— А-а. — Шерон поискала глазами преподобную Фаррисон.

— Хорошо, теперь, закончив речь, ангел присоединится к остальным ангелам, — сказала Роза. — Младшая группа, я вам говорю. Нет. Вы стойте на ступеньках. Орган, пожалуйста.

Орган заиграл «Чу, вот ангелы несут благую весть», и младший хор еле слышно запел писклявыми голосами. Преподобной Фаррисон нигде не было.

— Ты не знаешь, куда делась преподобная Фаррисон? — спросила Шерон у Ди.

— Она вышла, как раз когда ты вошла. Ей что-то понадобилось в канцелярии.

В канцелярии. Вдруг она услышит голоса в каминной, откроет дверь и обнаружит там этих людей? Шерон приподнялась.

— Хор! — свирепо глядя на Шерон, сказала Роза. — Может, вы подпоете младшей группе?

Шерон села на место. Через минуту, держа в руках ножницы, появилась преподобная Фаррисон.

— «Поздно ночью он придет», — запела младшая группа. Мириам вышла.

— Куда пошла Мириам? — прошептала Шерон.

— Откуда я знаю? — Ди с любопытством посмотрела на Шерон. — Наверное, подготовить угощение. А что?

— Ничего, — сказала Шерон.

Роза снова сверкнула на нее глазами, Шерон стала подпевать «Свет и жизнь принесет», ей не терпелось, чтобы хорал поскорее закончился и можно было выйти, но как только хорал закончился, Роза сказала:

— Хорошо, теперь волхвы, — и по среднему проходу двинулся шестиклассник со шкатулкой для драгоценностей. — Хор, «Мы три волхва». Орган, пожалуйста.

Начались четыре длинных куплета хорала «Мы три царя Востока». Шерон не могла ждать.

— Мне нужно выйти, — сказала она.

Положив папку для нот на стул, Шерон сбежала вниз по лестнице за алтарем и прошла через узкую комнату, которая вела к боковому проходу. Хористы называли эту комнату цветочной, потому что туда склады вали искусственные цветы для украшения алтаря. Через нее проходили украдкой, когда надо было пораньше уйти из церкви. Сейчас здесь едва можно было повернуться. Везде стояли пюпитры и горшки с шелковыми крупными лилиями, перед дверью в храм возвышался огромный куст красных роз.

Шерон отодвинула куст в угол, осторожно пробралась среди лилий и открыла дверь.

— Бальтазар, положи золото перед яслями, только не урони, — говорила Роза. — Мария, ты Матерь Божия. Не смотри так испуганно.

Шерон прошмыгнула по боковому проходу в коридор, где с флаконами благовоний ждали еще два волхва.

«Все дальше на запад веди нас, звезда, младенцу идем поклониться», — пел хор.

Свет в коридоре и канцелярии по-прежнему не горел, но при свете, идущем из двери воскресной школы для взрослых, можно было видеть весь коридор. Дверь каминной была все так же закрыта.

«Позвоню в приют, — думала Шерон, — и попрошу, чтобы фургон прислали побыстрее, а если не получится, оставлю этих людей внизу и, когда все уйдут, сама отвезу их в приют».

Она прошла на цыпочках мимо открытой двери воскресной школы для взрослых, чтобы Мириам ее не увидела, а потом побежала вниз и открыла дверь канцелярии.

Там около письменного стола стояла Мириам. В одной руке она держала алюминиевый кувшин, а другой шарила в верхнем ящике.

— Ты не знаешь, где секретарь хранит ключи от кухни?

— Не знаю, — сказала Шерон. Сердце ее гулко билось.

— Мне нужна ложка, чтобы размешать шипучку, — выдвигая и задвигая боковые ящики стола, сказала Мириам. — Наверное, секретарь взяла ключи с собой домой. Ее можно понять. В прошлом месяце украли ключи в Первой Баптистской церкви. Там пришлось сменить все замки.

Шерон с тревогой поглядывала на дверь каминной.

— Ну ладно, — еще раз выдвинув верхний ящик, сказала Мириам. — Придется довольствоваться вот этим. — Она вытащила пластмассовую линейку. — Малыши не обидятся.

Мириам пошла было к двери, но остановилась:

— Они ведь еще не собрались?

— Нет, — сказала Шерон. — Они еще репетируют. Мне нужно позвонить мужу, попросить, чтобы он вынул индейку из морозильника.

— Я вытащу индейку, когда приду домой, — сказала Мириам и пошла в библиотеку, оставив дверь открытой.

Шерон немного подождала и набрала номер приюта. Занято. Она приподняла руку, чтобы свет из коридора падал на часы. В приюте сказали, что приедут через полчаса. К тому времени репетиция кончится и в коридоре будет полно народу.

Меньше чем через полчаса. Хор уже поет «Мирра для меня, горький аромат ее». Осталось только «Ночь тиха» и потом «На радость миру», и ангелы ринутся за печеньем и шипучкой.

Шерон подошла к входной двери и выглянула наружу. Сотрудник приюта сказал, что температура ниже нуля, и действительно, автостоянку быстро засыпало снегом.

Нельзя в такую погоду выпускать людей на улицу босиком. Но и здесь их держать нельзя: в соседней комнате будут дети. Надо отвести их вниз.

Но куда? Только не в комнату хора. После представления хористы понесут туда папки для нот и балахоны, а дети побегут за своими пальто в комнаты для занятий воскресной школы. Кухня заперта.

В детскую? Возможно. Она на другом конце коридора, далеко от хора, но придется идти к лестнице мимо воскресной школы для взрослых, а там открыта дверь.

«Ночьти-и-ха, свя-та-а-я ночь», — донеслось из храма, затем звук оборвался, и Шерон услышала голос преподобной Фаррисон. Должно быть, та опять разъясняла, как опасно впускать в церковь бездомных.

Шерон еще раз бросила взгляд на дверь каминной и пошла в комнату воскресной школы для взрослых. Мириам расставляла на столе бумажные чашки. Она подняла голову:

— Дозвонилась мужу?

Шерон кивнула. Мириам смотрела на нее выжидающе.

— Можно съесть печенье? — спросила Шерон, чтобы что-нибудь сказать.

— Возьми звездочку. Малыши больше любят Санта-Клаусов и рождественские елки.

— Спасибо. — Схватив покрытую яркой желтой глазурью звездочку, Шерон вышла и прикрыла за собой дверь.

— Не закрывай, — крикнула Мириам. — Я хочу услышать, когда кончится репетиция.

Шерон открыла дверь наполовину (она боялась, что, если открыть меньше, Мириам подойдет и распахнет ее настежь) и неторопливо пошла в каминную.

Хор пел последний куплет из «Ночь тиха». Осталось только «На радость миру» и благословение. Открыта дверь или закрыта, надо увести молодых людей сейчас. Шерон открыла дверь каминной.

Они стояли там, где она оставила их, среди складных стульев, и Шерон точно знала, что они простояли так все время, пока ее не было.

Мужчина немного впереди женщины, также, как на улице, около двери церкви. Только это был не мужчина, а юноша, почти мальчик, с реденькой бородкой, как у подростка. Женщина была еще моложе, малышка лет десяти… Нет, очевидно, постарше: теперь, когда на них падал свет из полуоткрытой двери воскресной школы для взрослых, стало заметно, что девочка беременна.

Шерон как-то вдруг словно еще раз увидела все: неуклюжую грузность девочки и бородку почти мальчика; то, что они не стали садиться; то, что именно свет из двери воскресной школы для взрослых открыл ей не замеченное ранее. Она все еще соображала, скоро ли приедет фургон из приюта и как провести их мимо преподобной Фаррисон, но каким-то уголком сознания впитывала каждую мелочь, подтверждающую догадку, которая возникла, едва она открыла им дверь.

— Что вы здесь делаете? — прошептала Шерон, и мальчик беспомощно раскрыл ладони.

— Эркаш, — сказал он.

И все в том же уголке сознания у Шерон родился план. Она приложила палец к губам. Жест, вероятно, был известен мальчику, потому что и он, и девочка вдруг встревожились.

— Вам надо пойти со мной, — сказала Шерон.

Затем сознание будто отключилось. Они втроем почти бегом миновали открытую дверь, вышли на лестницу, и Шерон даже не слышала громыхания органа «На радость миру явился Господь», она только шептала: «Скорей. Скорей!» — а дети не знали, как спускаться по лестнице; девочка повернулась и стала сходить, пятясь и опираясь ладонями о верхние ступени, мальчик помогал ей одолевать ступеньку за ступенькой, словно они карабкались по скалам. Шерон стала торопить девочку, и та чуть не споткнулась, но и это не привело Шерон в чувство.