– Не обязательно убить. Даже, скорее всего, не убить, а напугать! Предостережение, так сказать, сделать!

– Значит, представительство «Агротреста» крутить будешь? Витю Дудника, начальника их службы безопасности?

– Крутить-то буду… Только сам понимаешь, тут особенно не покрутишь… Чуть что не так, они Ведерникову пожалуются… Тот генералу звякнет, а генерал от областной администрации в этом году десять квартир для личного состава ждет… Да уазики для сельских районов… На меня может так гаркнуть, в два счета начальником охраны на том же самом маслосырзаводе можно оказаться! Вот такая наша работа! – вздохнул Пипинец.

– Жизнь… – сочувственно заметил Бебут.

– Жизнь… – хмыкнул заместитель по розыску и тоже подошел к окну. – Пока всех этих чужих не было, вот это была жизнь… Тихо, спокойно. Убийства только на бытовой почве, да и то, раз в пять лет… Вот Лапка поднял завод на нашу голову!… Хотя и, когда завод стоял, было плохо! В городском бюджете ни копейки… Моя Галка в своей школе по полгода зарплату не получала! Сейчас – другое дело! Вот и не знаешь, что лучше…

Они постояли у окна. Помолчали, вдыхая острый, идущий со стороны тайги воздух.

– Ну, ладно, Василь, не буду тебе мешать. – положил Ермолай руку на плечо подполковнику. – Пойду.

– Давай… Ты долго еще у нас будешь?

– Не думаю. Может быть, завтра уже и уеду…

– Ну, ты, Ермолай Николаевич, того… – искоса посмотрел на него Пипинец. – В управлении, доложи уж как надо… И по машине этой злосчастной… И по стрельбе этой дурацкой.

– Да не беспокойся, в первый раз, что ли? Все будет нормально…

– Ты, Ермолай Николаевич, извини, что посидеть с тобой за бутылочкой кормиловки сейчас не могу… Сам видишь… Сейчас ваши из управления звонить будут!.. Не дай бог, сам полковник Елисеев!

– Да все вижу, не переживай… Посидим еще! Какие наши годы!

Бебут хлопнул подполковника по плечу и вышел из наполненного напряжением кабинета.

В приемной черным озлобленным волком сидел Часовских. Ждал.

– Ну, что этот кашеед… тебе сказал? – вставая, спросил он. – Есть что-нибудь или так… ищем-занимаемся?…

– Практически ничего. – ответил Ермолай.

– Я так и думал… Что эта размазня найти может… – поморщился Сергей Владимирович.

Бебут подполковника Пипинца размазней не считал. Наоборот, считал его толковым розыскником, но спорить с начальником службы безопасности «Сибирских продуктов» не стал.

Игры вокруг завода принимали все более серьезный характер. А вот лица самих игроков в сгустившейся предгрозовой мгле были неясны. Кто там спрятался в темноте? – спрашивал себя Ермолай.

Они вышли из городского управления милиции, спустились с крыльца и остановились у кряжистого тополя.

– Знаешь, Ермоха, – будто пересиливая себя, произнес Часовских, – а, наверное, ты прав… Ну его к лешему, этот завод… Завтра из областной клиники машина за Дилингаровым придет… В областной центр повезут… Там его лечить будут… И я тоже уеду. Подожду, пока все вокруг завода этого успокоится… Машины жечь и по людям стрелять какие-то идиоты перестанут…

– Ну, и правильно… Чего тебе свою голову подставлять? Запасной же у тебя нет. Сегодня Дилингарова завалили, завтра – тебя. – одобрил его Бебут.

Часовских посмотрел на него своими жесткими глазами, хотел что-то сказать, но не сказал, лишь поморщился. Молча протянул руку на прощание, повернулся и пошел по направлению к гостинице.

Ермолаю показалось, что он даже стал меньше ростом.

Тот вечер они проводили в Севастополе.

На улице Древней.

Эта было официальное название улицы. Она вела к развалинам Древнего города Херсонеса. Там, у моря, откопанные археологами, лежали его узкие улицы, выложенные цветной мозаикой полы маленьких домов и мраморные основания колонн в крошечных храмах.

Во времена античные времена это был крупнейший город Северного Причерноморья. Можно вообразить, как среди этих камней бурлила разноцветная толпа. Воздух кипел от человеческих желаний. В каменных ущельях прыгало эхо веселого смеха и горьких рыданий.

Теперь в Херсонесе обитала только тишина.

Ермолай с доктором Тукеевым сидели в белом саманном домике, недалеко от моря. В нем жила Валерия Леонидовна Цеклаури, с которой Тир Сулейменович познакомился, вытащив из рук обманутых ею ростовских карточных шулеров.

После драки в Севастопольском кафе, их отношения развивались стремительно.

Наведя справки, Бебут встревожился.

Дважды судимая гадалка была не очень-то подходящей подругой для ученого, занимающегося особо секретными исследованиями по линии управления стратегических вооружений министерства обороны. Бебут решил побеседовать на эту тему с доктором. Зная характер Тира Сулейменовича, Ермолай готовился к тому, что тот может вспылить. Но его ожидания не оправдались. Тукеев отреагировал спокойно:

– Неужели ты думаешь, я буду обсуждать с ней свои исследования? И неужели ты думаешь, ей это интересно?– удивленно приподняв брови, спросил он.

– Нет, этого я, конечно, не думаю. – осторожно двигался по руслу беседы Ермолай. – Но через такую даму к тебе могут подобраться другие люди… Те, кто, действительно, захотят узнать, чем ты занимаешься… Например, начать тебя шантажировать связью с ней… Знай, юридически она замужем и не разведена…

– Меня нельзя шантажировать – я не женат.

– Но репутация… – не слишком уверенно произнес контрразведчик.

– Я к этой чепухе равнодушен… Но обещаю, как только почувствую, что кто-то тянется к лаборатории, я сразу скажу тебе об этом. Ты доволен?

– Вполне. – вынужден был согласиться Ермолай.

– Тогда, давай оставим эту тему…

Бебут кивнул.

– К тому же, я детдомовец. – после паузы добавил Тукеев.

– Ну, и что? – не понял капитан-лейтенант.

– Она тоже. – ответил Тир Сулейменович.

С тех пор к этой теме они больше не возвращались. Более того, познакомившись ближе с дважды судимой мошенницей, он, почувствовал к ней даже какую-то симпатию. Будучи человеком недоверчивым в силу профессии, он одергивал себя. Дескать, мошенники и мошенницы все обаятельные. Это – их обязательное качество, без него они и не могли бы морочить доверчивым людям головы.

Но, внимательно наблюдая за гражданкой Цеклаури, он ничего подозрительного не обнаружил и почти успокоился.

Они сидели в белом саманном домике у моря и ужинали.

Стол был накрыт белой скатертью с вышивкой по краям. На скатерти стояло большое блюдо с жареной ставридкой, обложенной кружками баклажанов и кольцами репчатого лука. У рыбы была хрустящая золотистая корочка. В стеклянном графине солнечно светился легкий рислинг из подгородного хозяйства.

В комнатке было уютно, пахло морской свежестью и хорошей южной кухней. Балаклавская гадалка оказалась на редкость хорошей хозяйкой, что не очень-то характерно для детдомовок.

Возможно, причина состояла в том, что в пятнадцатилетнем возрасте Лера сбежала из детского дома, пристала к кочевому табору и два года провела среди цыганок, умеющих вкусно кормить свои многочисленные семейства, не имея газовой плиты и раковины с горячей водой.

У одной из стен стояла высокая ширма. На шелковых створках поджимали по одной тонкой ноге японские журавли. Везде, где можно, были пристроены вышитые накидки и кружевные салфетки. Вообще, различных тканей в комнате висело и лежало по-женски много.

В тот вечер воздух был пронизан электричеством. Казалось, невидимые искорки покалывают кончик носа и подушечки пальцев. Ожидалась гроза. Вскоре она и началась, но, похоже, шла по касательной, сверкала и гремела где-то над мысом Фиолент.

После ужина Ермолай с доктором вышли на воздух. Они встали, опершись о соседский забор, и смотрели на морской горизонт. Лиловый небосвод то и дело лопался сверкающими трещинами.

Росшие ниже, у самого берега кипарисы казались не добрыми курортными декорациями, а копьями наступающей армии гигантов, безжалостной и неостановимой.