— Ну беги же, беги!

Маленькая королева стояла на своем месте, ошеломленная всем, что произошло за эти считанные минуты. Она еще и сама не верила в свое опасение.

Маленький клоун бросился к ней.

— Ты осталась с нами!?

— Я и сама не знаю, как это получилось. Я очень боялась.

— Боялась? Но ведь ты же смеялась вместе со всеми.

— Совсем не то я говорю. Главное вот что: я полюбила твоего брата и если чего боялась, так только того, что никто не успеет засмеяться. Костер вспыхнет — и никто не успеет. Всему конец. И тогда я засмеялась от страха. Нет, конечно, от любви, потому что от страха никто еще не смеялся.

— Ты засмеялась вместе со всеми?

— Нет, наверное, немного раньше всех. Даже мальчишки еще не успели ничего сообразить. Ты видишь, я и теперь смеюсь…

— По-моему, ты плачешь, — удивленно заметил Маленький клоун.

— Это одно и то же. Не знаешь ты еще девчонок. А я теперь девчонка, и меня по-прежнему зовут Мальва. Помоги мне.

Она повернулась к нему спиной, и он начал расстегивать все эти крючки и пуговицы, а она торопила:

— Как ты долго возишься!

— Смотри-ка, — воскликнул он. — Эти ужасные крылья! Их нет. Исчезли.

— Я знаю. Теперь я человек, как и все. — Она легко повела плечами, сбросила ненавистное платье и, подбежав к краю помоста, швырнула его туда, где все еще горел факел. Платье вспыхнуло и сгорело в одно мгновение. Только черный дымный клубок взметнулся и растаял.

— Ты осталась с нами потому, что ты не настоящая королева, — сказал Маленький клоун. — Ты просто цирковая девочка Мальва.

— Конечно, и потому. Но это не самое главное. Главное вот в чем, — безо всякого смущения ответила она, — главное в любви. Я полюбила твоего брата. Ну и тебя, конечно. Я полюбила, в этом все дело.

Старший брат взял их за руки.

— Оба вы оказали правду. Все это так. Но мы спаслись только потому, что мы любим всех добрых людей и ненавидим зло.

А на площади и на всех примыкающих к ней улицах ликующе шумели горожане. Уже послышались веселые песни. Прежде никто бы не посмел запеть. Из тайников появились музыкальные инструменты. Первыми заплясали помолодевшие старики и старухи, которые хотя и смутно, но помнили, как это делается. Молодые еще не видели ничего хорошего и приятного, но они вмиг смекнули, в чем секрет этого развеселого занятия, и, конечно, сразу же переплясали своих учителей. Танцы и моды — на это у них особый талант, у молодых.

Сильный грохот, похожий на шум горного обвала, остановил бушующее веселье. Умолкла музыка. И все видели, как на том месте, где только что стояла тюрьма, поднимается к нему столб коричневой пыли. Обезумевшие нетопыри, обитавшие на тюремном чердаке, метались, падали и снова взлетали. Пыль и обломки — вот и все, что осталось от тюрьмы.

Налетел свежий ветер, пыльные тучи развеялись над просторами моря. Как прилежный хозяин, прошел ветер по городским улицам и площадям, начисто все подмел, встряхнул кусты и деревья, смахнул пыль со всех стен и крыш.

И город мгновенно похорошел, засверкал всеми своими красками. В чистых просторных окнах отразилось и небо, и море, и веселая земля.

В зеленых палисадниках и садах заблестела на солнце свежая листва, и там, где прежде росли только бурьян и крапива, появилось множество ярких душистых цветов.

— Столько чудес в один день! — воскликнула Мальва.

Маленький клоун сказал:

— И все оттого, что ты победила страх и засмеялась. Это и есть главное чудо.

— Нет, это оттого, что засмеялись все. А уж это твоя работа.

— Чудо! Чудо! — сейчас же принялись орать мальчишки и девчонки. Они совсем не знали никаких хороших и красивых слов, но сразу поняли, что такое «чудо». Это когда всем весело, когда красиво и много цветов. И когда всё сразу и для всех сразу. Только тогда это настоящее чудо — всё и для всех.

Так были сняты последние кадры в Сером городе, который вернул себе свое прекрасное название — Город Радости. И остров стал называться по-прежнему: Остров Доброго Сердца, как обозначено на всех старых морских картах.

Все заключительные сцены снимали на берегу моря или на палубе корабля, который капитан Куда-Ветер-Дует, как и обещал, привел в порт. Едва вахтенный матрос увидел первый столб пыли над островом, он тут же доложил об этом капитану. Корабль немедленно взял курс на остров, и не успела еще осесть пыль после третьего взрыва, он уже входил в бухту Приветливую.

Самые последние кадры — корабль на всех парусах летит в открытое море. Взлетают и падают белые чайки. На зеленых волнах, чуть покачиваясь, наплывает последнее слово, которым все и заканчивается: «Конец».

Конец самым счастливым, самым лучшим дням. А что впереди? Хотел бы Васька это знать…

Быстрые, легкие шаги простучали по гостиничному коридору, и гортанный голос пропел, как сигнальная труба:

— Собирайте шатры, запрягайте коней, грузите телеги — кочуем дальше!..

Стронгилла. Васька выглянул в коридор, но там уже никого не было. Васька загрустил: картина отснята, кончилась сказочная жизнь. А что дальше?

Он так привык к своей новой жизни, что она уже не казалась ему очень уж новой. Жизнь как жизнь, полная труда и забот. Но и эти труды и заботы доставляли одну только радость.

Ежедневные, все усложняющиеся тренировки, репетиции до полного изнеможения и съемки, которые тоже не мед. И Петушков; и Грак — мастера душу из шкурки вытряхивать. И — Васька это заметил — чем больше стараешься, тем они злее спрашивают.

«Ага, человек старается — значит, еще не в полную силу работает, значит, еще лучше может», — так они, наверное, думают. А Ваське и самому интересно наизнанку вывернуться, мучителей своих удивить. Нет, не удивляются. Как будто так оно и должно быть, и ничего Васька такого особенного не показал, а только то, что от него требуется. Ни больше, ни меньше.

Однажды он не вытерпел.

— Стараешься, стараешься, а все мало, — устало проговорил он.

Сидя на подоконнике, Петушков разглядывал утренний город и как будто не слышал Васькиных стенаний. Но Васька знал: слышит. Все еще глядя в окно, Петушков спросил:

— Ты что-то сказал?

— В школе хоть отметки ставят…

Васька сидел на матрасике, брошенном на пол, чтобы не так больно стукаться, если упадешь, и ждал взбучки. Ничего другого от Петушкова все равно не дождешься. Петушков подошел и опустился на матрасик рядом с Васькой.

— Это разговор серьезный, — сказал он и спросил: — Ты кто?

— Ну, кто… Ученик ваш…

— Верно. Ученик. Это значит, что пока у тебя своего ничего нет, кроме характера и веснушек. По правде говоря, ученик ты отличный и потому тебя надо вот так держать, чтобы ты носа не задирал. Хорошие ученики, они, брат, много о себе воображают. А от меня никаких отметок не дождешься. Придет время — сам поймешь, что ты уже не ученик, а мастер. Но, если хочешь стать клоуном, надо через все пройти. Вот тогда я тебе на самом деле скажу: «Ты сдал экзамен на мастера». Но для этого, как в нашей сказке, жизни надо не пожалеть. Ни своей, ни жизни даже самого любимого человека. Как в сказке.

Васька подумал: «Ага, это он про жену, которая от него ушла. Про „куклу“». Никто ему про это не рассказывал, но он сам привык по разным намекам, по случайно подслушанным разговорам догадываться обо всем, что взрослые хотят скрыть. И чем старательнее они скрывают свои секреты, тем чаще проговариваются. Это Васька тоже давно заметил. Он только одного не мог понять: как это от такого доброго человека могла уйти жена? Где она найдет лучше? Вот только сейчас он начал догадываться о настоящей причине. Наверное, как-то у него получилось, что он ее, свою любимую, не пожалел, не поставил выше трудного и веселого клоунского искусства.

Так думал Васька, отдыхая на матрасике рядом со своим названым старшим братом. Множество вопросов вертелось в рыжей его разудалой голове, но ни одного из них он не решился задать. Придет время, Петушков сам все скажет, а не скажет — в чужие дела насильно не влезешь.