Клэр положила руку на Библию, повторила за бейлифом слова присяги и, поправив складки ставшего свободным платья — за три недели в больнице она потеряла пятнадцать фунтов, — опустилась на стул.

— Спасибо, что пришли, доктор Уошберн. Вы ведь всего лишь два дня назад выписались из больницы, не так ли?

— Верно.

— Можете сказать присяжным, почему вы оказались в больнице?

— В меня стреляли.

— Человек, стрелявший в вас, находится сегодня в этом зале?

— Да. Вон тот маленький засранец.

— Возражение, ваша честь, — не вставая со стула, подал голос Микки Шерман. — Не уверен насчет причин, но свидетель не имеет права называть моего клиента «засранцем».

Судья кивнул и укоризненно посмотрел на Клэр:

— Доктор Уошберн, боюсь, мистер Шерман прав.

— Извините, ваша честь. Сорвалось. — Она повернулась к Бринкли. — Мне очень жаль. Я, конечно, не должна называть вас «засранцем».

Публика оживилась, смешки докатились даже до скамьи присяжных, так что судье пришлось взяться за молоточек.

— Успокойтесь. Все. Когда я говорю «все», я имею в виду всех. — Он взглянул поверх очков на Клэр. — Предупреждаю, я этого не потерплю. Мы здесь не в театре, и если подобное повторится, мне придется очистить зал. Мисс Кастеллано, пожалуйста, призовите к порядку вашего свидетеля. Это ваша обязанность.

— Извините, ваша честь. Я понимаю. — Юки откашлялась. — Доктор Уошберн, расскажите нам подробнее о характере вашего ранения.

— В меня выстрелили из револьвера 38-го калибра. Пуля пробила левое легкое и только по случайности не попала в сердце.

— Неприятный инцидент.

— Да уж, более чем.

— Присяжные уже видели видеозапись случившегося на пароме. Что вы сказали обвиняемому перед тем, как он выстрелил в вас?

— Я сказала: «Ладно, сынок. Хватит. Отдай мне оружие».

— И что было потом?

— Он сказал, что это моя вина, что я должна была остановить его. И выстрелил. Что дальше — не помню. Я очнулась, когда санитары уносили меня с парома на носилках.

— Вы пытались остановить его, помешать выстрелить в других?

— Да. Но только он никого не слушал. Стрелял и стрелял. На моих глазах убил мистера Нга.

— Спасибо, доктор. — Юки взглянула на защитника: — Свидетель ваш.

Микки Шерман знал Клэр Уошберн на протяжении многих лет, питал к ней искреннюю симпатию и был рад, что она осталась в живых после трагедии на пароме «Дель-Норте».

Но сейчас Клэр выступала свидетелем обвинения и представляла серьезную угрозу его клиенту.

— Доктор Уошберн, кто вы по профессии?

— Я главный судебно-медицинский эксперт Сан-Франциско.

— Другими словами, вы медик? В отличие, скажем, от коронера?

— Да.

— Вы наверняка проходили интернатуру и, вероятно, стажировались в клинике?

— Да.

— Доводилось ли вам бывать в психиатрическом отделении?

— Доводилось.

— И вам, конечно, встречались пациенты, бродившие по палате с отсутствующим взглядом?

— Возражение, ваша честь, — вмешалась Юки. — Вопрос не по существу.

— Возражение отклонено. Свидетель может ответить на поставленный вопрос.

— Вообще-то, мистер Шерман, я уже и не помню пациентов психиатрического отделения. Теперь у всех моих пациентов отсутствующий взгляд.

— Хорошо, пусть так. — Микки улыбнулся и, засунув руки в карманы, прошелся перед присяжными. — Скажите, доктор, вы ведь имели возможность наблюдать за мистером Бринкли?

— Слово «наблюдать» не вполне подходит для этого случая.

— Да или нет, доктор Уошберн?

— Да, я «наблюдала» его на пароме и вижу сейчас.

— Давайте поговорим о том, что произошло на пароме. Вы показали, что мой подзащитный сказал что-то вроде «это вы виноваты» и «вы должны были остановить меня».

— Верно.

— Вы считаете себя виноватой в том, что случилось?

— Нет.

— Тогда что, по вашему мнению, имел в виду Альфред Бринкли?

— Понятия не имею.

— Как, по-вашему, мистер Бринкли в тот момент находился в здравом рассудке? Он мог отличить добро от зла?

— Не могу сказать. Я не психиатр.

— Хорошо. Он намеренно пытался застрелить вас?

— Пожалуй, да.

— Вы встречались с ним прежде?

— Нет, сэр.

— Вы могли каким-то образом спровоцировать мистера Бринкли?

— Я пыталась остановить его.

— В таком случае следует признать, что он выстрелил в вас совершенно беспричинно, что это был ничем не обусловленный акт?

— Думаю, что да.

— Вы так думаете? Вы не встречались прежде. Он обращается к вам со словами, которые представляются совершенно бессмысленными. Перед тем как выстрелить в вас, он уже убил четырех человек. Как же нам охарактеризовать человека, который ведет себя подобным образом? Разве нет для этого простого и понятного всем слова? Разве не правильно сказать, что такой человек не в себе? Разве он вменяем?

— Возражение, ваша честь. Вывод получен посредством косвенных утверждений, что не входит в компетенцию защиты.

— Возражение принято.

Юки опустилась на стул. Взгляд ее метнулся от судьи к присяжным и снова к адвокату. Микки Шерман усмехнулся про себя. Обвинение нервничает. Это хорошо.

— Мистер Бринкли показался вам вменяемым, доктор Уошберн?

— Нет.

— Спасибо. Больше вопросов не имею.

— Мисс Кастеллано, у вас есть вопросы к свидетелю?

— Есть, ваша честь.

Юки поднялась и, держа руки за спиной, подошла к свидетельскому месту. Микки Шерман знал о ее склонности к широким жестам и понимал, каких усилий стоит эта внешняя сдержанность. Молодец, работает над собой, подумал он.

— Доктор Уошберн, вы знаете, о чем думал Альфред Бринкли, когда стрелял в вас?

— Даже не представляю, — с чувством ответила Клэр.

— По-вашему, доктор, мистер Бринкли отдавал себе отчет в том, что, стреляя в вас, поступает неправильно? Он сознавал, что так делать нельзя?

— Да.

— Благодарю вас, доктор Уошберн. Ваша честь, других вопросов к свидетелю у меня нет.

Судья отпустил Клэр Уошберн, и пока она шла к выходу, Микки наклонился к клиенту и даже отгородился ладонью от сидевших поблизости, делая вид, что сообщает Бринкли нечто крайне важное и приватное.

— Что думаете, Фред? По-моему, дела идут неплохо, а?

Бринкли туповато, как качающая головой кукла, кивнул — напичканный лекарствами, он, похоже, с трудом вникал в происходящее, — и в этот момент Юки Кастеллано громко произнесла:

— Пригласите, пожалуйста, сержанта Линдси Боксер.

Проведя несколько веселеньких часов на диване в квартире Синди, я отправилась патрулировать тихие коридоры Блейкли-Армс. Проверила запасные выходы, лестницы, крышу и, не обнаружив ничего подозрительного, спустилась в подвал, где застигла какую-то старушку, которой вздумалось заняться стиркой в два часа ночи! Дождавшись рассвета, я заскочила на минутку домой, приняла душ, переоделась и поспешила в суд. Голос бейлифа, громко выкрикнувшего мое имя, отозвался хорошо знакомым волнением.

Миновав массивные двойные двери, я прошла по центральному проходу к свидетельскому месту, где поклялась говорить правду и только правду.

После обычной формальной процедуры Юки перешла к делу и задала первый вопрос:

— Вы узнаете человека, признавшегося в стрельбе на пароме?

Я ответила, что узнаю, и указала на чистенький мешок дерьма, занимавший место по соседству с Микки Шерманом.

Сказать по правде, Альфред Бринкли мало походил на человека, явившегося к моему дому с повинной несколько недель назад. Физиономия располнела, глазки уже не бегали. Чисто выбритый и постриженный, он как будто помолодел лет на шесть.

И что хуже всего, Бринкли выглядел совершенно безобидным, незлобивым парнем, который вполне мог быть вашим кузеном Фредди или давним соседом.

Повернувшись ко мне на высоченных шпильках, Юки спросила:

— Вы удивились, когда обвиняемый позвонил вам в дверь?