На стоянке возле аэропорта я взял такси и дал шоферу адрес Рени. Ехать домой не хотелось. Хотелось к ней. В это время она обычно дома, на работу ей только к шестнадцати. А сейчас она еще не проснулась — у нее послеобеденный сон.

Шофер остановил машину перед домом, я заплатил ему, накинув лев сверху, и вышел из такси. Мой багаж состоял из одной сумки, а в ней — только несессер. Она мне не мешала, но не привык я носить сумки. Лучше всего себя чувствуешь, когда руки свободны.

Перед подъездом дома, в котором жила Рени, стоял какой-то довольно обшарпанный «опель». В послевоенные годы он, верно, был голубее самого неба, а сейчас выглядел точно металлическая крыша какой-нибудь развалюхи.

Новая мысль сковала меня по рукам и ногам: этот ободранный «опель» — собственность Тоди. Я не мог ошибиться. И модель, и выгоревший цвет, и первые две цифры номера совпадали с тем, что я запомнил в свое время.

Рени жила на первом этаже в комнате для привратницы. Ее окно было рядом с подъездом, и каждый, кто проходил мимо, мог заглянуть в него. Только на этот раз ничего бы не увидел: занавески были задернуты. Пожалуй, они всегда задернуты. Рени не выносит любопытных глаз. Да, занавески всегда задернуты, но никогда меня это не раздражало так, как сейчас.

В первую секунду захотелось ворваться в комнату, не постучав, может, даже влезть в окно.

Я не знал, что делать. Растерянно перекидывал сумку из руки в руку, переступал с ноги на ногу. Раньше в таких случаях я мгновенно ощущал, как напрягаются мышцы, как рука непроизвольно выхватывает нож... Что я, старею, что ли? И мускулы при мне, и нож на месте, но я его не выхватил. Зло меня взяло: три-четыре года назад я бы не задумался. Пришло в голову — и действую, не стою, точно стреноженный конь.

Я подошел к окну в надежде услышать что-нибудь и закурил, делая вид, будто кого-то жду. Из комнаты доносились голоса Тоди и Рени — я слышал отдельные слова, но не мог их связать. Ничего не понимал из их перепалки.

Какая-то женщина показалась на аллее, толкая перед собой коляску с грудным ребенком. Поглядывала на меня, думала, верно, что я вор, прикидываю, как бы влезть через окно в квартиру привратницы. Пускай думает, что хочет. В комнатку эту я войду через дверь, а в окно, скорей всего, выброшу кого-то. Если удастся.

Тоди угрожает, подумал я.

— Пойдешь, иначе...

Рычит прямо.

Хлопнула дверь.

В несколько скачков очутился я в соседнем подъезде. Преимущество новых домов — много входов. Плохо, что выход только один...

Тоди сел в свою развалюху. Мотор взревел, как у гоночной машины без глушителя, и машина умчалась.

Выйдя из своего укрытия, я подошел к дверям Рени, постучал.

— Господи, ну что тебе еще!..

Она распахнула дверь и замерла. Видно, думала, что Тоди вернулся попугать ее еще немножко. Кажется, Рени приготовилась вытолкать нахала. Глаза ее покраснели, но не похоже, чтобы она плакала. Я, к примеру, никогда не видел ее плачущей, этим-то она мне и нравилась. Девчонка с мужским характером. Она была в пеньюаре с крупными, как ослиные уши, орхидеями. В нем она выглядела более стройной и высокой. Даже в натуральном виде она мне так не нравилась, как в этом пеньюаре с наштампованными цветами, похожими на ослиные уши. Волосы под сеткой, замазки на лице никакой. Так ей лучше, она красива и без замазки.

В первый момент она ничего не сказала, только смотрела на меня да на мою сумку — она никогда меня с сумкой не видела.

Я спросил:

— Можно? — и сделал шаг вперед.

— Заходи.

В маленькой комнате места хватило только для гардероба, дивана, который служил постелью, столика и двух табуреток. Из комнаты был ход в нишу, очевидно миниатюрную кухню, где стояла электрическая плита и маленький холодильник.

Тоди, конечно, застал Рени в постели. Но простыни не были смяты. Очевидно, не успев привести волосы в порядок, Рени и накрыла их сеткой...

— Ты разве не на море? — спросила она.

— В это время года?

— Зачем же тогда поехал?

— Чтобы малость развеяться.

Бросив сумку на табуретку, я плюхнулся на диван.

— Кофе пить будешь?

— Выпью, но сначала дай мне валерьянки.

— Нет у меня этой гадости. И кто тебе сказал, что таким жеребцам, как ты, нужна валерьянка?

Она включила плиту, вымыла кофеварку. Ничего не говорила, молчал и я, но не выдержал. Как-то все равно надо начать. Что ж, друг Жора, жарь напрямик.

— Я стоял под окном и слышал ваш разговор.

Рени повернулась. Я выдержал ее взгляд, не моргнув. Наверное, девочка поняла, что я ее не обманываю. Продолжая заправлять кофеварку, сказала тихо:

— Я не собиралась что-то скрывать от тебя. Помнишь, я тебе обещала рассказать все. Но не сейчас, позднее...

— Я обманул тебя, Рени. Ничего я не слышал! Понял только, что Тоди тебя запугивает. Заставляет плясать под свою дудку. Перед тем как он вышел, я спрятался в соседнем подъезде.

Она поставила кофеварку на плитку, села рядом со мной. Пеньюар у нее распахнулся, оголил ее колени, она их не прикрыла. Да мне сейчас было не до ножек. Рени взяла сигарету и, не дожидаясь, пока я дам ей прикурить, сама чиркнула спичкой.

— Я тебе расскажу все. При одном условии.

— При каком?

— Если не будешь с ним драться.

— А если он этого заслуживает?

— Если и заслужил, все уже прошло.

— Тогда почему он давит на тебя?

— Потому что еще не знает меня. Так же, между прочим, как и ты... Обещай, что не поквитаешься с ним!

— Обещаю, но если не будет сил вытерпеть?

— Стиснешь зубы. Вытерпишь ради меня.

— Ладно, давай.

— Год назад Тоди попросил меня принять нескольких иностранцев у него в квартире...

— Как это — принять?

— Ну, в постели...

— И ты?

— Приняла.

— Потом?

— Просят же тебя, не заводись! Иначе больше ничего не услышишь.

— Хорошо.

— Они платили Тоди, и мы делили доллары. А потом я отказалась продолжать это. Он не забрал у меня свой ключ, хотел, чтобы я еще подумала.

— Какой ключ?

— Да от его квартиры!

— А сейчас он где, этот ключ?

Она показала взглядом на нишу.

— Здесь.

Я не понял, где точно, однако кухня была не такой уж большой, чтобы там не найти ключ.

— И больше никого не принимала?

— Никого.

— Дальше.

— Тоди настаивал, чтобы я продолжала. Обещал заплатить две трети, а себе взять одну.

— И ты?

— Снова отказала. Он стал запугивать, что все обо мне расскажет... Я тебя предупредила: не заводись, не вскакивай, иначе укажу тебе на дверь!

— Но как, зачем?.. Почему ты пошла на поводу у этого гада?!

— Потому что я тоже хочу ходить одетой, как другие женщины! По какому праву, почему маменькины дочки надевают шикарные импортные вещи? А я, у которой уже спина горбится от работы, пополняю свой гардероб тряпьем из лавок и магазинов возле рынка.

— Рени, дружище, ты же официантка! Идеальная профессия. Что тебе стоит обсчитывать — кого на стотинки, а кого на левы? Особенно по вечерам, когда клиенты твои так наклюкаются, что, хоть десятку припиши, не заметят. Можно и прямо у кого-нибудь в карманах пошуровать. Ведь они иногда тебе сами дают бумажники, чтобы ты взяла необходимую сумму? Это лучше, чем принимать в постели!

— Ох, оставь меня в покое. Я решила этот вопрос раньше, чем ты меня осудил. Сам видишь, отказала Тоди. Выставляю его уже третий раз.

Кофеварка закипела. Рени встала, налила кофе. Я кипел сильнее, чем кофеварка. Сделал глоток, обжегся, плюнул. Рени рассмеялась.

— Спокойно. Ответь мне на один вопрос. Почему ты, как только вышел из тюрьмы, сразу пришел к нему? Возобновляете старые дела? Если это вообще можно назвать делами... Вас снова сцапают, и ты опять утрешься полотенцем, а он останется сухим!

Она была права. Еще перед поездкой с Дашкой на Солнечный берег мне пришло в голову, что это путешествие — ну никак не для меня, не для моего здоровья, но не хотелось признаваться в этом ни перед Рени, ни перед собой.