Я скажу миссис Люси, что он не ест. Скажу, что он не стал тушить пожар в церкви. Что всегда уходит с места происшествия до рассвета, даже если мы еще не вызволили людей из-под обломков. Что немецкие бомбардировщики охотятся за мной — это из-за письма, которое я написал в «Таймс». От сильного недосыпания у людей возникают галлюцинации и видения; они слышат голоса и верят в невероятные вещи…

Завыли сирены. Должно быть, я простоял несколько часов, глядя на тротуар.

Я вернулся на пост.

— Джек, вы плохо выглядите, — заметила миссис Люси. — Как давно вы не спали?

— Не помню, — ответил я. — Где Джек?

— На посту.

— Ты поосторожней, — заметила Ви, выкладывая на тарелку шоколад. — А то станешь «ходячим мертвецом». Хочешь конфету? Меня Эдди угостил.

Пискнул телефон. Миссис Люси взяла трубку, поговорила с минуту и обернулась к нам.

— Слэйни нужна помощь. Просят, чтобы прислали Джека.

Она послала нас обоих.

Место происшествия удалось найти сразу. Не было ни пыли, ни едкого запаха — только чуть сбоку догорал пожар.

— Бомба упала сюда давно, — сказал я Джеку. — День назад, не меньше.

Я ошибся: налет произошел два дня назад. Спасательные команды начали работу немедленно, но под развалинами оставалось еще человек тридцать. Некоторые спасатели продол-

жали без особого усердия раскапывать холм, но большинство стояли тут и там, курили и выглядели так, словно сами побывали под завалом.

Джек взобрался к копавшим, покачал головой и пошел дальше по холму, подсвеченному пожаром.

— Говорят, у вас нюхач есть, — обратился ко мне один из куривших. — В Уайтчепеле тоже такой имеется. Ползает по развалинам на четвереньках, вынюхивает, что твоя ищейка. Ваш тоже так делает?

— Нет, — ответил я.

— Сюда! — раздался голос Джека.

— Говорит, будто чует людей по их мыслям. Тот, из Уайтчепела. — Спасатель потушил сигарету, взял кирку и вскарабкался на холм к Джеку.

Обломки поддались довольно легко, но на полпути мы уперлись в тяжелую спинку кровати.

— Надо подкопать сбоку, — сказал Джек.

— К чертям, — отозвался спасатель, что рассказывал мне про нюхача. — Откуда ты знаешь, что там кто-то есть? Ничего же не слышно.

Джек не ответил. Он спустился по холму немного вниз и стал копать сбоку.

— Прошло два дня. Они уже умерли, а я не собираюсь работать сверхурочно. — Спасатель бросил кирку и зашагал к передвижной кухне.

Джек даже не заметил, что тот ушел. Он наполнял корзины, я их опрокидывал; иногда Джек отрывисто говорил: «Пилу!» или «Резак!» — и я подавал ему инструмент. Когда он откопал девочку, я как раз ушел за носилками.

Ей было лет тринадцать. Белая ночная рубашка… впрочем, она только казалась белой из-за известковой пыли, такой же, что покрывала лицо Джека, делая его мертвенно-бледным. Он держал девочку на руках, а она обняла его за шею и уткнулась ему плечо — такими я увидел их в отблесках пламени.

Джек опустился на колени и попробовал уложить ее на носилки, но девочка его не отпускала.

— Все хорошо, — тихо успокаивал он. — Все кончилось.

Он осторожно разжал ей руки, сложил их у нее на груди. На ночной рубашке засохла кровь — но, кажется, не ее. Кто же еще был с ней под обломками?

— Как тебя зовут? — спросил Джек.

— Мина, — еле слышно прошептала она.

— А меня — Джек, — сказал он и кивнул на меня. — И его вот тоже. Сейчас мы тебя отнесем к «скорой помощи». Не бойся. Теперь ты в безопасности.

«Скорая» еще не подъехала. Мы положили носилки на тротуар, и я отправился к ответственному за спасательные работы — узнать, когда прибудут врачи. Прежде чем я вернулся, кто-то крикнул: «Здесь кто-то еще!»; я взобрался по склону, и мы откопали чью-то руку, а за ней и обескровленное тело.

У подножья холма на носилках лежала девочка. Над ней склонился Джек.

На следующий день я съездил в Уайтчепел — посмотреть на тамошнего нюхача, но не застал его.

— Он у нас в неполную смену, — объяснил начальник отряда, освобождая для меня стул. На посту царил беспорядок: всюду разбросаны грязные тарелки, запачканная одежда.

— Работает днем на складе снабжения в Доркинге, — подтвердила пожилая женщина, жарившая почки на сковородке.

— Как он находит людей под завалом? — спросил я. — Я слышал…

— …будто он мысли читает? — Женщина выложила почки на тарелку и подала начальнику отряда. — Он это, к сожалению, тоже слыхал. Теперь объявляет спасателям, словно какой-нибудь Гудини: «Я чувствую их здесь!» — и показывает, где надо копать.

— Так как же он их все-таки находит?

— Удача, — ответил начальник.

— Я думаю — по запаху, — сказала женщина. — Поэтому их и зовут нюхачами.

Начальник фыркнул.

— Сквозь запах немецкой взрывчатки, газа и остальной дряни?

— А если он… — начал я и осекся. — Если он чувствует запах крови?

— Трупный запах не учуять, даже если тело неделю пролежит под обломками, — отозвался начальник, жуя почки. — Он ищет их по звукам. Как и мы.

— У него очень хороший слух, — подтвердила женщина, приняв теорию начальника. — Мы все глохнем от шума зениток, а он — нет.

Я не слышал криков тучной женщины в розовой сетке для волос, хотя она утверждала, что звала на помощь. Но Джек, приехавший из Йоркшира, где не звучали зенитки, — слышал; ничего тут загадочного и зловещего. Просто у некоторых очень хороший слух, вот и все.

— На прошлой неделе мы откопали полковника, который настаивал, что не издал ни звука, — вспомнил я.

— Врет, — ответил начальник, разрезая почку ножом. — Два дня назад мы спасали монашку. Вся такая чинная, благопристойная. Всю дорогу, пока ее откапывали, ругалась как сапожник. А потом все отрицала: «Грязные слова никогда не оскверняли и не осквернят моих уст». — Он махнул вилкой. — Вопил ваш полковник, будьте уверены. Просто не хочет признаваться.

«А я не звал никого, — настаивал полковник. — Толку же все равно не будет». Может, начальник отряда прав, и полковник только хорохорился. Но ведь он боялся, что его жена узнает об интрижке с белобрысой танцовщицей. У него были причины молчать, поэтому он старался выбраться из-под завала без посторонней помощи.

Я пришел домой и позвонил знакомой в «Скорую» — выяснить, куда положили Мину. Через несколько минут, выслушав ответ, я поехал на подземке в больницу Святого Георгия.

Все остальные спасенные кричали или колотили в крышу убежища — все, кроме Мины; когда Джек ее вытащил, она была так напугана, что едва могла говорить, да и то шепотом. Хотя это еще не значит, что она не кричала и не плакала под обломками.

«Вчера, когда тебя откапывали — ты звала на помощь?» — спрошу я у девочки. И она ответит тихо-тихо, как мышка: «Да. Я звала, молилась и снова звала. А что?» И я скажу ей: «Ничего. Просто навязчивая идея от сильного недосыпания. Джек днем работает на складе снабжения в Доркинге, и у него очень хороший слух». В том, что я себе навоображал, не больше правды, чем в страхах Ренфрю, поверившего, что нас бомбят из-за его письма в «Таймс».

На одном из входов в больницу была надпись: «Эвакуационный пункт». Я спросил у сидевшей за столом медсестры, как найти Мину.

— Ее привезли вчера ночью. Налет на Джеймс-стрит. Сестра заглянула в исчерканный карандашный список.

— У нас такой пациентки нет

— Я точно знаю, что ее доставили сюда. — Я вывернул голову, пытаясь прочесть список. — Другой больницы Святого Георгия ведь нет?

Сестра покачала головой, отодвинула список, и проглядела еще один листок.

— Вот она.

Я слишком часто слышал от спасателей слова, произнесенные тем же тоном. Но это же невозможно. Спинка кровати укрыла девочку от обломков. Даже кровь на ночной рубашке была не ее.

— Мои соболезнования, — сказала сестра.

— Когда она умерла? — спросил я.

Сестра снова заглянула во второй список, который был гораздо длиннее первого.

— Утром.