— Отпустите меня, товарищ старшина, — затосковал Васька.

— Зовут меня Семен Терентьевич.

— На что я вам сдался? К товару довесок…

— Все мне понятно. Ну-ка, посидим здесь. Подумаем.

Они сели на скамейку под невиданным деревом — пальмой и стали смотреть на море.

Посидели, подумали.

— Ну что? — спросил старшина.

Ничего на это Васька не ответил и даже не вздохнул.

Смотрел, как в бухте, защищенной от морского простора длинным молом, раскачиваются мачты разных кораблей. Чем меньше корабль, тем сильнее его качает. Большие корабли стоят смирно.

Наверное, старшина решил, что достаточно прошло времени для размышления и, значит, пора начать разговор.

— Ну, куда ты, предположим, сейчас кинешься? Немытый, голодный, в одежонке этой немыслимой. Куда? Где ночевать будешь? — спросил он.

— Обойдусь как-нибудь…

— Как-нибудь… — Старшина покрутил головой. — Вот ты как рассуждаешь неосновательно. А у нас не должно быть как-нибудь. У нас на все план есть, линия жизни. Наметил — и не отвлекайся в сторону. Ты вот из дому убежал, устремляясь к своей цели, а море увидел и сбился с пути. Так оно тебя очаровало. А что такое море, если разобраться? Художественный вид. Пейзаж. Я и сам после работы или на выходной прихожу сюда, смотрю, культурно отдыхаю душой. Но, между прочим, о деле не забываю…

— О деле забывать нельзя, — солидно согласился Васька.

— Вот и поживи в детском доме, пока цирк не приехал.

Помолчали, еще подумали. Васька спросил:

— А не знаете, на клоуна долго учиться надо?

— Этого я тебе не могу сказать. Ученья короткого не бывает. Но только должен тебе заметить, что от короткого ученья толку немного.

— Наверное, долго. — Васька вздохнул. — Пока совсем не вырасту.

— Это уж как положено. Вырасти тебе придется. Такой порядок жизни.

И снова оба задумались под грохот прибоя.

— А это у вас что? — обмирая, спросил Васька, охрипнув от волнения. — Что это за чудо, товарищ старшина?..

В бухту, огибая маяк, входил корабль. Такие бывают только в сказках, да еще в старых приключенческих книгах, а на самом деле — никогда. А тут перед ним возник самый настоящий, большой, «живой», сказочный корабль. Его отчаянно трепало. Зеленые волны били в стекла кормовой каюты. Золоченая фигура на носу, изображающая крылатую женщину, то пропадала в седой пене, то стремительно взлетала к солнечному небу. Белые паруса трещали на ветру.

— Да что же это? Откуда такой корабль…

— Киносъемка, — отмахнулся старшина и продолжал что-то говорить для Васькиной пользы, не замечая, что никто не слушает его правильную речь.

И вот тут случилось следующее чудо, изменившее впоследствии всю Васькину жизнь.

На той же скамейке, где сидели старшина Семен Терентьевич и Васька, дремал, пригревшись на солнышке, гражданин в голубых полотняных брюках и светло-синем пиджаке. Капроновая голубая шляпа съехала ему на самые глаза.

Отдыхающий, курортник — мало ли их тут гуляет на приморской набережной или дремлет под шум морской волны. Ни старшина, ни Васька вначале не обратили на него никакого внимания. Они так бы и ушли, не поглядев на такого, ничем не примечательного гражданина, и тогда не случилось бы никакого чуда и Васькина жизнь не изменилась бы так круто.

Они даже не заметили, что этот обыкновенный курортник давно уже внимательно разглядывает Ваську из-под шляпы и явно прислушивается к разговору своих соседей.

— Киносъемка, — отмахнулся, старшина, — это у нас обычная картина.

— Нет! — закричал Васька с таким злобным отчаянием, словно старшина схватил его и пытается затащить в темную камеру. — Нет, не так все просто!..

— Очаровало тебя море, и думается мне, что ничего ты не добьешься в таком случае. Ты должен ничему такому не поддаваться, твердо придерживаясь своей линии.

— Этот мальчик всего добьется, — вдруг проговорил курортник, сдвигая шляпу на затылок.

— Прошу посторонних не вмешиваться, — внушительно сказал старшина и с достоинством повернул голову. Но, увидев на пиджаке курортника три ряда орденских планок, подтянулся и уже более почтительно договорил: — Это у вас такое мнение, не зная, что это за мальчик.

— Прошу прощения, но вы, старшина, не правы. Мальчик всего добьется. А то, что вы назвали «очарованием», дай бог, чтобы это никогда не проходило. Он заболел морем, а это прекраснейшая из всех болезней. Морская болезнь!..

— Извиняюсь. Морская болезнь приключается с человеком, находящимся внутри корабля при наличии шторма, — разъяснил старшина. — Конечно, извините, товарищ, не знаю вашего звания…

Курортник что-то шепнул старшине, тот взял под козырек, подтянулся, но почему-то улыбнулся при этом, хотя тут же почтительно прикрыл рот ладонью.

Такое поведение Семена Терентьевича насторожило Ваську. Что-то тут затевается непонятное, и не удрать ли, пока они окончательно не сговорились.

— Теперь я вас признал, — объявил старшина. — Вы Петушков.

— Совершенно верно. Анатолий Петушков. Так вот, о морской болезни. Это не та, конечно, болезнь, какая случается, когда человека укачает в море на корабле. Это совсем другого сорта недуг. Или, как вы правильно заметили, очарование. Море очаровывает человека, и на всю жизнь. Я и сам каждый раз, приезжая в Теплый город, как шальной хожу по набережной, по молу и не могу ни насмотреться, ни наслушаться. Вы — здешний житель, и то не привыкаете. Это значит, что вы — человек чуткий и мы с вами быстро договоримся. — При этом он так глянул на Ваську, что тот сразу понял: надо бежать.

— Это смотря по тому, какой у нас с вами произойдет разговор и в каком направлении.

— Разговор будет об этом мальчике. Как я понял, вы его подобрали случайно. И куда-то ведете, а он не хочет. Вот именно такого рыжего, лет десяти, мы и разыскиваем…

— У нас ничего случайного не происходит. Все предусмотрено и запланировано. А такие вот мальчики… — Старшина обернулся к Ваське, вернее, к тому месту, где только что сидел Васька.

Там уже никого не было.

— Вот, сами видите, какой это мальчик, — нахмурился старшина. — Ищи его теперь…

— Я же вам сказал: этот мальчик всего добьется. И я вас прошу — как только найдете, сообщите мне. Мы такого как раз ищем для фильма. Очень вас прошу, старшина.

Погони не было. Васька с разбега свалился под кусты и начал соображать, что теперь делать. Было жарко, и хотелось есть. Он тут же под кустом снял пальто и ушанку, которые так нелепо выглядели, — сияет солнце, кругом чудесные растут пальмы, расцветают невиданной красоты цветы, а он в зимнем пальто.

В рубашке и сатиновых шароварах жить стало намного легче, но зато так захотелось есть, что даже страх пропал.

Шумело и билось море о каменный парапет. Раскачивались и трепетали на теплом ветру кинжальные пальмовые листья. Солнечные пятна нежно позолотили песок на дорожках, где бегали и заливисто посвистывали блестящие черные птицы. Им хорошо посвистывать — они сытые. Склюнул червячка — и свисти себе сколько хочешь.

Человек Васька был терпеливый и осмотрительный, торопиться без толку не любил. Лежал под кустом и выглядывал, какие тут ходят люди, и чем занимаются, и какой от них может быть вред. Людей пока что немного, и все они ничего не делали, а просто прогуливались по дорожкам или сидели на решетчатых садовых диванах. Лица у всех какие-то задумчивые, глаза ленивые, прищуренные, как у сытых кошек, которым почесывают за ушами.

От таких сытых и задумчивых вреда не бывает. Такие все добрые.

Отметив это, Васька все же вытащил свои деньги из подкладки пальто и, пересчитав их, стал думать, куда бы надежнее спрятать. Ничего надежнее ботинок не придумал. Разделив деньги пополам, засунул под стельки. Немножко оставил на расходы. Покончив с этим, он снова вспомнил про еду, потому что неизвестно откуда налетел такой запах, что Васька не вытерпел и выглянул. Нестерпимо сладко пахло печеным тестом. Потянул носом, зажмурив глаза. Запах шел откуда-то из глубины парка. Глотая голодную слюну, Васька понадежнее запрятал пальто и шапку и вылез на свет.