«Ты, наверно, лопнешь от злости, когда узнаешь всю правду, милая Драга, да ведь ты же мне ее и предсказала, если еще вспоминаешь о моей милости. Ты говорила, мне еще повезет на женщин — во время прощания, помнишь, когда ты меня провожала, чтобы снова прибрать к рукам своего лапотника Диму.

От всего сердца желаю тебе счастья. Прошлое мертво, как говорили некоторые бездыханные трупы, каким является инженер Христов. Но ты увидела мое будущее намного раньше, чем любая гадалка: да, хорошенькие женщины помогли мне добраться до этого края света, потому что здесь действительно конец, а дальше начинается темная вечная вода. Одна мадам тайно вывезла меня из Германии, вторая купила билет до этого болота, третья сейчас — моя госпожа и покровительница. Я кормлюсь карнавалами, делаю разные маски, но чаще всего — маску Смерти. Здесь она нечто вроде старой дамы, ее и уважают, и подсмеиваются над ней. Головы скелетов изготавливаю из проволоки, пластмассы, некоторые из серебра. В соответствии с карманом клиента. Я тебя не забыл, но уже не смею и мечтать о тебе. Поэтому посылаю тебе это письмо, признание и объяснение в ненамеренном и бесцельном убийстве.

Я убил нашего дорогого инженера. Не ищите, как мне отомстить, не ищите ни причин, ни повода, ни прочих глупостей. Автокатастрофа, в которой погибает невинный человек, такая же случайность. Я — как тот шофер — ни в чем не виновен. Случайность или что другое, рок или судьба (в которую здесь очень все верят и потому зажигают свечи в ее честь)...

Монотонно накрапывал дождь, я только его и помню, а я забыл свой плащ в комнате этого сумасброда Юрукова. Оделся уже на улице, в полной темноте. После здешнего солнца, которое полоснуло меня, как ножом, я все еще мечтаю о такой влажной и темной прохладе как о благодати. Я вышел, это у меня уже как сон, но помню, что привык к темноте, и вдруг мне стукнуло выкурить сигарету у бетонщиков, они хорошие ребята. Я видел свет у них на площадке. А сам был как сирота в темном лесу — после того как ты выкинула меня. И я подумал: услышать бы хоть слово человеческое. Только пошел, и вдруг откуда-то появился твой Дима. Я узнал его по пальто в светлую клетку, эта клетка издалека видна. Разум у меня помутился, в голову ударило, будто я выпил бутылку ракии (и здесь делают ракию, только сладкую), и стало мне плохо, так плохо, как никогда. Из-за него я стал нищим, босяком, он отобрал у меня любимую жену (а я ее мучительно люблю до сих пор — я однолюб, как и вообще все невезучие). Вернулся в комнату, где оставил нож инженера — ты знаешь, он с перламутровой ручкой в серебряных кольцах. Мы резали им бумагу, щепки для растопки, горячий хлеб (здесь хлеб тоже сладкий, посыпан тмином и кунжутом)... Побежал как сумасшедший, схватил нож со стола и, не задумываясь, кипя от злобы, догнал его. Я поскользнулся, не повезло: падая, задел только его плечо. Тогда я его стукнул, он упал лицом вниз. Вскочив, я еще и еще раз ударил его, и нож нашел точное место — этот тип больше не пошевелился. Я перевернул его на спину — и только тут увидел, что обознался... Эта ошибка перечеркнула всю мою жизнь и толкнула меня в этот чужой город, как каторжника. Хотел сначала убежать, но потом что-то будто подсказало мне: отнеси его к бетону, там он утонет, как камень на морском дне. Море возвращает мертвецов, бетон — никогда. Хоть и худым был инженер, но, когда я его поднял, он оказался как камень... Спрятал я нож в его карман и поволок Христова туда, где заливали фундамент. Сколько я возился с ним, не помню. Тащил, заливаясь потом, соленым и горьким. Притаился в самом темном углу, завернул несчастного в мой запачканный плащ и опустил в мягкую кашу... Он потонул легко, последней скрылась его рука, которая торчала вверх, вроде бы проклиная меня. Подошла новая волна бетона — и дело было сделано. Крови не было — и в убийствах бывают случайности. Где-нибудь следов сколько хочешь, а где-нибудь — никаких. Мне повезло, если можно говорить о везении при такой мерзкой истории. Потому что я не виноват, просто злой рок, который приходит, когда его не ждешь...

Потом я пошел к Цанке выкурить сигарету, а она мне говорит: ты дрожишь, почему ты раздет в такой холод? Я сказал: вот такой я. А сам все дрожал как собака... Я действительно был собакой в эту ночь, бездомной и напуганной, но понимал, что что-то такое паршивое могло случиться только со мной, так как от рождения я невезучий.

На пароходе, поскольку я плыл один, раза два-три мне приходило в голову прыгнуть в воду. Одним телом меньше в нижних каютах — кто заметит? Но когда я смотрел в непроглядную, страшную воду, вспоминал, как какой-то старик говорил мне, что на дне царит черная, вечная ночь и плавают светящиеся хищные рыбы — очень кровожадные. Именно они остановили меня, чтобы я не прыгнул и все же достиг берега, который встретил меня неприветливо, потому что многие приезжают сюда, все, как и я, ничего не знают о здешних людях, не понимают их языка... Сейчас я уже разбираюсь в их диалекте, сам себе могу купить хлеба и кофе. Кто-то мне сказал: самая большая благодарность, которую мы выражаем кому-то, вызывает в нас соответствующую неблагодарность. Так и я с инженером, который был добр и терпелив со мной и в профессии хотел сделать из меня человека.

Чао, Драга! Я знаю, что зачеркиваю последнее доброе воспоминание обо мне. Но что поделаешь? Слепая случайность иногда сильнее наших намерений. Я был бы рад, если б не ошибся, если бы твой Дима, который обокрал мою жизнь, лежал бы забетонированный, как ему и положено.