— Из своих агентурных источников.

— И что же это за источники?

Чан медленно вздохнул.

— Прошу меня извинить, но я не имею права раскрыть их. — Он прямо посмотрел в черные глаза Мао. Это было все равно что смотреть в глаза снежному барсу, с которым он как-то встретился в горах, ненасытному, безжалостному, не пропускающему ни одно живое существо без того, чтобы не оставить на его спине следы своих когтей. — В этом месте слишком много длинных языков. — Чан обвел жестом комнату. — Я не имею в виду этих уважаемых людей, я говорю о тех ушах, которые слушают нас снаружи, и о тех глазах, которые наблюдают за нами через потайные отверстия в стенах. Это невидимые предатели, которые работают за серебро Чан Кайши.

Лицо Мао посуровело, но он кивнул.

— Ты умнее, чем многие в твоем возрасте, товарищ, ибо ты прав. Где бы я ни был, везде одно и то же, меня всегда окружают люди, которым я не могу доверять. — Он отвернулся и постучал пальцами по лежавшим на краю кровати книгам, как будто на этом тема была исчерпана, но Чан почувствовал, какие флюиды пошли по комнате от этого разговора, он знал, что точка еще не поставлена. — Когда мы поймаем их, — сказал Мао так тихо, что двоим из присутствовавших пожилых людей пришлось податься вперед, чтобы расслышать его слова, — мы разберемся с этими предателями. Верно я говорю, Хань-ту?

Хань-ту, человек в военной форме, тут же широко улыбнулся и кивнул по-военному быстро, но ничего не сказал.

— Скажи ему, Хань-ту. Скажи нашему молодому товарищу, как мы поступаем с предателями, чтобы он мог и другим рассказать.

— Их ждет суровое наказание — смерть от тысячи порезов.

— Расскажи ему подробнее.

Хань-ту смотрел не на Чана, а на фигуру Будды у кровати. Он заговорил так, словно рассказывал, как разбирать на части какой-нибудь механизм:

— Предателя раздевают. Его привязывают за кисти рук «лодыжки к столбам, так, чтобы он стоял прямо, но не мог шевелиться. Он не может ни упасть, ни повернуться.

— А потом? — произнес Мао.

— Ножом орудует опытный мясник. Он делает тысячу надрезов на теле. Это медленная и мучительная смерть. Прежде чем изменник теряет сознание, эта вероломная змея рассказывает все, что знает: на кого он работает, кого он предал и какие тайны ему известны.

Но Мао этого было мало.

— Расскажи ему о предупреждении, о «коже ящерицы».

— Этот прием по силам только настоящему мастеру, товарищ командующий. — Хань-ту надул грудь, как голубь. — Мало кто может хорошо исполнить его.

В противоположной стороне комнаты сидел пожилой человек с печальным лицом. Он закашлялся, хрипло, как старый курильщик. Кожа у него была сухая, как пергамент, и желтоватый оттенок ее указывал на пристрастие к опиуму, но устремленные на Чана глаза горели. Лицо старика прорезали недовольные складки. Чана приняли в круг избранных через какой-то час после начала встречи, и юноша знал, что беседа будет еще долго продолжаться после того, как он уйдет. Имен других людей ему не назвали, но он чувствовал враждебность во многих устремленных на него взглядах, острых, как жало осы. Чан был молод. Ему благоволил Мао. Он был опасен.

Мао приложил к большому квадратному лбу пальцы, точно пробовал на ощупь мысли. Руки девичьи, отметил Чан, мягкие и белые.

— Как исполняется «кожа ящерицы»? — спросил он у Хань-ту.

Как будто Чан не знал!

— Лезвие натачивается до толщины волоса, — тем же лишенным интонаций голосом стал объяснять Хань-ту, — и вводится под кожу лица и других частей тела в тысяче мест полукруглыми надрезами, так, чтобы, когда раны заживут, шрамы напоминали чешую. Это знак другим. Кровавое предупреждение о том, что…

Мао облизал губы. Его язык двигался быстрее змеиного. Чан отключил восприятие и медленно выдохнул, чтобы избавиться от возникших в мыслях образов после слов Хань-ту. Маньяк. Об этом ходили слухи. Шептались в темных углах коммунистических явок и повторяли во время допросов. Насилие было для Мао наркотиком. Это проявлялось даже в постели, с молодыми девушками, которых приводили к нему, когда его жены, благоуханной Гуй-юань, не было дома. Ни одна из его жен не задержалась с ним надолго, хотя они и произвели ему целый выводок сыновей.

«Какой правитель выйдет из этого человека, когда он наконец возьмет в кулак весь Китай?» — подумал Чан, потому что не сомневался, что коммунисты вытеснят националистов и Чан Кайши вынужден будет, как побитая собака, поджав хвост, бежать за море. Возможно, не в этом году, может быть, даже не в следующем, но рано или поздно это обязательно произойдет. Чан свято верил в это, всем сердцем и душой.

Но сумеет ли Мао дать Китаю справедливость и равенство, которые были ему так нужны? Крестьяне в полях хотели избавиться от ярма феодалов-землевладельцев, и коммунисты обещали им это.

Сможет ли Мао Цзэдун дать людям то, что им было нужно? Он был умным человеком, начитанным, наблюдательным, в его постели рядом с ним лежали книги, но…

— Чан Аньло, ты еще слушаешь?

Чан низко поклонился и выругал себя за глупость.

— Прошу простить мою рассеянность. Я просто робею рядом с такими почтенными людьми. — Мао фыркнул, и Чан понял, что ему нужно быть предельно осторожным. — Но мои мысли все еще блуждают по русскому лабиринту, я пытаюсь понять мысли больших соседей.

— И ты уже пришел к какому-то выводу?

— Да. Русские либо пытаются уничтожить Китай, продлевая гражданскую войну, для чего и поддерживают обе стороны, чтобы русская армия могла свободно вторгнуться не только в Маньчжурию, но и в другие северные провинции нашей страны, пока мы кусаем друг друга за хвосты здесь, на юге.

— Либо?

— Либо в Москве в самом сердце Политбюро окопался предатель.

По комнате прокатился изумленный вздох, а за ним — возбужденный шепот. Хань-ту громко хлопнул ладонью по колену.

— Наша последняя делегация в Москву сообщила, что Сталин готов увеличить объем помощи в борьбе с националистическим тираном. Я не верю, что они могли предать нас…

Неожиданно Мао оторвал голову от подушек и сел в кровати. Хань-ту замолчал.

— Русский медведь всегда был опасным и ненадежным союзником. — Похожее на луну лицо Мао сделалось строгим. — Я напоминаю вам всем, что однажды русские уже имели такую власть над нашей Китайской коммунистической партией, что пытались заставить нас слиться с предательскими националистами Чан Кайши. Сталин считал, что мы слишком слабы, чтобы взять власть в Китае, но… — Холодная улыбка растянула его губы, он разгладил своей маленькой рукой складку на красном одеяле перед собой. — Вождь советской России ошибся.

— Он недооценил вас, наш великий предводитель.

— Вы приведете нас к победе.

— Ваша армия погибнет за вас, если вы прикажете.

Мао удовлетворенно кивнул, а потом его глаза устремились на того единственного, кто до сих пор не произнес ни слова.

— Это так, генерал Чжу? Погибнет за меня моя Красная армия?

Все, кто был в комнате, обратили взоры на человека, у которого Мао хитростью отобрал власть над армией. Чжу был военным до мозга костей, и воины любили и уважали своего генерала.

— Товарищ командующий, — прорычал Чжу, — армия в ваших руках. Она уже погибла за вас.

В спальне Мао воцарилась гробовая тишина. Генерал намекал на то, что командование Мао было бездарным? Чан ощутил невидимую дрожь, которая прошла по комнате, и увидел, что остальные пятеро как по команде опустили глаза на шелковый ковер у себя под ногами. Нос Чана чувствовал их страх так же ясно, как зловоние коровьей лепешки на улице. Мао молчал. Он смотрел в глаза генералу так долго, что тот тоже был вынужден опустить взгляд. После этого Мао взял небольшой колокольчик, стоявший на столике у кровати, и позвонил. В тот же миг в комнату вошла молодая служанка и поклонилась чуть ли не до самого пола.

— Чаю, — распорядился Мао и едва заметным жестом отпустил ее.

Когда девушка уходила, он чуть отклонился, провожая взглядом ее стройные бедра.