Директором Волго-Каспийского района был долгое время коммунист М. Непряхин, перед арестами его сменил беспартийный М. П. Арцыбушев, он и был убит по этой должности.

То же было и по другим управлениям «Союзрыбы». На местах было убито по одному наиболее крупному специалисту, занимавшему должность не ниже члена правления, причем после каждого имени добавлялось: «руководитель вредительства… такого-то… треста», что открывало перспективу на «раскрытие» тех, кем он «руководил».

Здесь, в случае отсутствия беспартийного специалиста в правлении треста, ГПУ убивало ранее работавшего в соответствующей должности.

Так, в Северном тресте был убит С. В. Щербаков, член правления, а председатель треста коммунист Мурашев был переведен из Мурманска в Москву с повышением. На Дальнем Востоке был убит недавно переведенный туда А. И. Головкин; в Волго-Каспийском тресте — зам. председателя С. П. Никитин, назначенный туда только в 1929–1930 годах. В Азербайджанском тресте был убит член правления К. К. Терещенко, выдающийся ученый, председатель же переведен председателем в другой трест. В Дагестанском тресте не было ни одного беспартийного члена правления, но ГПУ вышло из затруднения, убив Г. Абдулаева, который был директором треста до 1928 года, можно сказать, создал его и из убыточного предприятия бывшей Главрыбы превратил в единственное доходное предприятие Дагестана. В 1928 году против него было поднято в Дагестане какое-то «дело», в котором даже советский прокурор не нашел состава преступления, и дело было прекращено. Г. Абдулаев после этого категорически отказался работать в тресте. Теперь его все же арестовали и убили, хотя он уже два года как отошел от должности, по которой его сочли «вредителем».

Кроме специалистов, явно убитых по занимаемым ими должностям, в списке «48-ми» оказался ряд лиц, с которыми, видимо, расправились исключительно за их прошлое, их имена даже не удоминались в «материалах» 22 сентября. Это были: 1) Быковский К. К., 2) Воронцов Н. Н., 3) Данцигер Л. С., 4) Казбинцев 3. И., 5) Карпенко М. 3., 6) Карпов П. И., 7) Курочкин К. А., 8) Скудырин М. П., 9) Шапошников С. Д. и 10) Шпиркан В. И.

Среди них я знал Петра Ивановича Карпова, лучшего специалиста в России по сетным материалам, руководившего много лет изготовлением сетей для всего СССР, занимавшего должность технического директора треста «Сетеснасть», и Степана Дмитриевича Шапошникова, инженера и наиболее крупного специалиста в России по холодильному делу из работавших в рыбной промышленности.

Убивая этих крупных специалистов, ГПУ не нашло даже нужным указать, за что они были убиты.

Кроме того, как я указал выше, в отношении убитых Вендта К.М., Козлова И. А. и Соколова Г. Г. по крайней неряшливости опубликованных ГПУ материалов нельзя было сказать, о них ли шла речь в этих материалах.

С другой стороны, двенадцать имен специалистов, которые трактовались в «показаниях» как участники вредительской организации, в роковом списке «48-ми» не оказались. Комментариев не было. ГПУ не считало нужным объяснить, почему оно в материалах сообщало об одних лицах, как вредителях, а при расстреле заменяло их другими.

Расстрелом «48-ми» советская власть, в сущности, демонстрировала перед всем миром, что в СССР не существует правосудия, что убить она может кого угодно, когда найдет нужным, и что граждане СССР не только не посмеют поднять голоса протеста, но по первому приказу дадут свои голоса для одобрения этого убийства и принесения благодарности ГПУ.

Через день после расстрела я встретил одного из технических специалистов рыбного дела. Он был глубоко удручен. Слышать нас не могли, и мы говорили то, что думали об этом зверском и бессмысленном убийстве.

— За кем теперь очередь? Чувствую, что за мной, — сказал он.

— Ну и черт с ними, ребят только жалко. В это время он взглянул на часы.

— Мне пора.

— Куда?

— Общее собрание — выражать презрение убитым, отмежевываться от вредителей и голосовать за орден Ленина для ГПУ. Идем. Я взглянул на него и пожал плечами.

— Советую пойти, — сказал он серьезно. — К чему донкихотствовать? Поверьте, ваше отсутствие будет отмечено.

Мы разошлись в разные стороны. Это была наша последняя встреча.

22 сентября 1930 года ГПУ сообщило, что вредительская организация в пищевой промышленности полностью раскрыта, 25-го объявило о своей чудовищной расправе над схваченными жертвами. Впечатление, которое эта расправа произвела на граждан, и особенно специалистов СССР, нельзя назвать иначе, как отчаянием и паникой. Никто не думал о работе, все дрожали за свою жизнь, ждали расправы над собой и своими близкими.

Коммунистическое начальство тщетно рекомендовало спокойствие и толковало о безопасности оставшихся на свободе. Никто ему не верил. Слишком хорошо было известно, что окончание процесса, объявление приговора и даже страшные слова «приговор приведен в исполнение» не означают в СССР конца арестов, а являются только предисловием к новым репрессиям и казням.

В самом приговоре содержались явные указания на то, что это только начало. При объявлении о расстреле многих из числа «48-ми» ГПУ указывало: «руководитель группы вредительства такого-то треста», «организатор вредительства в таком-то районе». Было ясно, что теперь, задним числом, будут подбирать участников этих «вредительских групп» и «организаций», а так как всем было хорошо известно, что ни групп, ни организаций этих никогда не существовало, то никто не чувствовал себя гарантированным от ареста.

И действительно, события показали, что дело развивается, что Политбюро и ГПУ не удовлетворены казнями.

Во всех учреждениях, которые так или иначе упоминались в материалах ГПУ по делу «48-ми», была объявлена повторная «чистка», несмотря на то, что перед процессом, летом 1930 года, в этих учреждениях уже была проведена жестокая чистка, разумеется, при деятельном участии ГПУ, и что все убитые по делу «48-ми» были на этой чистке признаны безупречными и преданными делу специалистами. Теперь чистка приобрела особое значение, преследуя цель выявления «укрывшихся сообщников вредителей». Кроме того, на этих же собраниях ГПУ подбирало материалы против уже убитых и находившихся в тюрьмах. Оставшимся предоставлялся соблазн и широкая возможность заслужить благонадежность активным выступлением на таких собраниях с «разоблачениями», то есть клеветой на убитых и еще уцелевших сослуживцев. Некоторые шли на эту подлость. Другие, дрожа за свою шкуру, шли еще дальше. Так, профессор Ф. П. Баранов выступил с мерзкой клеветнической статьей в журнале «Бюллетень рыбного хозяйства» под заглавием «Уроки вредительства», в которой, излагая под особым углом зрения деятельность погибших, пытался доказать, что их работа, как он «теперь понял», была вредительской и что оппоненты его научных работ возражали ему только с целями вредительства. Как я узнал позже, на допросах ГПУ профессор Баранов был сам одним из главных обвиняемых во вредительстве по Институту рыбного хозяйства и стоял на одном из первых мест в списках ГПУ. Своей последующей, видимо согласованной с ГПУ деятельностью, ему удалось спасти жизнь и заслужить «прощение». Он благополучно профессорствует до настоящего времени.

Вскоре после расстрела «48-ми» начались новые аресты во всех учреждениях и предприятиях пищевой промышленности, как в Москве, так и в провинции.

В Институте рыбного хозяйства были арестованы ученые специалисты профессора Н. Н. Александров, А. Ф. Невраев и целый ряд служащих, в Управлении рыболовства — известные специалисты С. А. Тихенко и С. И. Парахин, в «Союзрыбе» в несколько дней не осталось никого из старых служащих. Такие же аресты всех сколько-нибудь заметных специалистов и служащих шли в провинции.

К осени 1930 года разгром рыбного дела во всех его отраслях — научной, административной, промышленной и торговой — был полный. Из старых специалистов оставались единицы, большею частью тщательно уклонявшиеся от участия в практической работе. Несколько человек хороших практических работников, уцелевших случайно, так как они были на второстепенных должностях, или, наконец, люди, связанные с ГПУ.