Аттикус вытаращил глаза:

— Иона? Вы хотите сказать, что это существо создал сам Господь, что оно выжило на протяжении стольких тысяч лет, чтобы теперь оно проглотило мою дочь?

— Я не утверждаю, что верю в это. Просто я задаюсь вопросом «А что, если?..» и стараюсь избавиться от предубеждений. Если я предполагаю, что Кронос представляет собой крайний случай генетической аберрации, то единственно справедливым будет допустить, что его создал Бог. Большинство людей верят, что Бог создал на Земле все. Так что, Ему не создать еще одно лишнее существо?

— Но разве Иону проглотил не обычный кит или рыба? — спросила Андреа.

Аттикусу не показалось, что в ее вопросе звучало недоверие. Скорее, звучал интерес. Он понял, что еще очень мало знает о том, какой теперь стала Андреа и во что она верит. Лучше всего, решил он, быть поосторожней в своих суждениях.

— Большинство людей так и думают, — кивнул О'Ши. — Но если этот «кит» когда-то и существовал, он должен был вымереть за прошедшие тысячелетия, и искать его бесполезно. Были изучены гигантские белые и китовые акулы и все виды китов, достаточно крупных, чтобы проглотить человека целиком. А таких, должен вам заметить, не так уж много. Просто невозможно, чтобы кто-либо мог выжить, оказавшись в желудке, например, синего кита. Но в той строфе, что я вам процитировал, содержится больший смысл, нежели люди привыкли в нее вкладывать. Прочитайте ее медленно. Ничего не замечаете?

Аттикус еле удержался от того, чтобы не выбросить Библию в море и не высказать все, что он думает по поводу лжетеорий лжесвященника, но успокоился, когда вставшая рядом Андреа начала читать. Похоже, она восприняла слова О'Ши всерьез. Раз прочитала, другой. На третий ее осенило.

— Предуготовил, — сказала Андреа. Она заметила это. — «И предуготовил Бог рыбу большую…»

— Именно! — воскликнул О'Ши, с торжествующим видом воздев палец кверху. — Бог создал некое существо специально, чтобы оно заглатывало людей и удерживало их внутри живыми в течение нескольких дней. Читая текст дальше, мы узнаем, что Иона претерпел мучения, пребывая во чреве существа, но остался жив. Я не знаю, каким образом Кронос может удерживать живого человека внутри себя, хотя мы в этом наглядно убедились. Но что, если Бог и задумал его таким? Как бы то ни было, я считаю, что Кроносу несколько тысяч лет и — послужил ли он источником для нового мифа об Ионе или же в самом деле был создан Богом — у него имеется модус операнди.

Андреа улыбнулась:

— Он выплевывает людей обратно.

— Точно, — подтвердил с улыбкой О'Ши.

— Если Кронос и проглотил, а затем выплюнул кого-то несколько тысяч лет назад, то вовсе не факт, что он проделает это снова, — сказал Аттикус, чувствуя, что вот-вот взорвется.

О'Ши в оборонительном жесте поднял руки.

— Я думаю, что Джиона не первая со времен Ионы. По моему мнению, Кронос периодически повторял такое в последние несколько тысяч лет. И действует ли он как оплот Бога или нет, но он тем самым изменял проглоченным людям жизни, направлял их на новый путь. На протяжении истории встречаются, хоть они и не широко известны, рассказы о людях, пропавших в море и спустя несколько дней обнаруженных выброшенными на берег. И примечателен факт, который бросается в глаза лишь по прошествии времени: жизнь этих людей после происшествия кардинально менялась — обычно в духовном смысле. Иные отмахнутся и припишут все галлюцинациям, вызванным сильным потрясением. Но я считаю, что для большинства людей это проявление чуда, творцом которого может быть только Бог.

К примеру, — сказал О'Ши, ловко управляясь сразу с двумя ноутбуками — настоящий компьютерный гик. [42]— В тысяча шестьсот тридцать восьмом году священник по имени Джон Уилрайт плыл на лодке к поджидавшему его в открытом море галеону — и вдруг пропал. Полагали, что он утонул. Но два дня спустя его вынесло на побережье Нью-Гэмпшира. Вскорости, вместо того чтобы вернуться, как планировалось им ранее, в Англию, он основал город Эксетер.

Аттикус посмотрел на Андреа и увидел, как та побледнела.

— Ты в порядке? — шепотом спросил он.

— А? Да, все хорошо, — Андреа выдавила улыбку и взглянула на экран компьютера. На нем был выведен документ, озаглавленный «Соглашение поселенцев в Эксетере, Нью-Гэмпшир, 1639 год». Год спустя после исчезновения священника в море.

На втором ноутбуке О'Ши вывел фотокопию страницы из старого рукописного журнала. Текст был практически нечитаем, но О'Ши и так знал его содержание.

— Это сообщение Джона Джослина. Первое письменное упоминание о Кроносе в историческое время. Он наблюдал его в Массачусетсе на полуострове Кейп-Энн, там, где расположены Глочестер, Рокпорт. К северу от Бостона. Что самое примечательное — было это в 1638-м, в тот самый год, когда пропал Уилрайт. И второе: чтобы попасть на побережье Нью-Гэмпшира из Бостонской гавани, необходимо миновать Кейп-Энн.

Аттикус покачал головой. Трудно было поверить в то, что он сейчас слышал. Он и хотел бы, но логика восставала против.

О'Ши лучезарно улыбнулся.

— Послушайте, Аттикус. Неужели вы не понимаете, что это означает? Я не думаю, что ваша дочь умрет. По крайней мере, не Кронос станет причиной ее смерти. Это существо по некой причине, возможно нуждаясь в своеобразном временном симбиозе, заглатывает людей, держит их некоторое время в своем чреве, а потом выплевывает живыми, как кошка выплевывает комок шерсти.

Аттикус почувствовал, как начала рушиться стена неверия, и вновь ощутил надежду. Уже одно то, что Джиона была все еще жива внутри Кроноса, позволяло предположить невозможное. Тревоги и страхи уступали место облегчению, которое готово было овладеть его рассудком, но тут он вспомнил одну фразу из сказанного лжесвященником:

— Что вы имели в виду, когда сказали: «По крайней мере, не Кронос станет причиной ее смерти»? Вы намекаете, что она все равно умрет?

Улыбка снова сошла с лица О'Ши.

— Полагаю, это зависит от нас. — Он посмотрел в глаза Аттикусу. — Поймите: я достаточно хорошо изучил Тревора Манфреда. Он ни за что не прекратит охоту на Кроноса. Когда он начинает какое-то дело, он обязательно его завершает. Он убьет Кроноса, и я сомневаюсь, что перед этим попытается спасти вашу дочь.

— Но мы же все ему объясним, — сказала Андреа. — Он нас послушает. Должен послушать.

О'Ши только пожал плечами:

— Ну, дело ваше.

Аттикус смотрел на изображение Левиафана, мысли же его были заняты одним: как спасти Джиону? Никто из смертных не смог бы остановить его, когда он так жаждал мести. Теперь же и сам Господь не помешает ему спасти дочь. А если теория О'Ши справедлива, то Бог будет на его стороне.

На борту «Титана»

После того как Аттикус принял решение, они с Андреа осторожно пробрались в его апартаменты. По рекомендации О'Ши, поговорили немного о том, как прекрасно вечернее небо в открытом океане, чтобы ни у кого не возникло подозрений в отношении причин, побудивших их покинуть каюту. Они говорили также о Джионе и о том, как надеются они на помощь Тревора. Ни единого дурного слова не было произнесено в его адрес. Весь разговор казался таким веселым, полным надежд… и липовым — предназначенным для того, чтобы убедить взбалмошного хозяина в отсутствии у них бунтарских намерений.

Когда темнота сгустилась над заливом Мэн, Аттикус погасил все лампы, за исключением единственной, в ванной. Это позволило им обоим расслабиться. В почти полной темноте даже самая лучшая камера не смогла бы зафиксировать их действия. По словам О'Ши, следящие камеры не были оборудованы инфракрасной оптикой для съемок в темноте. Поэтому Аттикус и Андреа спокойно занимались своими делами, не опасаясь слежки. Но чтобы их не подслушивали, приходилось говорить шепотом… или — почему было бы не создать фон?

Из стоящего у кровати проигрывателя раздавались громкие звуки баллады саксофониста Кенни Джи. Они хотели послушать какую-нибудь радиостанцию, но так далеко от берега поймать ничего не удалось. Диск Кенни Джи был лучшим, что они нашли в отвратительной коллекции, хранившейся в шкафчике у кровати. Аттикус хотел даже сходить к О'Ши и попросить диск роллингов, но подумал, что у техно-гика и лжесвященника музыка, скорее всего, хранится на жестком диске в виде скачанных из Интернета mpЗ-файлов, а не на фирменных CD-дисках. В колонках, разрывая барабанные перепонки, надрывался саксофон, уступив затем место более спокойным джазовым мотивам.