Отхлебнув кофе, неестественно спокойным голосом и тщательно подбирая слова, он напомнил мне, что, будучи отставным агентом уголовного розыска, дававшим в свое время присягу, я обязан ставить государственные интересы выше личных. Я это и раньше, конечно, слышал, но лишь в его устах подобные аргументы производили на меня должное впечатление.

— Шеф, — заговорил я почтительно, — несколько месяцев у меня не было ни одного приличного клиента. Я задолжал за квартиру, за аренду конторы, у меня отключили телефон, а в банке грозятся закрыть счет. Вы не можете требовать, чтобы я отказался от прибыльного дела ради служения отечеству! То, что вы предлагаете, продлится недели две?

— Три, — последовал ответ.

Того, что заплатит мне правительство за трехнедельную работу, не хватит и на месячную арендную плату. Я так ему и сказал.

— Придется распрощаться с частной практикой. Неужели я вам так необходим?

— Иначе я бы не сидел сейчас здесь, — резонно ответил Омари. — Впервые Организация Объединенных Наций проводит в Африке столь ответственную встречу. Мы ожидаем три тысячи делегатов и по меньшей мере трех глав правительств. Сам понимаешь, каких усилий потребует от нас обеспечение их безопасности. Наверху волнуются, как бы чего не стряслось. Мы мобилизовали все полицейские службы, призвали на помощь резервистов.

Он умолк, устало откинувшись на спинку стула. Чтобы нарушить томительное молчание, я снова отправил официанта за пивом. Комиссар же согласился выпить еще чашечку кофе. Его настроение внушало беспокойство. При обычных обстоятельствах не стал бы он лезть из кожи вон, чтобы заполучить меня для охраны заморских гостей. Я смутно помнил, что в полицейском уставе есть статья, освобождающая от призыва из запаса во всех случаях, кроме национальной катастрофы. Но комиссар Омари умеет обходить столь пустячные помехи.

Что-то он скрывает, чего-то не договаривает. Я так ему и заявил.

— Да, есть еще кое-что, — признался он. — Мы получили чрезвычайно тревожный телекс из штаб-квартиры "Интерпола" в Париже.

Омари терпеть не мог раскрывать мотивы своих поступков. Но за годы нашей совместной работы, до того, как я подал в отставку, у нас выработалась некая взаимная терпимость, основанная на уважении друг к другу. Вследствие этого я мог учинить ему допрос, а также позволить в его адрес некоторые колкости.

— Что в этом телексе говорится?

Омари полез в карман и вытащил ворох бумаг. Порывшись в них, он разочарованно прищелкнул языком и сказал:

— Я думал, он у меня с собой. — Потом снова засунул бумаги в карман. — Тогда бы ты своими глазами убедился. Такое сообщение, что у нас все запрыгали — от министра внутренних дел до начальников департаментов.

Ах, плут, подумал я.

— Должно быть, что-то особенное? — предположил я.

— Особенное? — Омари скривился. — Чересчур мягко сказано! Ты не поверишь своим глазам. Приходи завтра утром ко мне на службу — почитаешь.

Он поднялся уходить, как раз когда подоспел официант с заказом.

— А что, если я завтра не смогу?

Комиссар подождал, пока официант поставит перед ним кофе и отойдет.

— Ну, — пожал он плечами, — не сможешь — тебе же хуже.

Его лицо снова помрачнело. Я взял себя в руки.

— Знаешь, ты верно сказал. — Омари засунул свои ручищи в карманы, перегнулся ко мне через столик и продолжил едва слышно: — Я не хочу, чтобы ты лишился выгодного дельца! Но мне было бы столь же неприятно узнать, что ты лишился патента.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

— Твое разрешение заниматься частной практикой истекает через месяц — я специально проверил, прежде чем ехать сюда.

Я опешил: неужто он способен из-за такой ерунды нанести мне смертельный удар?

— Конечно, нет, — сказал Омари, — хотя для меня ооновская конференция совсем не ерунда. Но что я скажу, когда мне принесут твое заявление на подпись? Как я отвечу на вопрос о твоей готовности сотрудничать с властями по вопросам национальной безопасности? Поставь себя на мое место.

Он снова откинулся на стуле, и в глазах его появился блеск, не предвещавший ничего доброго.

— Слушай же, упрямец, — зашипел он. — Тебя следовало утопить, когда ты впервые сказал мне "нет". Думаешь, почему я тратил время на личную встречу? Потому что все еще считаю тебя порядочным и разумным человеком и хочу, чтобы мы работали вместе. Не забывай, если бы не я, ты бы по сей день гонялся за карманниками и другой мелюзгой на Ривер-роуд.

Что правда, то правда. Он отнесся с пониманием к моему стремлению заняться частной практикой, ускорил мою отставку, искренне пожелал удачи. А ведь квалифицированных кадров в полиции не хватало и правительство неохотно расставалось с обученными агентами, которым взбрело в голову стать частными детективами.

— Что за работа тебе подвернулась? — неожиданно спросил он. — Снова супружеская неверность?

Я замотал головой.

— Мой клиент нуждается в телохранителе.

— Кто он?

— Иностранец.

— Бизнесмен?

— Турист, западногерманский промышленник.

Омари отпил кофе, не сводя с меня глаз.

— Западногерманский промышленник специально приезжает в Кению, чтобы нанять тебя. — Омари явно потешался, хотя лицо его было по-прежнему сурово, как гранит. — Кого он боится, карманников?

Я молча снес обиду. Омари хочет вывести меня из равновесия. Он же прекрасно знает, чего я стою в профессиональном отношении. И не за горами тот день, когда в полиции горько пожалеют, что я от них ушел.

— Он сказал тебе, кто ему угрожает? — спросил Омари.

— Какая разница, пусть хоть "красные бригады"! — в сердцах выпалил я. — Работа есть работа.

— Лучше сразу верни задаток, — посоветовал комиссар. — Если он боится "красных бригад", ты ничем не сможешь ему помочь. Направь его ко мне. Ему следовало прежде всего обратиться к нам.

— Разве вам мало хлопот с ооновскими шишками? — неосторожно съязвил я, и Омари снова завел старую песню про то, что государственные проблемы важнее личных делишек.

— Ты мне нужен, — изрек он не терпящим возражений тоном. — Я поставлю тебя во главе специального отряда. Завтра в управлении обговорим все в деталях.

Он помолчал и добавил:

— Не сомневаюсь, что ты придешь.

В ответ я посмотрел на него с самым непроницаемым видом, на какой был способен. Мне не нравится, когда мною командуют, и в любое другое время я бы так прямо ему и сказал, но теперь слишком многое поставлено на карту.

— Итак, — Омари поднялся, — ровно в восемь утра в моем кабинете!

Я смотрел ему вслед, как он нес свое огромное тело к кромке тротуара, этакий столп государства, воплощение несгибаемого долга и ответственности. Его ждал служебный "мерседес". Он сел на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

Официант принес еще пива. Я стоял перед выбором. На одной чаше весов — патент на занятия частной практикой и разрешение на огнестрельное оружие, не говоря уже о мелких услугах, которые время от времени оказывали мне по старой дружбе сотрудники полицейского управления. На другой — больше четырех тысяч немецких марок, часть которых я уже потратил на погашение долгов. В обоих случаях я что-то теряю, чем-то жертвую.

Словом, чертовски сложная ситуация! Я выдул четыре бутылки ледяного пива, прежде чем принял решение. Подозвав официанта, я расплатился за себя и за комиссара Омари. Осуществление моего плана требовало стремительных действий и чрезвычайной осторожности. Сев в машину, оставленную на гостиничной стоянке, я не спеша покатил по Муинди Мбингу-стрит, свернул влево, на Стандарт-стрит, сделал еще один левый поворот, на Кимати-стрит, и вновь оказался около отеля "Нью-Стенли". Светло-серый "ниссан" явно висел у меня на хвосте. Я слишком долго работал с Омари и отлично знал, что он никогда не полагается на авось. Конечно, он принял меры на мой счет, и следить за мной будут вплоть до того момента, как я предстану перед ним завтра.

Оставив "датсун" на прежнем месте, я вернулся в кафе, сел за тот же столик и снова заказал пиво. Итак, новая задачка, над которой придется поломать голову. Мое единственное преимущество, хотя в этих обстоятельствах и ничтожное, заключалось в том, что комиссар пока что ровным счетом ничего не знал о фон Шелленберге.