– А ведь обоих я буду защищать!

– Слушай, да вашей адвокатской шайке денег дай, вы и сатану оправдаете?

– А если он вам, следователям, денег даст, так вы и ангела засудите, ха-ха-ха!..

– …Нет, вы представляете, на приеме, при всех!.. этот Жевахов*, который хлопочет о прославлении Иоасафа Белгородского… кстати, ну сколько можно? Ох, уж эти свя-тые! При Нем уже канонизировано больше, чем за весь прошлый век… Лучше бы Супругу свою манерам поучил, хотя… чему Он может научить, кроме стояния в церкви. Как Она картинно глазки закатывает… Какое на вас очаровательное колечко, княгиня, впрочем, сам ваш пальчик очаровательнее всех колечек, позвольте…

– Ну, ну, Ваше Высокопревосходительство… Вадик!.. Ну не так откровенно, мы не одни…

– Но когда же мы будем одни?.. Да, так я говорю, этот Жевахов спрашивает Государя, видел ли Он, когда был на канонизации этого старичка Серафима из Сарова… ох уж эти святенькие старички… лучше б конституцию дал, Гришку б убрал, да Свою б в монастырь отдал, где ей самое место… Ну, так видел ли Он Пашу Саровскую?

– О, слышала! Говорят, совсем сумасшедшая старуха, а наши сумасшедшие ортодоксы ее за про-ро-чицу почитают.

– Вот, вот… А Государь и отвечает, что Он сподобился, а? Каково? Спо-до-бил-ся ее видеть! А Эта рядом стоит и восторженно глаза закатывает, и Она, мол, спо-до-билась… Царская семейка!.. Бедная Россия!.. Позвольте…

– Ну, Вадик…

Таяла, вновь в воздухе растворялась изящнейшая и остальная публика, вместе с пальцами, на которых кольца сверкали. Растаяла, а кольца и перстни разом ухнулись назад в ящик. И он казался сейчас сестре Александре отхожей ямой. И в этой яме все золото России. И туда ему и дорога. 

Штакельберг запустил руку в ящик, пошарил.

– О, а там внизу золото: червонцы, часики буревские, портсигары, м-да… ой… – Штакельберг вынул кольцо с огромным шатровым изумрудом. – Старый знакомый…

– Это графини Богданович, – сказала сестра Александра.

– А… а ты откуда знаешь? – Штакельберг ошеломленно уставился на сестру Александру.

– Я его видела на ней. Только что.

Тут уж все остальные взглядом Штакельберга воззрелись на нее.

– Я видела… всех их… – сказала сестра Александра и опустила глаза.

Каждый сказал: «Грхм», а Штакельберг добавил:

– Я бы их детям не показывал. А теперь прошу выслушать предложение насчет всего вот этого, – продолжил он, кивнув на ящики. – Положение такое, что возвращать это некому. Чтоб это оказалось в казне у этих… – Штакельберг метнул взгляд на Буюликова, – я против. Они не государственная казна, они шуты времправлятели несерьезные, как говаривал хозяин Центробалта. Может, вернем это родному Центробалту? О, даже Бубликов дрожать перестал, вопросу удивляется.

– Чтоб это отдать в кассу округа, Лавру Георгиевичу – против я, – сказал штабс-капитан. – Минвоенмуру – против вдвойне.

– Что это Божий подарок именно нам – уверен, – продолжал Штакельберг. – Вот такое вот дерзкое мнение у меня, и ясно, что распорядиться им надо на пользу Отечеству, прошу прощения за высокопарность. Хотя, если мы, положим, пропьем колечко графини Богданович, ничего в этом кощунственного не нахожу.

– Ничего не надо пропивать, дяденьки. Я тут нашла, когда мы сюда шли, в одном кабинете… много там.

– Так в чем же дело! – вскинулся штабс-капитан. – Какая езда без заправки? И как же это ты углядела?

– Так вы же мне приказали оглядываться и искать всякое интересное. Это тот кабинет, куда вы первой гранатой… А я и заглянула потом. Мебель в куски, трое этих – наповал, а четверть в углу целая стоит. Чистый, медицинский.

– Четверть? – барон Штакельберг довольно выпятил губы.

– Отставить, – вмешался полковник. – Пока я комдив – отставить. Только в вагоне и только после того, как тронемся. Нам еще до него добраться надо и еще в него забраться надо.

– Заберетесь, – тускло сказал Бубликов. – С такими-то мандатами… А вот мне чего делать? Тот вариант, что вы предлагали, не пройдет, к тому же…

– Кстати – да, не пройдет, – Штакельберг на секунду задумался. – Вот для тебя полное алиби: сейчас ты дуешь в свое министерство… Короче, ты здесь вообще не был, ждал, ждал в министерстве этого Лурьева, а его нет и нет, и неясно где, а тут тебе срочное предписание из штаба округа: срочно отправить группу… э-э… товарищей – так ведь они говорят. Иван Иваныч, печати, говоришь, с тобой?..

– Сделаем, – вздохнул штабс-капитан, – не в первой.

– Ну вот, не дождался Лурьева, отправил Сашеньку с Хлоповым с секретным предписанием за хлоповскими дынями. Когда сюда новые центробалтовцы нагрянут, вот это увидят, думаю, ни одному из них в башку не придет… Ох, груб я стал, ребята – на тебя и министерство твое подумать. А ты насмерть стой: не ведаю, не был, а для устойчивости стояния – вот тебе костылек, – Штакельберг взял пачку сторублевок. – Бери, и премии не забудь выдать тем, кто знал, что ты здесь был…

– Только двое знают.

– Вообще замечательно. А лучше их сплавь пока куда-нибудь. Видишь, думал – убивать будут, а стал богатым. Цены, Слава Богу, на уровне шестнадцатого года держатся благодаря грандиозным накоплениям Царского режима. Но – ясно, накопления будут таять, все будет дорожать, а цена ассигнаций – падать. Братишки с «Гангута» и сами работать не будут, и не дадут никому… Да, а чего ты хотел добавить «к тому же»?

Очень тяжко вздохнул Бубликов:

– К тому же, господа, не сегодня завтра с «Гангута» нагрянут еще товарищи матросы.

– С «Гангута»? – полковник покачал головой. – Да сколько ж их там?

– А там с трех кораблей и береговые с Кронштадта.

– Хоть бы потонул с перегрузки.

– Не потонет. Слишком хорошо сделан. Последнее изделие верфи-дока имени Цесаревича Алексия, – сказал штабс-капитан. – Теперь он, пожалуй, и корыта не потянет.

– Это почему же? – Бубликов слегка даже привскинулся, мол, мы, ныне властвующие, тоже все-таки не совсем хухры-мухры. – Заложенный линкор «Светлана» уже…

– Линкор «Светлана» заложен не вами! – вдруг очень зло почти что вскричал штабс-капитан. – И он именно – уже!.. Уже только на металлолом готов после вашего месячного правления… ух!..

Бубликов съежился и вновь задрожал.

– Так что там с этим подкреплением с «Гангута»?

– А там вот что, господа. Те, кого вы здесь перевоевали – ангелы по сравнению с теми, кого ждут. Там есть целая бригада, они себя беповцами называют, то есть, бей попов. Ну, эти вообще, слов нет. И им мне тоже поезд готовить – в Севастополь.

– Ну, понятно, – задумчиво проговорил Штакельберг. – на подмогу местному Центрочерномору и его тридцати трем богатырям. Ну что ж, этому мы помешать не сможем. Буду заканчивать свое предложение и прошу прощения за самовольную растрату в пользу растратчиков и взяточников путейского министерства… Да, товарищ Бубликов, я надеюсь, по пути нашего следования нам никто палки в колеса вставлять не будет? Разбора рельсов, нечаянной стрельбы по составу, Вырицкого тупика не предусматривается? Мы тебе не нейтральные Георгиевские кавалеры, мы там три дня стоять не будем…

Бубликов быстро-быстро замотал головой: «Да что вы, не законченный же я дурак!»

– Ну вот, помощь нуждающимся мелкими партиями исключена, на пятом нуждающемся в лучшем случае заберут, в худшем – убьют, или, как говорят братишки, шлепнут. Все разом отдать Церкви? Не пройдет. Некому. Ну не думской же комиссии по церковным делам со сволочью Львовым* во главе! Так что, груду ассигнаций делим на пятерых – и на месте каждый смотрит: как и во что их обратить. Понадобиться соединить – спишемся. Ну и пить, кушать нам надо. Но и не более того… Да, Бубликов, не советую покупать недвижимость. Всю недвижимость ждет участь этого особняка. А золото с камушками, господа, консервируем где-то в одном месте, ему сейчас применения нет. Даже предлагаю ни колечка, ни червончика отсюда не брать… До гроба перед глазами будет стоять палец жены… а Сашенька, вон, оказывается, и похлестче чего видела. Я думаю, а закажем большую Могилёвскую – все золото на оклад, а камушки на украшение! Что от того, что шатровый изумруд на пальце Богданович сидел? Что он, хуже от этого стал? Да хоть и хуже! Да пусть хоть на каждом камне кровь, что, не испарится она, когда батюшка ее освящать будет?! Ну и естественно, хранителем этого ящика предлагаю полковника…