Он улыбнулся.

— Ты, как всегда, права, но вообще-то я хотел сказать, что пытаюсь начать новую жизнь.

Это еще что такое? Что он сказал?

Сердце скакнуло и провалилось куда-то. Колени стали вдруг ватными. И тут меня осенило — Джо так прекрасно выглядит, потому что влюбился в кого-то. И прилетел сюда, чтобы сообщить об этом лично, а не по телефону.

— Не хотел звонить, пока все не решу. — Его голос вернул меня к действительности. — Но продвинуть рапорт оказалось не так-то легко — система тормозит.

О чем это он?

— Я подал заявление на перевод в Сан-Франциско.

Я облегченно выдохнула. С души словно камень свалился. Я смотрела на Джо и едва сдерживала слезы. Из памяти всплывали картины нашего прошлого, обрывки чудесного романа, и остановить их у меня не было сил. Но вспоминались почему-то не моменты близости, а те милые, домашние эпизоды, когда, например, Джо пел в душе, а я подглядывала за ним в зеркало. Или как он ел кашу, заслонив рукой тарелку, как будто кто-то мог отнять ее у него, — он вырос в большой семье, с шестью братьями и сестрами, и ни у кого не было исключительных прав на что-либо. Я думала о том, что Джо единственный человек, который позволял мне выговориться и не ждал, что я все время буду сильной. А ведь было еще и многое другое, и оно тоже навечно осталось в памяти — счастье любви, когда его руки сжимали меня, и я чувствовала себя маленькой и невесомой, и как покойно и легко было засыпать в его объятиях.

— Меня заверили, что вопрос будет решен положительно, но точно пока ничего не известно… — Он не договорил и несколько секунд только смотрел на меня. — Господи, Линдси, ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился.

Порыв ветра с залива смахнул слезы с моих щек, и я вдруг поняла, что бесконечно благодарна Джо за этот неожиданный визит. И за ночь, что ждала нас впереди. В баре у меня все еще стояла непочатая бутылка «Курвуазье». А на тумбочке — массажное масло… Я представила, как ветерок будет остужать наши тела, разгоряченные одним лишь ощущением близости друг друга… как потянутся руки… как пройдет по ним ток первого прикосновения…

— Почему бы тебе не подняться наверх? — сказала наконец я. — Не на улице же разговаривать.

Джо шагнул ко мне, и по лицу его как будто прошла тень. Он осторожно положил руки мне на плечи.

— Я очень хочу подняться, но тогда пропущу свой рейс. Мне лишь нужно сказать, чтобы ты не забывала… не ставила на мне крест. Пожалуйста.

Он привлек меня к себе, и я инстинктивно напряглась, сложила руки на груди и наклонила голову. Я не хотела смотреть на него. Не хотела поддаваться его чарам. Не хотела быть слабой. Потому что за три минуты успела прокатиться по всем русским горкам Джо Молинари.

Всего неделю назад я заставила себя порвать с ним именно из-за этого проклятого трюка — вот он здесь, и вот его уже нет.

Ничего не изменилось!

Меня охватила злость. Я не могла позволить Джо провести тот же фокус. И поэтому, посмотрев ему в глаза в последний раз, отстранилась:

— Извини. Мне жаль. Правда. На минуту приняла тебя за другого. Уходи. Так будет лучше. И счастливого полета.

Взбегая по ступенькам к дому, я слышала, как он зовет меня. Но не остановилась. Не оглянулась. Я вставила ключ в замок и одновременно повернула ручку. Захлопнула за собой дверь и быстро поднялась к себе.

И все-таки, войдя в квартиру, подошла к окну. Я отвела штору и еще успела проводить взглядом его машину.

Едва я завесила штору, как зазвонил телефон. Звонил, конечно, Джо, но мне нечего было сказать ему.

Я долго стояла в душе, минут пятнадцать — двадцать, а когда вышла, телефон все еще звонил. Ну и пусть. Я проигнорировала и телефон, и мигающий глазок автоответчика, и едва слышное попискивание сотового в кармане куртки. Забросила в микроволновку обед, открыла бутылку «Курвуазье», плеснула в стакан, и тут снова напомнил о себе сотовый.

Я выхватила его из кармана, рыкнула: «Боксер» уже собралась добавить что-нибудь вроде «оставь меня в покое, ладно?», но тут до меня дошло, что голос в трубке принадлежит не Джо, а моему напарнику.

— Ты почему не подходишь к телефону? Неужели так трудно? — раздраженно сказал Рич. Наверное, он имел основания для недовольства, но меня уже понесло.

— Я была в душе. Насколько мне известно, это еще разрешается. Что случилось?

— Еще одно нападение в Блейкли-Армс.

Мне как будто врезали под дых.

— Убийство?

— Сообщу, когда сам туда попаду. Я сейчас в паре кварталов.

— Перекрой все выходы. Пусть никого не выпускают.

— Понял, сержант.

И только тогда я вспомнила предыдущую жертву, парня возле бегущей дорожки. Что же это со мной? Как можно о таком забыть?

— Послушай, Рич, надо бы узнать, как там Бен Уайатт. Мы с тобой забыли…

— Мы не забыли.

— Ты звонил в больницу?

— Да.

— Уайатт пришел в себя?

— Умер два часа назад.

Я сказала Конклину, что скоро приеду, и тут же позвонила Синди. Безрезультатно. Я захлопнула телефон и швырнула его на кухонный стол — чтобы не выбросить в окно. Микроволновка тренькнула, давая знать, что обед готов.

— Вы меня с ума сведете! — прокричала я таймеру.

К черту всё! Бренди на столе и обед в микроволновке так и остались нетронутыми. Я торопливо оделась, накинула плечевую кобуру и натянула блейзер. Потом позвонила Синди, рассказала о случившемся, выбежала из квартиры и через пару минут уже ехала по Таунсенд-стрит.

Припарковав машину возле Блейкли-Армс, я уже знала, что скажу подруге. Хватит болтовни. Все. В этом доме она больше не останется. Поживет у меня, пока не найдет место побезопаснее.

Синди ожидала меня у входа в Блейкли-Армс. Ветер трепал ее блондинистые волосы, помада выглядела какой-то пожеванной.

— Боже… Снова? Неужели это случилось снова?

Мы вошли в фойе.

— Послушай, Синди, — сказала я, — неужели ни у кого из жильцов нет никаких предположений? Ты ведь живешь в этом проклятом доме. Неужели никто никого не подозревает? В таких случаях всегда ходят какие-то слухи, в чью-то сторону кивают, на кого-то указывают пальцем. Ты что-нибудь слышала?

— Единственное, что я слышала, это как у людей рвутся нервы.

Мы вместе поднялись на лифте, и через минуту я снова стояла в устланном ковром коридоре, у дверей квартиры, охранявшейся полицейским в форме.

Конклин кивнул Синди и представил меня Эйдену Блаустайну, высокому парню лет двадцати двух, одетому во все черное — черные рваные джинсы, черную футболку «Мист», черную жилетку и черную кожаную куртку из лоскутков. Черные волосы — длинные спереди и короткие сзади — падали на испуганные карие глаза.

— Мистер Блаустайн, пострадавший, — сказал Конклин.

Не успела я сказать и слово, как меня опередила подруга:

— Синди Томас, из «Кроникл». Пожалуйста, назовите вашу фамилию по буквам.

Я облегченно вздохнула — парень был цел и невредим, хотя и явно перепуган до полусмерти.

— Можете рассказать, что произошло?

Блаустайн всплеснул руками.

— Откуда мне знать! Около пяти вышел из квартиры — купить пива. Наткнулся на знакомую девчонку. Завернули с ней в одно местечко, перекусить. А когда вернулся, здесь все уже было расколочено!

Конклин толкнул дверь в однокомнатную квартиру. Я вошла первой. Следом просочилась Синди.

— Держись поближе…

— И ничего не трогай, — закончила она за меня.

Квартирка походила на магазинчик электроники, в котором порезвился угостившийся крэком носорог. Я прошлась взглядом по руинам. Настольный компьютер, три монитора, стереосистема, плазменный телевизор с диагональю сорок два дюйма — все разбито. Не украдено — разгромлено! Частично пострадал и стол — очевидно, сопутствующий ущерб.

— Черт, я столько лет откладывал деньжата, чтобы все это купить, — пожаловался Блаустайн. — Собирал самое лучшее, именно то, что хотел.