Прекрасное, чистое, излучавшее золотой свет чувство разбилось. Сукэ мучительно переживал случившееся. Как он хотел умереть! Сколько раз намеревался уехать далеко-далеко и забыть обо всем, что было. Он воображал, как с разбитым сердцем идет, опустив голову, по бесконечной, безлюдной, покрытой снегами равнине на Хоккайдо или где-нибудь еще, и его охватывало странное чувство горькой радости. Однако он так и не набрался смелости куда-нибудь уехать.

«К чему эти бесцельные мечты, — говорил он себе, отрываясь на минуту от занятий. — Надо забыть обо всем, иначе я ничему не научусь и не выбьюсь в люди». И, словно стараясь отгородиться от шумевших рядом матросов, он затыкал пальцами уши и, низко склонившись над учебни­ком, прилежно зубрил.

О-Канэ больше не обращала на Сукэ внимания. Она по-прежнему лущила раковины на разостланных перед фабричными воротами циновках, весело судачила с другими поденщицами и заразительно смеялась. Когда Сукэ прохо­дил мимо, она делала вид, что не замечает его, или глядела безразлично, как глядят на собаку или кошку.

Сиццан ни разу не удостоил Сукэ своим посещением. Однако с той поры, навещая мужчин, побывавших в объ­ятиях его жены, он всегда говорил:

—  Муж и жена —это вроде как двое, растящие манда­риновое дерево. И нет такого закона, который разрешал бы чужому человеку даром срывать с него мандарины. Манда­рин — это тебе не какая-нибудь тыква или баклажан!

А люди говорили:

—  Ну и артист же этот Сиццан!

— Знаешь ли ты тайные намерения Ротари-клуба? — спросил учитель Кандо. Яда задумчиво почесал лоб и ответил:

—  Точно не знаю. Вы, наверное, имеете в виду между­народный светский клуб?

—  Это камуфляж, блестящая вывеска с целью ввести в заблуждение сторонников национальной независимости во всех странах. А я тебя спрашиваю о другом: знаешь ли ты, что замышляют члены Ротари-клуба, прикрываясь этой блестящей вывеской?

—  Разве они что-нибудь замышляют?

—  Господство Америки над всем миром.

Яда скорчил такую гримасу, словно его заставили выпить микстуру от несварения желудка. Когда тошно от одной мысли о том, что придется ее принимать трижды в день, и в то же время принимать надо — иначе не выздоро­веть. Вот какую гримасу скорчил юный Яда.

—  Американцы вначале попытались покорить Японию с помощью христианства — другими словами, осуществить национальное порабощение через религию. Но господин Токугава раскусил их замыслы и пресек их деятельность. После этого...

Учитель продолжал развивать свою исключительно ори­гинальную мысль, а бедному Яде стало совсем невмоготу, даже слезы на глазах выступили.

Прошла всего неделя с тех пор, как юный Яда попро­сился к учителю Кандо в частную Школу патриотического служения родине.

Вначале Кандо несказанно удивила просьба Яды.

—  Шутить изволите, молодой человек. — Учитель грозно поглядел на Яду из-под густых черных бровей.

—  То есть как это шутить? — замер Яда в напряженной позе.

—  Неужели по доброй воле ты решил стать моим учени­ком?

—  Вы мне отказываете?

—  Почему же? Готов тебя принять, — ответил учитель и задумался.

Над входом в неказистый одноэтажный дом висела вывеска: «Школа патриотического служения родине». Там же четкими иероглифами было выведено имя учителя. Бла­годаря этой вывеске учитель на редкие пожертвования кое-как сводил концы с концами, но он не смел и мечтать о том, что у него появится свой ученик. По крайней мере до сих пор такового не находилось.

Да будет так, решил про себя учитель. Юноша этот, судя по всему, простодушный, наивный парень. По-видимому, он регулярно получает от родителей деньги. Да, нельзя позво­лить угаснуть его патриотическому порыву. К тому же его вполне можно будет использовать для сбора пожертвова­ний, и не исключено, что именно он поможет Школе патриотического служения родине встать на ноги.

Хорошо, — произнес он вслух. — Беру тебя в учени­ки.

Кажется, у вас принято устраивать вступительный ж имен? — с опаской спросил Яда. — Честно говоря, экза­мены мне не по душе.

— Я тоже считаю это глупостью, — откровенно при­шелся учитель. — Хоть сто раз устраивай экзамен, по нему судить о человеке нельзя. Истинная ценность человека вот здесь. — Учитель постучал по худому, плоскому, как доска, животу. Живот откликнулся печальным, голодным урчани­ем.

Итак, в первый день своего пребывания в школе юный Яда познал, что ценность человека заключена в содержи­мом его желудка.

Надо сказать, с самого начала между учителем и учени­ком сложились непростые взаимоотношения.

—  Учитель, где вы родились? — спросил однажды Яда.

—  Моя родина Япония, — ответил Кандо. — Стоит ли цепляться за такие никому не нужные подробности, как место рождения, когда вся Япония не больше блошиного дерьма? Поэтому на твой вопрос я отвечаю: родился в Япо­нии. Понятно? Кстати, а где родился ты? — в свою очередь поинтересовался учитель.

Яда вздернул подбородок, словно намеревался сообщить секрет государственной важности. Потом скромно опустил голову и ответил:

—  Позвольте мне не касаться этого вопроса. Мои душа и тело принадлежат отечеству, и я с радостью готов пожертвовать ими ради Великой империи. Стоит ли в таком случае тревожить моих родителей?

Яда мысленно усмехнулся, когда учитель Кандо выдви­нул идею о Японии, которая меньше блошиного дерьма. В свою очередь учитель Кандо почувствовал, что оплошал, и чуть не зацокал языком от досады, услышав, как юный Яда попытался прикрыть свои родственные связи теорией само­пожертвования.

Во всей школе имелся всего один комплект спальных принадлежностей. Учитель спросил у Яды, когда прибудут его вещи. Юноша без обиняков признался, что никаких вещей у него нет. Учитель поинтересовался, есть ли у Яды на худой конец смена белья и одеяло. Яда бросил укориз­ненный взгляд на учителя и спросил: неужели ученик, поступивший в Школу патриотического служения родине, обязан заботиться о подобных мелочах?

Итак, первое сражение было явно проиграно учителем. Кандо сам признал, что его предназначение — просвети­тельская деятельность в интересах нации, и в частности разъяснение и пропаганда императорского пути. Естествен­но, как сказал об этом Яда, столь высокие цели исключают заботу о житейских мелочах.

—  Хорошо, — сдался учитель. — Можешь взять одеяло напрокат.

В целях духовного совершенствования Яде были опреде­лены следующие обязанности: приготовление пищи, уборка помещения, покупки, выполнение мелких поручений, уход за учителем и многое другое. Все это было не столь затрудни­тельно, как казалось, ибо при желании обмануть учителя и не выполнить то или иное поручение особого труда не составляло. Однако имелась еще одна, действительно тяж­кая обязанность, увильнуть от которой было чрезвычайно сложно. Она состояла в посещении занятий, которые про­водил учитель Кандо.

—  Поскольку Ротари-клуб ставил своей целью захват Японии, — разглагольствовал учитель, — не так давно был издан приказ о роспуске отделения клуба в Японии. В связи с этим некоторые японские богачи, утеряв веру в экономи­ческие перспективы страны, перевели или пытались пере­вести свои ценности за границу. Богачи в любой стране — не только в Японии — поступают одинаково, а ротарианцы входили в близкий к аристократии и богачам международ­ный орган и, само собой, обеспечивали преимущества тем и другим для перевода ценностей за границу.

Занятия доводили юного Яду до слез не оригинальностью своей и подчас трудноуловимой взаимосвязью суждений учителя, не утомительностью длинных изъяснений, не чрез­мерным воспеванием кристальных вершин человеческого духа. Честно говоря, в лекциях учителя не было ничего такого, что могло бы заставить Яду страдать. И все же стоило учителю начать беседу, как Яда, независимо от ее содержания  и  логической  связи,  приходил  в  плаксивое состояние и буквально заливался слезами.