хорхе голую задницу.

Матт сглотнул, пытаясь сдержать готовые хлынуть из глаз слезы. Значит, он все-таки не одинок! С такими друзьями он свернет горы и выйдет победителем — точно так же, как Эль-Патрон давным-давно одержал победу над бедностью и смертью.

Несомненно было одно: здешняя вонь и в самом деле парализовывала обоняние. Матт уже не замечал мерзкого зловония. Еда тоже казалась получше. Вкусной она, конечно же, не стала, но и прежнего отвращения не вызывала. День за днем он с Чачо и Фиделито ходил вдоль длинной вереницы креветочных чанов и вылавливал насекомых. Каждый вечер они тащились обратно, чтобы получить на ужин планктонные гамбургеры, планктонные макароны или планктонные бурритос. Идеи Карлоса о кулинарных достоинствах планктона казались неиссякаемыми.

Когда рост креветок заканчивался, Тон-Тон выводил из ангара огромный, медлительный креветочный комбайн. Ковыляя, как подагрический динозавр, агрегат выливал содержимое чанов в свое бездонное брюхо. Затем Матт снова наполнял чаны свежей водой из трубы, тянущейся от Калифорнийского залива.

Дойдя до западной оконечности креветочной фермы, ребята могли заглянуть через забор и посмотреть на небольшой водоем, который когда-то был бескрайним заливом. Вода в нем была темно-синяя, над ней тучами кружили чайки. Чачо взобрался на край чана, чтобы рассмотреть получше.

До нижней части забора можно было дотронуться, но верхняя проволока гудела от электричества. Фиделито просунул руки сквозь проволочную решетку, словно хотел прикоснуться к манящей синеве. Матт искал в ограде слабые места. Его ни на минуту не оставляли мысли о побеге.

— Что это? — спросил Чачо и показал на север. Матт заслонил глаза от солнца. Там, среди неровностей почвы, отчетливо виднелось что-то белое.

— На деревья вроде не похоже,— сказал Чачо.— Сгоняем посмотреть?

Солнце уже клонилось к западу, но соблазн увидеть что-то новое был слишком велик.

— Далековато... Подожди нас здесь,— велел Матт Фиделито.

Он понимал, что у малыша не хватит сил на долгую прогулку.

— Вы не можете меня бросить. Мы же компадрес! — запротестовал Фиделито.

— Ты будешь охранять наши вещи,— сказал Чачо.— Если кто-нибудь захочет их стянуть, пинай его, куда я тебе показывал.

Фиделито ухмыльнулся и отдал салют, как маленький коммандос.

Матт и Чачо отправились в путь. Расстилающаяся кругом местность была еще более унылая, чем пустыня вокруг соляных разработок. Там после дождей из земли кое-где пробивались полузадушенные сорняки — здесь же не было ничего, кроме белесых солончаков. Земля была усеяна раковинами — напоминаниями о тех давно минувших днях, когда здесь от горизонта до горизонта плескалось полное жизни море.

— Может, это всего лишь большой солончак,— предположил Чачо.

Подойдя ближе, Матт увидел над землей странные силуэты. Одни из них походили на лопасти весел, другие были тонкими и прихотливо изогнутыми. Он никогда не видел ничего подобного. Ребята поднялись на небольшой холм и остановились как вкопанные. Перед ними раскинулась глубокая впадина. От края до края она была полна костей.

Несколько минут Чачо и Матт стояли молча. Потом Чачо пробормотал:

— Сколько же коров тут положили!

— Это не коровы,— сказал Матт.

Черепа были громадные, челюсти вытянуты, как чудовищные птичьи клювы. Каждое ребро было длиннее целой коровы. Вперемешку с ними лежали кости, широкие, как лопаты, и такие огромные, что из них можно было сделать стол или даже кровать. Здесь перемешалось столько скелетов, что Матт даже не стал их считать. Сотни, наверное. Тысячи...

— Это что, человеческий череп? — спросил Чачо. Матт вгляделся в переплетение теней на полпути вниз и понял, на что показывает Чачо.

— Подумать только,— сказал Чачо.— Если туда упадешь, никогда больше не выберешься.

Матт вздрогнул. Он уже собрался было обследовать яму, перелезая с кости на кость, будто по ветвям большого дерева, но теперь понял, что вся конструкция находится в хрупком равновесии. Наступи он на неверное место, и груда костей обрушится, как карточный домик. Он стиснул зубы, осознав, что чудом избежал смерти.

— Пошли обратно,— предложил Чачо.— Не хватало еще, чтобы Фиделито тут шастал.

В ожидании друзей Фиделито развлекался тем, что, сидя на краю креветочного чана, болтал босыми ногами. Сачок он нацепил на голову, чтобы укрыться от солнца.

— Что там такое? — спросил он.

Матт подробно описал кости, и, к его удивлению, малыш сразу же сообразил, кому они принадлежат.

— Это киты,— заявил Фиделито.— Я видел целую кучу китов, когда жил на Юкатане. Иногда они выплывают на берег и не могут вернуться обратно. Ми абуэлита говорила, это потому, что раньше они ходили по земле, а потом забыли, что у них больше нет ног. Фучи! Тьфу! От них воняло, как от ботинок Хорхе! Жителям деревни пришлось похоронить их в песке.

Всю обратную дорогу к фабрике Фиделито весело щебетал о гниющих китах. Любые воспоминания о бабушке придавали ему бодрости.

«Какая сила заманила этих китов навстречу смерти?» — размышлял Матт, с трудом волоча ноги мимо вереницы креветочных чанов.

Может быть, когда пересох Калифорнийский залив, эта впадина была еще полна воды. Может быть, киты решили переждать здесь, пока придут дожди и залив наполнится снова. Но только он не наполнился, а киты уже давно лишились ног и не смогли уйти домой.

Каждый вечер Хорхе проводил воспитательную беседу на ночь, а потом ребята признавались в своих грехах. И каждый вечер все мальчишки, возглавляемые Тон-Тоном, бросали в лицо Матту обвинения одно страшнее другого. Это должно было унизить его, но, как ни странно, чем дольше тянулась экзекуция, тем меньше боли она причиняла. Матту казалось, что он забрел на скотный двор, полный индюков. Иногда, перед зваными праздниками, Эль-Патрон заказывал по нескольку дюжин этих забавных птиц, и Матт любил, облокотившись на изгородь, наблюдать за ними. Тэм Лин говорил, что индюки — самые глупые птицы на свете. Если они в дождь поднимут голову, то могут захлебнуться.

Едва в небе показывался полосатый ястреб, индюки принимались как угорелые носиться по двору, в панике сталкиваясь лбами. «Кулды-кулды-кулды»,— верещали они, хоть весили впятеро больше ястреба и могли с легкостью растоптать его. Вот и теперь, когда мальчишки начинали с азартом перечислять его преступления, Матт слышал то же самое: «Кулды-кулды-кулды».

Когда Матт отказывался покаяться — а такое случалось довольно часто,— глаза Хорхе прищуривались, а губы сжимались в тонкую ниточку. Чачо и Фиделито быстро усвоили, что самый легкий способ избежать больших бед — это сделать то, чего хочет хранитель. Они признавались в самых невероятных прегрешениях, и Хорхе так радовался, что почти никогда не наказывал их.