Рявкнула зенитка; где-то далеко глухо загрохотали бомбы. Мы замерли, прислушиваясь.

— Сто девятые «мессершмиты», — определил Моррис. — Опять идут с юга.

— Надеюсь, у нее хватило ума укрыться в бомбоубежище, — сказала миссис Люси.

И тут в дверь влетела Ви.

— Извините, опоздала, — выпалила она, выкладывая перевязанную ленточкой коробку на стол рядом с машинкой Твикенхема. Ви раскраснелась и часто дышала. — Знаю, сейчас мое дежурство, но Гарри днем повез меня поглядеть на его самолет, а оттуда я еле до вас добралась. — Она сбросила пальто на спинку стула, на котором недавно сидел Джек. — Ни за что не поверите, как он назвал самолет. «Милая Виолетта»! — Она развязала ленточку. — Мы так задержались, что не осталось времени попить чай, и тогда он говорит: «Возьми это к себе на пост, попейте там чаю всласть, а я пока задам немцам жару». — Она вынула из коробки торт, покрытый сахарной глазурью. — Он написал имя на носу самолета, а вокруг нарисовал фиалки — по одной за каждого подбитого немца.

Мы во все глаза глядели на торт. Яйца и сахар с начала года выдавались по карточкам, да и раньше с ними было туго. Такого чудесного торта я не видел уже давно.

— С малиновой начинкой, — объяснила Ви, разрезая лакомство на части. С поднятого ножа капал джем. — Шоколада у них не нашлось. Ну, кому?

— Мне, — сказал я.

Я недоедал с начала войны и испытывал постоянный зверский голод с тех пор, как записался в гражданскую оборону. Особенно не хватало сладкого. Свой кусок я проглотил еще до того, как Ви закончила раскладывать другие по тарелкам из веджвудского сервиза миссис Люси.

Оставалась еще четверть торта.

— А кто дежурит вместо меня? — спросила Ви, слизывая малиновый джем с пальцев.

— Новенький, — ответил я. — Я отнесу ему наверх. Ви отрезала кусок и положила на тарелку.

— Какой он? — заинтересовалась она.

— Йоркширец, — сказал Твикенхем и повернулся к миссис Люси. — Чем он занимался до войны?

Миссис Люси взглянула на свой почти съеденный кусок торта, словно удивляясь, что он так быстро закончился.

— Он не говорил.

— Я в смысле — симпатичный? — уточнила Ви, кладя вилку на тарелку с тортом. — Может, я ему сама отнесу?

— Хилый. И бледный, — ответил Суэйлс с набитым ртом. — Похож на чахоточного.

— Нельсон на такого вряд ли позарится, — добавил Моррис.

— А, тогда ладно. — Ви передала тарелку мне.

Я поднялся на площадку третьего этажа, переложил тарелку в другую руку и зажег фонарик.

Джек стоял у окна и глядел поверх крыш на реку. С его шеи свисал бинокль. В небе сияла луна, отражаясь в воде и озаряя дорогу бомбардировщикам — словно немецкая осветительная ракета.

— В твоем секторе что-нибудь было?

— Нет, — отозвался он. — Они пока на востоке.

— Вот, малиновый торт, — сказал я.

Он повернулся ко мне. Я протянул тарелку.

— Приятель Виолетты угостил. Он из ВВС.

— Спасибо, не надо. Я не люблю сладкого.

Я вытаращился на него. Поверить в это было так же трудно, как в имя Виолетты, выписанное на носу истребителя.

— Она принесла целый торт. Хватит на всех.

— Благодарю. Я не голоден. Съешьте без меня.

— Ты на самом деле не хочешь? Такой торт сейчас нигде не достанешь.

— На самом деле, — сказал он и отвернулся к окну.

Я неуверенно покосился на кусок торта; стыд за собственную жадность боролся во мне с неутоленным голодом. Что ж, тогда я по крайней мере не пойду спать и составлю ему компанию.

— Виолетта — это та, за которую ты дежуришь. — Я сел на пол и прислонился к окрашенной деревянной стене, принявшись за еду. — Она опоздала, но вообще работает в отряде в полную смену. Всего у нас таких пятеро: Виолетта, я, Ренфрю, — его ты не видел, он спит; ему сейчас тяжело приходится, совсем не может спать днем, — Моррис и Твикенхем. И еще есть Питерсби. Он у нас, как ты, в неполную смену.

Джек стоял, не оборачиваясь, и ничего не ответил. Только смотрел в окно. С неба, освещая комнату, упала россыпь ракет.

— Ребята они неплохие. — Я подцепил вилкой кусочек торта. В неверном свете ракет малиновая начинка казалась черной. — Суэйлс, правда, любит позубоскалить, а Твикенхем любого вопросами замучает; но во время бомбежки на них можно положиться.

Он повернулся.

— Какими вопросами?

— Для нашей газеты. Вообще-то это не газета, а информационный листок — для инструкций, сведений о новых типах бомб, всего такого. Твикенхем вообще-то должен просто перепечатывать его и рассылать на другие посты; но он, кажется, всегда мечтал проявить себя в литературе — и вот выдалась возможность. Он назвал листок «Весточки Твикенхема» и добавляет туда всякую всячину — новости, рисунки, последние слухи, интервью.

Гул моторов в ночном небе становился все громче и громче и наконец пронесся мимо. Раздался тихий свист. Потом свист усилился и превратился в вой.

— На лестницу! — Я выронил тарелку, схватил Джека за руку и затащил его на лестничную площадку. Мы сжались, ожидая взрыва; я закрыл голову руками. Но ничего не случилось: вой перешел в пронзительный визг — и вдруг зазвучал уже в отдалении. Я выглянул из-за балки и посмотрел в окно. Вспышка, за ней удар — не меньше чем в трех секторах от нас.

— Фугаска. — Я подошел к окну, пытаясь определить, куда она попала. — Где-то на юго-востоке, похоже, в Ли.

Джек навел бинокль.

Я вышел на лестницу, сложил ладони рупором и крикнул в подвал: «Ли! Фугас!» Вернувшись, снова усаживаться не стал — бомбардировщики были слишком близко, — а прислонился к стене.

— Твикенхем нас всех проинтервьюировал. Он захочет узнать, чем ты занимался до войны, почему пошел в ПВО и все такое. На прошлой неделе писал заметку про Ви.

Джек опустил бинокль, но продолжал глядеть туда, куда упала бомба. Пожар еще не начался — от фугасной бомбы огонь занимается не сразу: нужно время, чтобы разлетевшиеся горящие угли подожгли газ из поврежденных труб.

— А кем она была до войны? — спросил Джек.

— Ви? Стенографисткой. И очень одинокой, по-моему. Война для нашей Ви стала настоящим благословением.

— Благословением, — повторил Джек, неотрывно глядя в ту же точку. Я не видел его лица — только темный силуэт — и не мог понять, покоробило его это слою или удивило.

— Ну, не то чтобы благословением, конечно. Вряд ли этот ужас можно назвать благословением. Но Ви получила шанс, которого до того была лишена. Моррис говорит, что, если бы не война, Ви умерла бы старой девой. А сейчас у нее отбоя нет от поклонников.

— Моррис, — произнес Джек так, как будто не был уверен, о ком идет речь.

— Рыжий, усы щеточкой. У которого сын — летчик.

— Выполняет свой долг. — Лицо Джека озаряли красноватые отблески, но я по-прежнему не мог понять, что оно выражало.

За рекой, искрясь и сверкая, падали зажигалки, и повсюду занимались пожары.

Следующей ночью случился налет на Олд-Черч-стрит: два фугаса. Миссис Люси отправила меня с Джеком узнать, не нужна ли наша помощь. Похоже, полное затемнение бомбардировщикам не помешало. Пробираясь в кромешной тьме до Кингс-роуд, я перестал понимать, где мы находимся.

Место попадания фугасок чувствовалось по запаху. Точнее, это был не совсем запах; скорее резкое неприятное ощущение в носу от цементной пыли и взрывчатки, которой немцы начиняют снаряды. Ви от такого всегда чихала.

Я попробовал сориентироваться, но различал в черноте только чуть более темные очертания какого-то холма слева. Похоже, мы зашли не туда: в Челси нет холмов.

И вдруг я понял, что это и есть место происшествия.

— Первым делом надо найти ответственного за работы по происшествию, — объяснил я Джеку.

Синего фонаря нигде не было видно. Наверно, спасатели работали с другой стороны холма.

Мы вскарабкались на холм — я впереди, Джек следом, — стараясь не оступиться на ненадежном склоне. На дальней стороне другого холма, пониже, горел синий огонек: призрачное голубоватое пятно слева от нас.