— Я придаю сейчас всему казацкий вкус, — смеялась она. — Мой друг Бенкендорф очень любит и почитает казаков. Нас часто посещает атаман Иловайский.
Разумеется, подобное счастье — любовь, прогулки и вечеринки пополам с успехом у публики — не могло длиться вечно. Дурные предчувствия угнетали Бенкендорфа. Он не представлял себе, как разлучится с Марго. Но антракт в Юсуповом саду близился к концу. Одновременно с днем дебюта приближался и день отъезда в армию, которая вела изнурительную войну с турками.
Бог рати он!
Бенкендорф шагнул вслед за Воронцовым в покосившуюся избу. Он не узнал сразу князя Петра Багратиона, несмотря на давнее знакомство и характернейшую физиономию, где твердость и мужество смешались с чисто грузинским добродушием и готовностью улыбнуться. Улыбка постоянно таилась у губ Багратиона, хотя сейчас он был раздражен и вовсе не благостен. Князь Петр сильно исхудал, и без того длинный нос на костистом лице заострился еще более и напоминал птичий клюв.
— Наконец-то! Ты ли это, Бенкендорф?! Ну, дай я тебя обниму! Господи, наконец-то! Я уже не знал, что и предполагать. Проклятые французы! Как ты не попал им в лапы? Ну да вашего брата семеновца голыми руками не возьмешь. Молодец! Дай я тебя обниму! Быстро сказывай — и отдыхать. Чай, задницу намозолил? Карту! — велел он ординарцам.
Вмиг огромной картой, как скатертью, накрыли стол.
— Что государь? Здоров ли?
Багратион с нетерпением нервно разодрал пакет.
— Слава Богу! — воскликнул он, прочитав первые строки. — Значит, мы, граф Михайла, не ошиблись, что ускоренным маршем бросились на Слоним. Слышишь, что государь требует: идти к первой армии, сиречь к Барклаю, через Новогрудку и Вилейку. А где сейчас сам государь?
— В Свенцянах. В Свенцянах, если все как намечено, — ответил Бенкендорф. — Туда приказано стянуть пятый корпус. Затем, вероятно, он отойдет к Даугелишки, где намерены обосноваться главной квартирой. Французы бьют встык, князь Петр, между тобой и генералом Барклаем. Государь быстро раскусил маневр Бонапарта. Коли через Новогрудку и Белицу у тебя не выйдет — отступайте на Минск и Борисов. Но, ради Бога, не теряй из виду Барклая. Государь соединению армий первое место отводит.
— Правильное решение. Я так помыслил: Бонапарт будет рваться через Ковно на Вильну. Иероним от Гродно висит у меня на хвосте. Значит, кого-то отправят к Минску, чтобы путь перерезать. Если припомнить постулат Бонапарта: в главном месте всеми силами, то против нас надо ждать Даву, и никого иного.
Он скользнул орлиным оком по карте и показал Воронцову предполагаемое движение войск. Недаром чуткий русский солдат расшифровал его грузинскую фамилию на свой лад: Бог рати он!
— Итак, спешим к Новогрудке. Двадцать второго, а если постараемся, то и на день раньше там будем. Как зайцы побежим — вприпрыжку. Ты, Бенкендорф, с нами. Из Новогрудки поскачешь назад, когда наступит полная ясность. Господа офицеры, — обратился он к присутствующим, — рескрипт государя указывает нам единственно верный путь к победе, на который мы вступили и по которому идти продолжим.
Своего достоинства и верности принятому решению гордый Багратион никогда не умалял.
— По коням, господа офицеры! «На зачинающего Бог!» — вот слова государя. Жизни своей не жалеть. Но прошу помнить, что России нужны солдаты, а не трупы.
Сказать точное и вдохновляющее слово Багратион умел, и за то его любили и почитали в армии.
— Воронцову — в арьергард. Диспозицию довести вплоть до батальонных начальников. Казаков Иловайского из третьего и четвертого полков — в разъезды. В сшибку не вступать, а катать назад к нам с донесением. Вперед, господа офицеры! Выступаем. Бенкендорф, если задница болит, садись на фуру. — И он радостно засмеялся смехом человека, у которого давно лежащий камень свалился с души.
Князь Петр поразил Бенкендорфа чутьем. Пятнадцатого государь действительно приехал в Свенцяны, где и провел в семидесяти километрах от Вильны неделю. На следующий день узурпатор с боем взял Вильну, наметив разъединение первой и второй Западных армий, и, не теряя ни часу, повернул сорокатысячный корпус Даву на Минск. Через четверо суток, то есть 12 июня, Семеновский полк отошел к Даугелишки.
В Свенцянах получили окончательное оформление стратегические идеи императора. Лейб-казачьи разъезды сразу доложили, что части Барклая отступают к этому городку. Именно здесь император решил назначить начальником штаба первой армии генерала Ермолова, а генерал-квартирмейстером полковника Толя, давнего противника генерала Фуля и Дрисского лагеря. Именно здесь он дал карт-бланш Барклаю, сказав:
— Сохраните мою армию — у меня нет другой!
Именно здесь он ощутил до конца, что означала победа Кутузова над великим визирем на берегах Дуная, и начал торопить переброску войск с южного фланга, посылая туда гонцами флигель-адъютантов.
В Новогрудке Багратиона догнал другой посланец императора — генерал-адъютант барон Винценгероде. Бенкендорфу приказано присоединиться к нему, чтобы помочь в организации отдельного отряда. Винценгероде предстояло идти к Велижу, действуя вполне самостоятельно. Бенкендорф, однако, с ним разминулся.
Утром 22 июня, попрощавщись с Багратионом и Воронцовым, он на рысях из Новогрудки двинулся в обратную дорогу, спрятав настоящее донесение в подкладке мундира, а письмо от Багратиона с тонко составленным враньем поместил у сердца. Если бы разъезды Даву его взяли, то вряд ли нащупали бы плоский пакет, тщательно заделанный Суриковым в твердый, как сталь, проложенный конским волосом воротник. И Даву и Бонапарт прекрасно знали адъютанта графа Толстого, похитившего мадемуазель Жорж, и неожиданная встреча с ним в случае неудачи экспедиции, вероятно, отвлекла бы от более внимательного поиска истинных намерений командующего второй армией. Но Бог миловал! И Бенкендорф без всяких приключений добрался до назначенного места.
Fantômes [30]
Что знала Тилли Бенкендорф о духовной жизни России, когда корабль, на котором она плыла с Христофором, медленно и торжественно под звуки оркестра вошел в Ревельскую гавань? Ровным счетом ничего, кроме того, что в Санкт-Петербурге запрещено ставить «Гамлета» на театре.
— Да читал ли там кто-нибудь пьесу? — спросила Тилли у супруга.
— Она пользовалась огромным успехом до счастливого восшествия на престол ныне здравствующей императрицы, — ответил осторожный Бенкендорф, знающий, что в отечестве и у палубы имеются уши. — Драматург Сумароков перевел трагедию для русской сцены.
— Ах! Но почему пьеса теперь запрещена? — удивилась Тилли.
— Ты еще спрашиваешь? Ты сама внимательно читала «Гамлета»?
— Я знаю Шекспира почти наизусть.
— Тогда, право, помолчи о том, иначе нас с тобой ждет не лучшая судьба, чем его героев.
Гамлетовские мотивы неоднократно вспыхивали во время поездки — вспыхивали и гасли. А в европейских салонах сейчас не прочь посудачить о явном сходстве, принца Датского с графом Нордом. Дания вообще присутствовала в русском имперском сознании, и отношения с ней живо обсуждались не только советниками Екатерины, но и в Гатчине при Малом дворе. Тонкость эту — интимную и политическую — хорошо чувствовали современники, но позднее она стерлась, как пятак от долгого употребления, и забылась, как забывается всякое невозобновляемое ощущение. Династические интересы — стержень любой монархии: идет ли речь о Стюартах или Тюдорах, Бурбонах или Бонапартах, Гогенцоллернах или Голштейн-Готторпах, Милославских или Нарышкиных. Внутренние, скрытые от глаз народа, то есть от совершенно посторонних глаз, переплетения и болезненные противоречия лежали, по существу, в основе всех исторических событий или, во всяком случае, близко их касались.
Да, Дания — тюрьма! — имела, как ни удивительно, непосредственное отношение к далекой России и была ей небезразлична. Гамлетовские аккорды особенно громко зазвучали, когда цесаревич сошелся дружески с графом Андреем Разумовским и затем женился на Вильгельмине принцессе Гессен-Дармштадтской, получившей при крещении имя Наталии Алексеевны.