— Ну? — вызывающе взглянула на него Лилианна. — Светает. Мы опоздаем. Твоя невеста еще решит, что ты передумал.

Друстан смущенно подергал свои слишком узкие брюки.

— Да, пойдем. — Он так хотел этой свадьбы, хотел снова жить с Жюстиной под одной крышей.

С тех пор как она ушла, он понял, как сильно обогащала она его жизнь. И ему стало стыдно того, как плохо обращался он с ней в Вороньей башне. Он все исправит!

— Не делай такое лицо, будто тебя пригласили на твою же собственную казнь.

Магистр заставил себя улыбнуться. Он боялся, что Жюстина все еще видит его таким, каким он был когда-то. Боялся он и того, что не очень-то сильно изменился… Кто он на самом деле? Друстан, предназначение которого — помогать юным послушникам отыскать свою дорогу в жизни? Или отчаявшийся калека, трусливо прячущийся за щитом цинизма?

До западного крыла они добрались слишком быстро. Друстан стоял перед дверью и колебался. Изнутри не доносилось ни звука. Что, если Жюстина знает его лучше, чем он сам? Если она знает, кто он на самом деле…

Он распахнул двери.

Комната была пуста. Кровать аккуратно застелена. Под окном — сундук с одеждой. Друстан еще ощущал ее запах.

Магистру пришлось ухватиться за дверную раму. Ему показалось, что земля внезапно ушла у него из-под ног.

— Вероятно, она уже отправилась к палаткам.

Голос Лилианны доносился словно издалека. Но он знает, что произошло. Она бросила его. Убежала от чудовища, живущего в нем, которое иногда успокаивалось, но никогда не уходило.

Лилианна вошла в комнату. Открыла сундук с платьями. Друстан услышал, как она вздохнула.

— Ее платья и другие вещи здесь. Пойдем-ка, поищем ее возле палаток. Мы опоздаем. Только и всего.

Магистр печально покачал головой. Все это ей уже не нужно. Ее подвенечное платье и нить жемчуга стоили целое состояние. В Друсне на них она могла бы купить себе небольшое поместье. Он цинично улыбнулся. Он подарил ей свободу, о которой она, наверное, мечтала всегда. И он должен быть ей благодарен за то, что она показала ему, кто он на самом деле.

— Ты идешь?

Лилианна вопросительно смотрела на него.

— Иди вперед, я подойду к палаткам. Мне нужно побыть одному. Недолго. Со мной все хорошо, — солгал он недрогнувшим голосом.

Женщина-рыцарь холодно улыбнулась.

— Не делай этого, — сказала она. Внезапно ее лицо посуровело, стало будто недосягаемым. Шрам, разделявший ее правую бровь и щеку, выделялся на загорелой коже. — Неважно, что у тебя на душе, у тебя есть обязанности по отношению к послушникам. Если ты желаешь сходить с ума, — твое дело, но не бросай их на произвол судьбы! А я поищу Жюстину.

Друстан сжал губы. Он не мог пойти к палаткам. Он едва держал себя в руках… Нет, он не даст слабину, не разразится там слезами. Он возьмет бутылочку вина, нет, лучше сразу две. Потом он ляжет в постель, которая еще пахнет Жюстиной, и будет пить до тех пор, пока боль не притупится.

Туман охватил землю, словно тысячерукий кракен. От моря и от леса протягивал он свои белые щупальца далеко на полуостров, обнимая замок. Олловейн вылетел на разведку впереди стаи орлов. Златокрылая принесла плохие известия. Солнцеокий исчез, а она доложила о множестве воронов, которые летали в необычное время. Неужели люди знают, что они идут?

Среди широких полос тумана он заметил празднично украшенную лужайку и палатки. По ней деловито сновали темные фигурки. Тученырь летал так высоко, что не стоило бояться быть обнаруженным. Кроме того, эльф сплел заклинание, позволявшее ему слиться с небом для чужих глаз.

Олловейн висел на стропах под брюхом черноспинного орла. Пристегнутый вплотную к густым перьям, он едва мог повернуть голову. Только руки были свободны, чтобы в момент приземления отделить предохранительные крючки.

Эльфу, чтобы взглянуть на восток, пришлось болезненно вывернуть шею. Там над прибрежными горами медленно всходило солнце: огненно-красный шар в бледных клубах облаков. Скоро светило прогонит туман. Ветер свежел.

— Где же ты, Гисхильда? — прошептал мастер меча. — Где они держат тебя? — Интересно, что узнала Сильвина? Она была здесь, совсем одна… Олловейну хотелось, чтобы она была в его отряде. А она умерла так же, как жила. Одна.

Мои братья по гнезду скоро будут здесь.

Олловейн вздрогнул. Даже после продолжительного общения с орлами, он не сумел привыкнуть к тому, что их голоса проникают в его мысли. Эльф отчетливо ощущал беспокойство короля черноспинных орлов.

Мастер меча выругался. Он не хочет давать бой здесь. Не хочет устраивать резню в школе, пусть в ней и готовят их будущих врагов. Он понимал ненависть Эмерелль. Она так и не простила рыцарям погибших на коронации Роксанны. Олловейн понимал, но одобрить чувства королевы не мог. И сожалел о том, что вспылив не попытался отговорить ее терпеливо и последовательно.

Олловейн посмотрел в туман. Он не хотел становиться оружием ненависти Эмерелль. Но если бы он ослушался, командование перешло бы к Тирану, а это из рук вон плохо. Мастер меча со своими воинами должен нанести быстрый и решительный удар, чтобы стычка не переросла в в полномасштабное сражение. В первые минуты атаки, пока враг будет ошеломлен, они должны проникнуть в темницы. Эльф мысленно обратился к большой птице: «Ты видишь место в замке, подходящее для посадки?»

Твое сердце и разум не едины, мастер меча.

Олловейн застонал. Не самый подходящий момент, чтобы пускаться в философские споры с птицей, пусть даже эта птица является королем своего народа.

«Подходящий для нападения миг, — подумал Олловейн. — Туман дает нам лучшее прикрытие, чем горшки с дымом. Мы застигнем их врасплох и заберем девочку».

А если она не там, где ты собираешься ее искать? — настаивал голос у него в голове.

«А где же еще ей быть?» — Мастер меча отчетливо ощущал чувства большой птицы. Тученырь не хотел навязывать ему свое мнение. Он был просто глубоко обеспокоен.

Она еще не вышла из гнездового возраста, когда рыцари похитили ее. Она еще не научилась пользоваться своими крыльями. Ты говоришь, рыцари умны? Значит, они научили человеческого детеныша летать. Что, если она летает с ними? Тогда ты не найдешь ее в пещерах глубоко под землей. Вместо этого она будет на лужайке.

Орел перераспределил свой вес и еще раз широким кругом облетел праздничную площадку.

Ветер ударил Олловейну в лицо с такой силой, что из глаз потекли слезы. Юливее много рассказывала ему о Гисхильде. О ее уме, гордости, о том, как крепко связана она была со страной фьордов. А еще — о ее упрямстве, ее капризах…

Слова Юливее вызвали у него образ девочки, которую он почти не знал. Гисхильда отличалась от других детей — в этом не было никакого сомнения. Она со дня своего рождения училась быть сильной и жертвовать собой ради своей страны.

Мои братья по гнезду на подлете. Куда нам нести твоих воинов, мастер меча?

Олловейн поднял голову. На берегу озера туман был особенно густым. Только крыши и башни замка поднимались над белой пеленой.

«Она была всего лишь цыпленком, когда ее похитили из гнезда, — подумал Олловейн, используя образы короля орлов. — Она была одна среди врагов на протяжении многих лет. Одинока… Могла ли она устоять против искушения обосноваться в другом гнезде? Не жестоко ли считать, что все эти годы она сопротивлялась? Она ведь всего лишь ребенок…»

— Поищи в лесах неподалеку от праздничной лужайки хорошее место для посадки первой волны, — мысленно приказал мастер меча. Туман давал им последнюю отсрочку. Его план был отчаянным и дерзким.

Теперь твои сердце и разум снова едины, — проникли в его мысли слова орла, и большая птица повернула к островку леса, к западу от замка.