Противники «сухого закона» обвиняли в этом Вашингтон и защитников XVIII поправки к Конституции. Они приводили шокирующие примеры, к которым, однако, следует относиться с осторожностью. Один из главных медиков Нью-Йорка заявил, что «правительство, допускающее добавку отравы в спирт, должно нести моральную ответственность за смерти и отравления граждан в результате использования такого спиртного. Правительство осознает, что, добавляя яд в спирт, невозможно остановить его потребление». Печальные новости поступали из Чикаго. В качестве рождественских подарков отравленный спирт был продан на десять миллионов долларов, и только 10 процентов спиртного, проданного в этом городе, было пригодно для потребления. Создается ассоциация противников нечистого спирта, ведь денатурат не только убивает, но может провоцировать паралич, слепоту и даже безумие. А федеральное правительство под давлением Антисалунной лиги продолжало считать, что, денатурируя спирт, оно ограничивает его потребление.

Короче говоря, даже не доверяя полностью информации, распространяемой противниками «сухого закона», совершенно очевидно, что население продолжало потреблять ядовитый продукт, довольно быстро занявший место чистого спирта, который стал непомерно дорогим. Вместе с тем Соединенные Штаты с начала XX века вели борьбу за здоровую, контролируемую пищу, что привело к весьма двусмысленной ситуации: в спирт стали добавлять метанол, чтобы прекратить его потребление в качестве напитка, которое, несмотря на это, не снижалось.

Самодельное пиво было менее опасно. Этот напиток содержал легальный процент спирта, то есть, в соответствии с законом Волстеда, — меньше 0,5 процента. Но он не пользовался таким спросом: продажа пива в 1926 году с трудом достигала уровня продаж настоящего пива в 1914 году. По сути, пивовары не осознали, что открывается возможность расширить рынок и контролировать его. Они упустили эту возможность.

Американцы в шутку называли это пиво near beer (почти пиво), некоторые добавляли: оно приближается к пиву, если плохо рассчитывать дистанцию. Такое пиво, впрочем, изготавливалось, как и хорошее пиво: после пивоварения удаляли спирт, чтобы содержание его соответствовало закону. Предположим, что пивовар «забывал» об этой последней операции, тогда он получал нечегальный продукт, который продавал очень дорого. Контроль и инспекции проводились довольно редко и были не настолько суровы, так что пивовары получали значительный доход. Зачем же в таких условиях стремиться улучшать слабое пиво и расширять его потребление?

Безалкогольные напитки значительно выиграли от введения «сухого закона». Это касалось кофе, чая и фруктовых соков, хотя эксперты и не отмечали стремительного увеличения их потребления. Понятно почему: ни по вкусу, ни по производимому эффекту они не приближались к спиртным напиткам. А вот молоко, мороженое и конфеты стали пользоваться большим спросом, так же как и soft drinks (безалкогольные напитки), газированные напитки, среди которых наиболее известна содовая вода. В этом смысле введение XVIII поправки способствовало изменению режима питания. Но были ли названные продукты в самом деле заменителями спиртного? И да, и нет. Следует отметить, что в двадцатые годы американцы стали питаться менее обильно, частично из-за того, что многие женщины пошли работать и изменили привычное питание, а может быть, потому, что многие озаботились лишними килограммами, пытаясь их сбросить. Но, вопреки этому желанию, они прибегали к сладостям, чтобы утолить голод или снять тягу к спиртному. Следует также отметить возросшее в 1920 году потребление мороженого и молока. Вместо прежних салунов теперь появлялись все больше soda fontain (стойка или тележка для продажи газированной воды) и drugstore (магазин, торгующий лекарствами, журналами, мороженым, кофе, безалкогольными напитками).

Но есть еще один продукт, заменяющий спиртное, возможно, даже намного более опасный, чем алкоголь: это наркотики. Проблема наркотиков очень беспокоила американцев в ту эпоху. Противники «сухого закона» утверждали, что, лишив население пива и других алкогольных напитков, его подтолкнули к наркотикам.

В колониальную эпоху опиум продавался свободно, шафранно-опийная настойка тоже. В XIX веке опиум курили во многих регионах и часто использовали в фармацевтических препаратах. Его можно было без труда купить в аптеке, без рецепта или даже по почте. Во время гражданской войны широкое распространение получил морфий; облегчающий страдания солдат, он быстро превратился в продукт, потребляемый гражданским населением. Ситуация изменилась в XX веке. Опий, морфий, героин стали предметом новых законодательных актов. Конгресс разработал федеральное законодательство в 1914 году, но не затронул марихуану и гашиш.

Опий был завезен китайцами. Китайские кули широко распространили по стране привычку курить опий. Им запретили въезд на территорию Америки с 1882 года. С тех пор все, что казалось связанным с их пребыванием, подвергалось всеобщему осуждению. Аналогичная история произошла с кокаином. Кокаин входил в состав некоторых напитков. Но когда распространился слух о том, что им пользуются негры Юга, то кокаин стал презираемым продуктом. А марихуана казалась еще более опасной, так как ее курили мексиканские иммигранты.

Министерство финансов отмечало: «Злоупотребление наркотиками наблюдается среди латиноамериканского и испаноязычного населения. Продажа сигарет из конопли широко распространена в штатах, расположенных на границе с Мексикой и в городах Юго-Запада и Запада, а также в Нью-Йорке, на самом деле, всюду, где обосновались латиноамериканцы» (Schroeder R. С The Politics of Drugs. Washington D. С., Congressional Quarterly, 1975. P 6).

Подобные факты питали национализм в двадцатые годы. И все же это не бесспорно. Некоторые утверждали, что войска генерала Першинга во время карательной экспедиции 1916 года против Мексики попробовали марихуану, оценили ее и привезли в Соединенные Штаты. Другие сообщали, что чернокожие рабочие Юга привыкли наполнять свои трубки небольшими кусочками стеблей конопли. Мигрируя в города Севера, они распространяли использование наркотика. На самом деле все обстояло гораздо проще. Закон Волстеда косвенно способствовал использованию марихуаны. Американцам было настолько просто привозить ее из Мексики, что никакой закон не препятствовал этому трафику. Более того, они стали выращивать коноплю у себя, вплоть до таких крупных городов, как Нью-Йорк.

Органы государственной власти не справлялись с этой проблемой. А вот пресса привлекла внимание общественности к опасности марихуаны. В некоторых штатах, графствах и городах предприняли меры по запрету марихуаны. Федеральное правительство попыталось их поддержать. Безуспешно. В Голливуде создали фильм, демонстрирующий пагубное влияние «травки»: безумие, убийства, насилия, вандализм.

В 1937 году сорок шесть штатов классифицируют марихуану как наркотик и подвергнут тех, кто ее курит, таким же суровым наказаниям, что и ее распространителей, торговцев. В том же году Конгресс внесет марихуану в список таких же опасных и запрещенных продуктов, как и опий.

Однако вред уже был нанесен. Несомненно, опий стали курить меньше. А марихуану ожидало прекрасное будущее, особенно после Второй мировой войны и в шестидесятые годы. И «сухой закон» в определенной степени способствовал этому, хотя в то же время не смог заставить забыть вкус алкоголя.

Тем, кто не производил алкоголь сам, не предпочитал наркотики, безалкогольные напитки или промышленную продукцию, более или менее фальсифицированную, приходилось покупать спиртное. А возможностей было предостаточно. Новые салуны назывались speakeasies или night clubs. Там подавали спиртное в чашках для чая. На бутылках были фантастические этикетки с названиями, «взятыми с потолка», но это никого не смущало. Имбирный эль, содовая? Нет, это скотч или бурбон. Заказывали спиртные напитки, используя условный язык. Эти предосторожности не были лишними, особенно в случае контроля. Кроме того, все это делало игру еще более привлекательной.