Пам-пам, пам-пам, пам-пам. БАХ!

Джиона резко выпрямилась, мышцы напряглись. Мозг лихорадочно заработал. На них снова напали. Плоть, окружавшая ее, задрожала. Существу было больно, Джиона прямо-таки ощущала его боль. С внезапностью, неожиданной для нее самой, Джиону посетило совершенно новое чувство — сострадание. Она легла на живот и стала бить ладонями влажную плоть, прикрикивая:

— Вперед! Вперед! Давай же!

Она погоняла гигантское существо, словно лошадь, и было ли то совпадением, или оно и вправду услышало призыв, но оно подчинилось.

Пришли в движение невидимые мышцы, и стены из плоти сомкнулись, а волнообразные движения превратились в учащенное биение, наполняясь энергией. Джиона не сопротивлялась, когда грудь ее сдавило и она лишилась возможности пошевельнуться. Как и в предыдущий раз, дышать стало тяжело, а перед глазами заплясали разноцветные пятна. Она понимала, что скоро потеряет сознание, но знала, что монстр защитит ее.

«Вперед! — мысленно пожелала ему Джиона. — Сражайся!»

На борту «Титана»

В кратчайший миг Аттикус увидел все, что вокруг творилось: черный вертолет на фоне синего неба; огромную пушку, готовую к стрельбе; экран сонара, на котором видно было дно океана под «Титаном»; Римуса, стоящего над неподвижными телами Андреа и О'Ши, и посиневшее лицо Тревора, перекошенное от страха.

Но Аттикус ничего не мог сделать. Он отпустил Тревора, и тот кулем повалился на пол, где начал извиваться, жадно глотая воздух. Наконец легкие его наполнились, корчи прекратились, и он некоторое время просто лежал на спине, ровно дыша. Затем поднялся на ноги, оправил рубашку и улыбнулся:

— Господи, никогда еще не был так близок к смерти. — Затем нагнулся и подобрал «хеклер». Вытащил у Аттикуса из кармана запасные магазины и поставил один на место пустого. — Я ведь не хочу, чтобы у меня закончились патроны, верно? — ухмыльнулся Тревор.

В глазах Аттикуса читались ярость, презрение и совершенное неверие. Ему много раз приходилось видеть людей, стоявших на пороге смерти, многие были так же близки к ней, как только что Тревор, но и самые закаленные в боях еще долго приходили потом в себя. А Тревор, похоже, испытал наслаждение от прикосновения костлявой.

— Вы псих, — сказал Аттикус.

Тревор загоготал:

— Вовсе нет, мне просто очень скучно. И должен признать: вам прекрасно удалось развеять мою скуку. Не сомневаюсь, что буду с удовольствием вспоминать об этом приключении до конца своих дней. Но к сожалению, я не могу позволить себе роскошь оставить вас в живых, чтобы не дать вам второго шанса прикончить меня.

Тревор поднял рацию и отдал приказ:

— Атакуйте его, ребята. Не жалеть ни сил, ни снарядов. Убейте зверя во что бы то ни стало.

Положил рацию и указал Аттикусу на дверь.

— Римус, будь так добр, доставь их на главную палубу, — сказал Тревор, кивнув на Андреа и О'Ши. — На корабле и так уже достаточно беспорядка.

Римус подобрал Андреа и О'Ши и забросил их безжизненные тела на свои плечи. Повернулся к лестнице и начал по ней спускаться на главную палубу. Тревор подтолкнул Аттикуса в спину стволом «хеклера». Аттикус боролся с искушением обернуться и сломать мерзавцу шею, но понимал, что тем самым подпишет смертный приговор своим друзьям. Время действий еще наступит, и весьма скоро. Он убедился в этом, бросив мимоходом взгляд на экран сонара.

Римус положил Андреа и О'Ши на палубу и хлестал по щекам до тех пор, пока они не пришли в себя. Затем заставил всех встать рядом у ограждения по правому борту. Он намеревался пристрелить их так, чтобы тела упали за борт, где Лорел разорвет их на куски и съест. Аттикус помогал Андреа держаться на ногах. Наклонился, приблизив губы вплотную к ее уху, и в доносящемся из-за борта шуме разрывающихся глубинных бомб прошептал:

— Все будет хорошо.

Она посмотрела на Аттикуса глазами, обрамленными засохшей кровью. Один глаз опух. На щеке лиловел большой синяк. Весь вид ее говорил, что Андреа смирилась с судьбой. Она посмотрела в глаза Аттикуса и прошептала:

— Прощай.

Он не слушал ее.

— Ты можешь двигаться? — спросил Аттикус, стараясь, чтобы ее развевающиеся на ветру волосы скрывали движение губ.

Андреа слегка кивнула.

— Возьми себя в руки.

Они ухватились за ограждение.

— Мне следовало догадаться, что рано или поздно вы меня предадите, — сказал Тревор, обращаясь к О'Ши.

— Да простит вас Господь, — ответил О'Ши.

Он стоял, прижимая ладонь к боку. Очевидно, ему было очень больно, но держался он молодцом. И продолжал вести себя как настоящий священник, возможно надеясь, что суеверный Тревор подарит ему жизнь.

— Ага, до конца остаетесь добрым священником, — усмехнулся Тревор. — Мне кажется, после сегодняшнего я должен подыскать вам замену, а?

Тревор поднял «хеклер», прицеливаясь. Римус направил на пленников автомат. Настоящая расстрельная команда. Не желая отступать от клише старых фильмов, Тревор спросил:

— Желаете что-нибудь сказать? Напоследок.

Аттикус поднял руку.

Тревор в ответ рассмеялся:

— Я пошутил.

— У вас на шее будут синяки.

Тревор непонимающе уставился на Аттикуса. Пощупал рукой шею в том месте, где остались следы пальцев. Поморщился.

— Я довершу это дело, — с улыбкой сказал Аттикус.

— И вы еще называете меня ненормальным? — делано удивился Тревор, прицеливаясь.

В тот момент, когда он нажал на спусковой крючок, палуба «Титана» вздыбилась. Снизу донесся громовой треск. Стволы в руках Тревора и Римуса задрались вверх, и пули умчались в безоблачное небо. Яхта плюхнулась снова на воду, и в этот миг завыла сирена.

Аттикус и Андреа бросились вперед — Аттикус на Римуса, Андреа на Тревора. О'Ши куда-то исчез.

Плечо Аттикуса врезалось в живот гавайца, тот выронил автомат, и оба они рухнули на палубу. Римус, будучи крупнее, сильнее и нераненым, как Аттикус, пришел в себя первым и отпихнул противника в сторону. Затем вскочил на ноги и кинулся на Аттикуса, который поднялся в тот самый момент, когда на него обрушился первый из серии страшных ударов, сыплющихся со всех сторон. Он смог блокировать или увернуться от большинства ударов, но все же вынужден был отступать, чувствуя боль в босых израненных ступнях.

Когда Аттикус начал уставать, окровавленная нога подвела его, и он упал на спину. Римус прыгнул на него сверху, обхватив своими ногами обе ноги противника и одну руку. Прижатый всей массой огромного тела, с одной лишь свободной рукой Аттикус ухитрился замахнуться и нанести удар в стальную челюсть Римуса. Но тот, находясь в остервенении, едва ли это почувствовал. Он схватил руку Аттикуса и придавил к палубе, ударив его свободной рукой по голове. Затем нанес еще несколько ударов. Но тут их оглушил страшной силы взрыв.

Это — не далее чем в пятнадцати футах над их головами — выстрелила корабельная пушка.

Аттикус обнаружил, что рука его свободна: Римус закрыл ладонями уши. И хотя все инстинкты Аттикуса подсказывали ему сделать то же самое, он, не обращая внимания на боль в ушах, попытался ударить гиганта в горло. Но удар прошел вскользь. Римус, очнувшись от краткого шока, рассмеялся над неудачной попыткой Аттикуса возобновить схватку. Когда солнечный луч отразился от предплечья Аттикуса, которое по-прежнему находилось вблизи от Римусова горла, глаза гавайца расширились от удивления.

— Никак-то, ребята, вы не запомните, — проговорил Аттикус с налившимися кровью глазами, — что я дерусь нечестно.

С этими словами он провел рукой по горлу Римуса. Боль пронзила руку, когда осколки, засевшие в коже и мышцах, разрезали кожу на шее гавайца. Некоторые выскочили и застряли в ней, но основную работу сделали те, что остались торчать в руке Аттикуса. Они не просто пронзили плоть: они разрезали ее на полоски.

Глубокие раны протянулись через все горло. Некоторые были неглубокими, другие же, из которых ручьем хлестала кровь, похоже, оказались смертельными. Дыхание Римуса превратилось в бульканье, когда воздух стал проникать в легкие не через рот и нос, а через разорванную трахею. Гигант тяжело завалился на бок, хватаясь руками за растерзанное горло.