Я совсем недавно поступил на службу, однако уже успел проштрафиться. Арестовал вора, после того как три ночи подряд выслеживал его. Когда этого типа вводили в кабинет, он стал сопротивляться — не хотел входить, пока я не позвоню какому-то полковнику, который, дескать, его знает и мог бы мне объяснить, что с его арестом произошла ошибка. Я не выдержал и дал ему пару раз по шее. Утром он пожаловался Веселинову, и в тот же день мне был зачитан приказ о наложении взыскания.

— На первый раз, — сказал подполковник, — ограничимся взысканием. А если такое повторится, жду тебя с рапортом об освобождении от занимаемой должности.

Выгонит меня, думал я сейчас, шагая к нему. И что самое обидное: он меня ценит. Мог бы закрыть глаза на мой промах. Ладно, пусть накажет, лишь бы не доложил вышестоящему начальству, пока я расследую этот случай... Наивный! Знал ведь я как дважды два, что Веселинов обязательно доложит генералу, но часто мы питаем несбыточные надежды.

Подполковник Веселинов дочитывал какую-то корреспонденцию, черкая в ней красной шариковой ручкой. В конце последней страницы поставил большой вопросительный знак, который я увидел, стоя посреди кабинета.

— Входи, Хантов.

— Я пришел, чтобы вам объяснить...

— Присаживайся.

Сел. Мне хотелось, чтобы подполковник продолжал читать, пока я справлюсь со своим волнением и приду в норму.

Веселинов отложил бумаги, взглянул на меня, слегка наклонив голову. В его глазах я уловил насмешливое выражение. А может, мне это почудилось — в таком состоянии человек становится мнительным.

Я рассказал, что случилось.

— Так, — проговорил он задумчиво. — Ты их привез в лес. Ты набрал грибов. Ты не видел никого из них, кто собирал или привез грибы с собой...

— Да.

— Тогда тебе должно быть ясно, какой вывод следует из всего этого.

— Верно. А ведь и вы, и наши с вами сослуживцы не раз убеждались в том, что я хорошо разбираюсь в грибах.

— И ты мог ошибиться. Взял какой-нибудь ядовитый двойник, и он достался Красимире.

— Исключено.

— Тогда кто-то из этой компании подложил ей.

— Допускаю. Но пока не вижу ни у кого из них причины для этого. Тони хотел жениться на ней, они даже собирались пригласить меня посаженым отцом. Другая девушка, Дашка, едва ли могла пойти на преступление — никакой ревности я у нее не замечал. И у того сводника нет причин. Хотя от людей такого типа, как Тоди, можно ожидать чего-нибудь в таком духе.

— Эти выводы — результат первых впечатлений. Красимира была беременна. Надеюсь, не от тебя?

— Как вы могли подумать!

— Не вскакивай. Мы живые люди, всякое бывает.

— Да, но...

— Дело в том, что это подозрение падает и на тебя. Прежде всех за него ухватится Лена.

Он был абсолютно прав. Я тяжело вздохнул.

Веселинов помолчал, а потом вдруг стал выговаривать мне, повышая тон все больше, и, как это ни невероятно, на душе у меня полегчало. Казалось, если он меня обругает, я возвращусь в нормальное состояние.

— Ты-то чего ищешь в этой компании, а? — почти кричал он. — Захотелось поближе к красоткам, да? Поплясать, а то и по коленочке погладить? Что с тобой происходит, Хантов? Ну просто заносит тебя. То руки распускаешь когда не надо, теперь вот в компанию влез. Да ты посмотри, как ты там выглядишь: ну точно черный перец на мороженом! И не смей заниматься этим делом, у тебя есть достаточно другой работы.

— Прошу вас, товарищ подполковник!..

— Не проси, — отрезал Веселинов. — Неужели не понимаешь, на тебя падает подозрение в отравлении девушки? По крайней мере до тех пор, пока не всплывет что-то другое, если таковое имеется. Лучше подумай, как будешь разбираться со своей женой.

Смеркалось, когда я пришел домой. Открывая дверь, подумал, что подполковник прав — скандал неизбежен. Не потому, что я совершил действия, которые осуждает наша семейная мораль, совсем нет. Женским своим чутьем Лена уловила мои настроения и сказала однажды:

— Знаешь, не вертись-ка ты среди этих... зреющих дурочек.

И сейчас она уж не преминет повторить мне эти слова. Я, скажет, тебя предупреждала!..

Наши дочери еще не возвратились из школы. Лена только что выкупала сына и одевала его. Из ванны веяло горячим паром и запахом лаванды. Сын обожал ароматное мыло, а дочери-близнецы — духи.

— Краси вчера умерла, — сказал я. — Отравилась грибами.

Лена посмотрела на меня, словно не сразу поверила тому, что я сказал. Может быть, подумала, что я шучу? Однако мой вид был достаточно унылым, и жена торжествующе прошептала:

— Так я и предполагала!

— Ну и пророчица! Прямо так и предполагала, что она будет отравлена?

— Предполагала, что ты влипнешь в какую-нибудь историю. Чуть завидишь смазливую девчонку, начинаешь смотреть на нее телячьими глазами и совсем теряешь голову.

— Возможно, я недоглядел...

— Ну, что ж теперь будет?

— Прикажут кому-нибудь из моих коллег вести расследование.

— Если расследовать будешь не ты, мне ясно, что́ обо всем этом думает Веселинов.

Получай, сказал я себе. Получай за то, что делишься с женой. То, что ты говоришь ей о своих коллегах и начальниках, она тебе припомнит в самое неудобное время и в самой суровой форме. Точно ударит — «под дых».

Едва ли был смысл возражать ей или оправдываться. Как обычно в таких случаях, права оказывалась она. Мне не сиделось дома, я открыл холодильник, чтобы перехватить чего-нибудь, потому что был голоден, и уйти.

— Куда сейчас?

— Хочу найти вторую манекенщицу.

— Зачем, если ты не будешь заниматься этим случаем?

— Это еще не означает, что мне не надо поговорить с ней.

— Ищешь неприятностей на свою голову? Давай-давай.

Лена была права, но и я считал, что у меня есть основания действовать именно так. Я не веду никакого расследования, просто хочу проверить, где Дашка, и, если можно, поговорить с ней.

Она жила в старом трехэтажном доме с потрескавшейся штукатуркой и проржавевшими водосточными трубами. Окна, выходящие на улицу, светились. Где-то верещал младенец. Откуда-то из другого окна слышалось, как супруги обстреливают друг друга эпитетами типа «бездельник» и «дурочка», не смущаясь, что привлекают внимание всего квартала.

В подъезде меня обдало запахом плесени и сырости. Я бы не удивился, если бы ступил в лужу с лягушками. Дашка жила на последнем этаже. Какой-то предприимчивый хозяин переделал чердак в мансарду и получал за нее половину Дашкиной зарплаты.

Я позвонил, прислушался. Ни голоса, ни шагов. Снова позвонил — тишина. Нажал на ручку — дверь оказалась открытой. Постучав в распахнутую дверь, я шагнул через порог.

— Кто?

— Дашка здесь живет? — спросил я, продвигаясь в полутьме коридора.

— Это я. Кто там?

Голос у нее неузнаваемый — то ли простужена, то ли плачет. Не постучав, я открыл дверь в комнату. Никогда я там прежде не был, но сразу понял, что ни одна вещь не лежит на своем месте. Скатерть валялась на полу, вокруг нее были разбросаны окурки, точно большие белые гусеницы. Перед открытыми дверцами шкафа куча одежды и обуви. Богатый гардероб для недавней студентки, подумал я. Большинство вещей из валютного магазина. Перед пустой этажеркой высилась пачка иностранных журналов мод и каталогов. Такой коллекции позавидовал бы не только софийский Дом моделей, но и любая библиотека.

Дашка лежала в постели. Взглянув на нее, я поначалу усомнился, та ли это блондинка, красотка, словно сошедшая с рекламных фотографий. Нет, никогда не должны они показываться в таком виде, никогда, чтобы сохранились поклонники их искусственно созданной, поддельной, стандартной, но все же — красоты... Бедная Дашка, растрепанная, с опухшими, потрескавшимися губами, со следами пощечин на помятом красном лице, натянув одеяло на голову, крикнула:

— Уйдите! Уйдите, пожалуйста!..

Я сдернул одеяло — Дашка закрыла лицо ладонями. Шея у нее была в синяках.