Пески заметают мои следы
от Кяхты к Улан-Удэ.
"Пить!" — они просят. Воды, воды!
их золотой орде.
Они засыпали сотни рек,
выпили тьму озер;
а тут идет себе человек,
его не догнать позор.
Дорога шевелится. Поперек
бегут песчаные змейки.
Все норовят прошмыгнуть между ног.
Ловить их руками не смейте.
Не слышен юркой песчанки укус;
был человек — и нету.
Лишь у дороги вырастет куст,
сил наберется к лету.
Меня легко обогнал бензовоз,
гремя обрывком цепи.
А я неподвижен, я словно прирос
к неласковой этой степи.
Сквозь целую вечность дошел до скалы,
одетой в лишайник и мох.
Гляжу: надо мною парят орлы
и сам я парень не плох.
Если не сдался горючим пескам,
столько миль отшагал,
что ступни, как влитые, пристали к носкам.
Гипсовым каждый стал.
В угол поставишь — не упадут
три ночи и три дня.
И только тогда победит уют,
когда добавить огня.
Чтобы от печки березовый жар
заново переродил,
выпей черемуховый отвар
и набирайся сил.
Уже позади Ново-Селенгинск.
Отстал Гусиноозерск.
И снова кругом песчинок писк
и бесконечный порск.
Снова сопки готовят сеть,
боясь ненароком спугнуть.
Ты начинаешь для смелости петь,
продолжая свой путь.
Здесь двести и триста лет назад
не уцелеть одному.
Осмеливался лишь конный отряд
идти из страны в страну.
Здесь чаеторговля давно велась.
Здесь гнали отары овец.
Здесь крепла русских с монголами связь,
с китайцами, наконец.
Намного позже Суэцкий канал
Запад связал и Восток;
И мощным деревом сразу стал
нового века росток.
Но Кяхтинский тракт не утратил друзей
в эпоху великих событий.
Работает неповторимый музей,
без выходных открытый.
Лет через тридцать мне бы взглянуть
на эту бурятскую степь
и повторить восторженный путь,
не уставая петь.
