Когда же она видела Мэдисон в последний раз? Наверное, в начале лета, когда девочка приходила в офис с отцом. Минут двадцать гостья вертелась в кресле по другую сторону стола, чиркая что-то на листке бумаги, притворяясь репортером, расспрашивающим Синди о ее работе.

— А почему последний срок называется «дедлайн»? Вам не страшно писать о плохих людях? Какой из ваших репортажей самый глупый?

Мэдди была чудесным, восхитительным ребенком, любознательным и неиспорченным, и Синди даже расстроилась, когда в кабинет вошла секретарша Тайлера и сказала:

— Идем, Мэдисон. Мисс Томас нужно работать.

Она порывисто поцеловала девочку в щеку, и Мэдди ответила ей тем же.

— Увидимся на веселой страничке, ладно?

Синди моргнула и посмотрела на пустой монитор компьютера. Страшно даже представить, что Мэдисон оказалась в руках людей, которые не знают и не любят ее, что она, может быть, лежит, связанная, в багажнике машины, что ее изнасиловали или даже убили.

Синди открыла новый файл, и после нескольких неудачных попыток пальцы сами побежали по клавишам: «Пятилетняя дочь издателя „Кроникл“, Генри Тайлера, похищена сегодня утром в двух кварталах от дома…»

Голос Генри Тайлера все еще звучал в ее голове. Хриплый, неузнаваемый голос человека, раздавленного бедой: «Напишите заметку, Синди. И попросим Господа, чтобы Мэдисон вернулась раньше, чем мы ее напечатаем».

Юки Кастеллано сидела в третьем ряду галереи главного суда первой инстанции, ожидая, когда подойдет ее очередь.

В офис окружного прокурора она перешла лишь месяц назад, и хотя за спиной у нее был опыт нескольких лет работы в одной из лучших адвокатских контор, требования на новом месте предъявлялись более жесткие, методы отличались еще большей нечистоплотностью, да и сама действительность выглядела со стороны обвинения куда более суровой и жестокой, чем со стороны защиты, поскольку раньше ей доводилось отстаивать главным образом интересы солидных клиентов в гражданских процессах.

Именно этого она и хотела.

Бывшие коллеги никогда бы не поверили, что такая жизнь, жизнь «на темной стороне», доставляет ей истинное удовольствие.

Целью сегодняшних предварительных слушаний было установить дату суда над Альфредом Бринкли. В офисе есть, конечно, помощник окружного прокурора, в чьи обязанности входит посещение таких вот чисто формальных заседаний, но Юки не желала делегировать кому бы то ни было даже незначительную часть своих прав.

Именно ее старший помощник прокурора Леонард Паризи выбрал в качестве напарника в деле, которое имело для Юки совершенно особое значение. Альфред Бринкли убил четырех человек, и лишь счастливая случайность помешала ему добавить к списку жертв Клэр Уошберн, одну из ее самых близких подруг.

Она прошлась взглядом по рядам, на которых сидели наркоманы, педофилы, грабители, их матери и подружки, а также государственные защитники, спешно консультировавшие своих клиентов.

Взгляд остановился на Барбаре Бланко, нашептывавшей что-то на ухо человеку, прозванному средствами массовой информации Убийцей-с-Парома. Юки нравилась Бланко, умная женщина и ловкий адвокат, которой просто не повезло защищать Альфреда Бринкли.

Выступая от имени своего клиента, Бланко уже заявила, что Бринкли не признает себя виновным, и, судя по всему, делала все возможное, чтобы подзащитный еще до суда выступил с письменным признанием. Ее вполне бы устроило, если бы Бринкли сочли помешанным и отправили на лечение в соответствующее заведение, то есть вышвырнули бы из пенитенциарной системы в психиатрическую.

Что ж, пусть попробует.

Секретарь суда назвал номер дела. Юки закрыла лэптоп и с бьющимся сердцем подошла к судейской трибуне.

Туда же за своим адвокатом покорно проследовал Альфред Бринкли. В отличие от первого предварительного слушания выглядел он сейчас намного лучше: был чисто выбрит и держался спокойнее.

Вот и хорошо, подумала Юки, открывая деревянную дверцу и поднимаясь вместе с Бринкли и Бланко на возвышение, дабы предстать пред взором судьи Нормана Мура.

Мур коротко взглянул на них и перевел глаза на номер дела.

— Хорошо. Что скажете, если мы назначим рассмотрение на понедельник, семнадцатое ноября?

— Сторона обвинения не возражает, ваша честь, — быстро ответила Юки. — Народ это устраивает.

Однако Бланко это предложение не устраивало.

— Ваша честь, мистер Бринкли уже давно страдает психическим расстройством. В соответствии со статьей 1368 он подлежит обследованию на предмет определения установления психической дееспособности.

Мур положил руки на стол и устало вздохнул.

— Хорошо, мисс Бланко. Доктор Шарлин Эвередт только что вернулась из отпуска. Сегодня утром она звонила мне и сказала, что у нее еще есть свободное время. Она и проведет психиатрическую экспертизу. — Он перевел взгляд на Юки: — Мисс Кастеллано, не так ли?

— Да, ваша честь. Защита прибегает к тактике затягивания. Адвокат хочет убрать клиента на время, чтобы общественность успела о нем позабыть, — говорила она быстро, четко, короткими предложениями, словно строчила из пулемета. — Мисс Бланко прекрасно сознает, что ее подзащитный вполне дееспособен и каких-либо оснований освобождать его от привлечения к суду нет. Он застрелил четырех человек. Потом добровольно сдался. И признался в содеянном. Народ желает и заслуживает скорого суда.

— Я понимаю, чего хочет народ, мисс Кастеллано, — неторопливо и размеренно — словно в противовес ее скорострельным очередям — протянул судья. — Доктор Эвередт работает быстро, так что обследование не займет и нескольких дней. Думаю, народ может немного потерпеть, не так ли?

— Да, ваша честь, — сказала Юки, и судья, повернувшись к секретарю, кивнул. — Следующее дело.

Юки вышла из зала, пересекла вестибюль и толкнула дверь. Повернув вправо, она прошла по выстланному мрамором коридору в свой офис. Оставалось только надеяться, что назначенный судом эксперт сумеет разобраться в вопросе и увидит истину так же ясно, как ее видели сама Юки и ее подруга Линдси.

Может быть, Альфред Бринкли и спятил, но с точки зрения закона он вполне вменяем. И, убивая людей на пароме, Бринкли отдавал себе отчет в том, что делает. Если все пойдет хорошо, обвинение предъявит и докажет свою точку зрения.

Я бросила ключи Конклину и открыла дверцу с правой стороны.

Мы выехали на Брайант, промчались на север по Шестой улице, пересекли Маркет-стрит и свернули в сторону Пасифик-Хайтс. Конклин нервно посвистывал сквозь зубы.

— Вот тебе и причина, почему людям не хочется заводить детей, — пробормотал он наконец.

— А ты бы завел?

— У меня бы было целое племя.

Мы порассуждали насчет похищения — было или не было убийство и играет ли в похищении какую-то роль няня девочки.

— Она жила в доме, — сказала я. — Знала все, что там происходит. Сколько у них денег, передвижения, весь распорядок дня. Если Мэдисон ей доверяла, то устроить похищение ничего не стоило.

— Но зачем тогда убивать няню? — спросил Конклин.

— Ну может, она стала им больше не нужна.

— И претендентов на выкуп на одного меньше. И все-таки… Убивать ее на глазах у девочки…

— А ты уверен, что убили няню? А если саму девочку?

Он не ответил. Некоторое время мы молчали. Конклин повернул на Вашингтон-стрит, одну из самых красивых улиц Пасифик-Хайтс.

Дом Тайлеров стоял в середине усаженного деревьями квартала — солидный особняк в викторианском стиле, с бледно-желтым имбирем под карнизом и многочисленными клумбами. Дом-мечта. Дом-сказка. Дом, в котором не могло случиться ничего плохого. И вот теперь его посетил ужас.

Конклин прижался к тротуару; мы вышли и поднялись по короткой каменной лестнице к передней двери.

Я подняла латунный молоточек и разжала пальцы. Он ударился о металлическую пластинку на старой дубовой двери, за которой нас ждали два человека, сраженные страхом и горем.