Сэйко все же не теряла надежды. Она рассчитывала, что разговор не ограничится цитатами из Бисмарка и наконец последуют слова, продиктованные страстью. Но Бисмарк был упорен и неумолим.

На лбу учителя выступали капельки пота, глаза напол­нялись слезами, однако язык продолжал без устали сооб­щать, о чем говорил Бисмарк.

У Сэйко не было близких подруг, потому мы не узнаем точно, как она оценила поведение учителя, но, судя по выражению его лица, когда он в последний раз покидал дом Сэйко, слова эти были куда крепче, чем «болван» и «чур­бан»...

В ссоре с рабочим в «пьяном» переулке тоже, по-видимо­му, свою роль сыграл язык учителя, который вопреки его воле продолжал гнуть свою линию. Чем иначе объяснить, почему вдруг учитель ни с того ни с сего стал распевать ком­мунистические песни?

—  Учитель, это просто возмутительно! — возбужденно заговорил юный Яда после того, как разлил по чашечкам принесенный им самогон и они глотнули этой живительной влаги. — Представляете, только что я просмотрел в винной лавке газету. Там напечатано, что в Доме собраний откры­вается общенациональный съезд правых организаций, а вам почему-то даже не прислали обычного приглашения.

Учитель задумался и с сожалением поглядел на Яду.

—  И когда ты только научишься хоть что-нибудь пони­мать! Да будет тебе известно, что там соберется всякая мелочь. Они незаконно присвоили себе название «правые». На самом деле среди них нет ни одного стоящего деятеля. Так, отребье одно!

—  Но на съезде будут Тайги Кохэй и Кокусуй Дзюнь-ити[70].

Учитель замотал головой, замахал руками.

—  Подумаешь, невидаль какая, — сказал учитель, през­рительно скривив губы. — Знаю я всех их как облупленных. Они были учениками Асихары Мидзухо, потом их с треском изгнали. Вместо того чтобы печься о будущем государства, они думали только о собственном кармане, пугали и обма­нывали честных обывателей, вымогали у них деньги.

Яда с интересом слушал разгневанного учителя, всем своим видом стараясь выказать одобрение.

—  Я хотел бы задать тебе вопрос, Яда, — сказал в заключение учитель. — Неужели ты думаешь, что великий Бисмарк согласился бы присутствовать на съезде, к приме­ру, нацистской партии?

Яда широко открыл рот, словно собираясь закричать, но вовремя остановился, зажал себе рот рукой и закаш­лялся.

—  Учитель! — наконец воскликнул он. — Не в похвалу себе будет сказано... — Он снова закашлялся и густо покраснел. — Именно теперь я понял, что все же немножко разбираюсь в людях. Недаром я избрал вас своим учителем.

—  Да, жизнь сложна... Налей себе, юноша, — задум­чиво произнес учитель. — Жизнь сложна, и трудно уследить за всеми ее переменами. Выпьем!

—  Выпьем! — словно эхо, откликнулся юный Яда.

Что же представляла собой Школа патриотического слу­жения родине? Иероглифы, составлявшие ее название, означали: «Болеть о будущем государства». По общему мнению, она принадлежала к организациям правого толка. Основываясь на идее защиты национальных традиций от подрывных экстремистских мыслей, она должна была про­водить какую-то работу, направленную против левых. Деятели правых группировок, которых учитель назвал «ме­лочью», по-видимому, подобную работу вели, о чем время от времени сообщалось в прессе. Но в Школе патриотического служения родине не было и намека на деятельность такого рода. Только изредка учитель пускался в теорети­ческие рассуждения, развивая свои идеи, а юный Яда высту­пал в роли слушателя.

Короче говоря, учитель и ученик проводили время в праздном безделье, пили, когда появлялись деньги.

Долго такое продолжаться не может. И Яда понял это, когда в третий раз отправился добывать деньги. Оказалось, что три журналиста из трех газет, на которых с самого начала учитель возлагал надежды, никогда с учителем не истрепались и даже не знали о его существовании. Два раза они дали деньги не думая — то ли потому, что пребывали в благодушном настроении, то ли крупный гонорар получи­ли. На этот раз они, по-видимому, начисто забыли, что два­жды оказали помощь какой-то Школе патриотического слу­жения родине.

Все это Яда выложил учителю без прикрас. Тот воспри­нял сообщение спокойно, не выказывая смущения и не пытаясь оправдываться.

—  Так-так, — пробормотал он себе под нос и, недо­вольно глядя на Яду, спросил: — Ты с ними встречался?

—  Нет, — ответил Яда. — Мне сообщил об этом рас­сыльный. Но и раньше они передавали деньги через рас­сыльного, — поспешно добавил он. — Сами, должно быть, очень заняты.

—  А мою визитную карточку ты показывал?

Яда молча развел руками, будто хотел сказать: а как же могло быть иначе!

—  Ничего не поделаешь, такое часто бывает, — сказал учитель, стараясь успокоить Яду. — У этих журналистов иногда ломаного гроша не найдется. В этом вся прелесть их существования. Чтобы добыть информацию, подчас тра­тятся сотни тысяч, а у самих в кармане пусто. Именно поэтому великий Бисмарк говорил...

—  Как быть с ужином? — перебил его Яда. — У нас не осталось ни горстки риса.

Учитель сразу забыл про то, что говорил Бисмарк, ибо, когда дело касалось еды или питья, он становился большим реалистом, чем Яда. В тот самый момент, когда Яда сооб­щил ему, что риса нет, в желудке учителя угрожающе заурчало и он ощутил такой голод, словно в течение по меньшей мере трех дней у него не было во рту ни крошки.

—  Почему ты своевременно не предупредил меня об этом?

—  Я думал, сегодня все же удастся раздобыть денег у журналистов.

—  Ничего не поделаешь, — повторил учитель, поглажи­вая бороду. — В таком случае тебе придется сходить к ста­рику Тамбэ. Скажи, что учитель Кандо просит дать взаймы риса. Завтра я сам попробую раздобыть деньги. Тебе же сегодняшний опыт, которым не следует пренебрегать, поможет лучше понять человеческую натуру.

Юный Яда поспешил выйти из дома прежде, чем учитель заговорит о Бисмарке и его изречениях.

По-видимому, у учителя имелись про запас другие, неиз­вестные Яде источники добывания денег, так как на следу­ющий день он куда-то ушел, а к вечеру вернулся в дымину пьяный.

—  Юноша, ты думаешь, я пьян? — заплетающимся язы­ком бормотал учитель. — Нет, это не простое опьянение в обывательском смысле слова. Это, понимаешь, это...

—  Через заднюю дверь, через заднюю дверь... — шепо­том сказал кому-то Яда.

—  Что ты там бормочешь? — глядя на Яду налитыми кровью глазами и покачиваясь, спросил учитель. — Ты перебиваешь меня, это неприлично... При чем тут задняя дверь?

—  Это все кошка, — ответил Яда, вытирая губы тыль­ной стороной ладони. — Чья-то кошка забрела на кухню. Ужин готовить?

—  С какой стати ты собираешься готовить для кошки ужин?

—  Не для кошки, а для вас, учитель, — возразил Яда, кому-то усиленно подавая знаки за спиной.

Дверь в кухне отворилась и со стуком захлопнулась в тот самый момент, когда Яда поспешно закашлялся.

—  При чем тут ужин? Разве тебе не известно, что нужно принципиальному борцу? Выпивка!

Учитель сел на циновку,  скрестив ноги,  подтянул у колен полосатые брюки, расправил складки и сказал:

—  Теперь будем пить по-настоящему. Сбегай за самого­ном. Я угощаю.

—  Деньги, — сказал Яда, протягивая руку.

—  День-ги, день-ги, день-ги, — нараспев произнес учи­тель, вытащил из кармана пиджака бумажник, неожиданно ловким движением извлек из него ассигнацию и, передавая ее Яде, сказал: — Забочусь о будущем отчизны, забочусь и о деньгах. Много забот у учителя Кандо. Когда-то великий Бисмарк говорил...

Так и не узнав, что сказал Бисмарк по этому поводу, Яда вышел из дома, предварительно заглянув на кухню и захва­тив пустую бутылку. Послышались приглушенные голоса. Яда разговаривал с кем-то, ожидавшим его на улице. Учи­тель, конечно, не мог услышать, о чем шел разговор. Про­должая свою бесконечную беседу с великим Бисмарком, он вдруг обнаружил на старой циновке тонкую шпильку. Поднял ее и, не сообразив, что это такое, выбросил в при­хожую. Потом лег на спину и уснул.