Телефонный звонок после таких мыслей заставляет вздрагивать.

– Да, я слушаю, – сказал я скучным голосом.

– Господин Перцефф, предупреждаем вас в последний раз, немедленно верните документы и бросьте заниматься этим делом. Больше мы вас предупреждать не будем. Документы…

Я разорвал связь. И тут мне по-настоящему стало страшно, по позвоночнику пополз могильный холод, даже зашевелились волосы на затылке. Номер моего телефона записан всего лишь у нескольких человек, причем у самых близких мне людей. Где взяли его неизвестные? Откуда они знают, что я продолжаю заниматься этим делом? А чувство опасности становилось сильнее и сильнее. Скорее всего, бандиты следили за мной. Я вышел на крохотный гостиничный балкон. Здесь, на одиннадцатом этаже, дул пронизывающий ветер. В каких-то десяти метрах от балкона я увидел пожарную металлическую лестницу, до которой можно добраться по неширокому парапету. Все ничего, но одиннадцать этажей… Впрочем, я доверял своему чувству опасности, именно оно помогло мне избежать гибели, когда взорвали мой автомобиль. И сейчас оно говорило мне, что я уже взят в кольцо и если выйду через гостиничную дверь, то в итоге окажусь на том свете. Слишком большие деньги стояли на кону. Поэтому, собрав вещи, то есть портфель Йосифа и свой ноутбук, в душе проклиная все, я перебрался на парапет. Прижимаясь к шершавой бетонной стене, боясь смотреть вниз, я преодолел эти несколько метров, отделявших меня от спасения.

Добравшись до железнодорожного вокзала, выкупив полностью купе на ближайший поезд, отходивший через пятнадцать минут, я успокоился, только когда он тронулся. В это время зазвонил мобильный телефон.

– Господин Перцефф, не думайте, что вам удалось от нас уйти, запомните, что вы нигде теперь не будете в безопасности. Но я еще раз предлагаю вам перестать заниматься этим делом…

Я опять не стал слушать. Для чего? Сможет ли этот голос теперь, когда столько жизней оборвалось из-за этих материалов, заставить меня прекратить это дело? Конечно, я, как всякий человек, боялся, но в каждом из нас все же есть это «что-то», что и делает нас людьми. Радовало одно, что предчувствия меня не подвели. И я чудом избежал опасности. Сейчас я был уверен, что пока преследователи не смогут найти меня.

Профессора Валентина Борна на кафедре я не нашел, так как пришел чуть раньше, чем мы договаривались, и Борн еще читал лекцию своим студентам. Как только прозвенел звонок, я протиснулся в аудиторию. Рукопожатие Борна оказалось крепким, решительным. Я представился.

– Да, я вас ждал, давайте пройдем в мой кабинет, там и поговорим.

В кабинете Валентин распечатал пачку «Мальборо» и с наслаждением закурил. Я последовал его примеру. На несколько секунд воцарилась тишина.

– Что же, не будем ходить вокруг да около – честно сказать, у меня очень мало, но ваши работы я читал, поэтому и согласился на эту встречу, – резко, без переходов, начал речь Борн. – Из нашей телефонной беседы я понял, что вас интересует. Я подготовился к встрече, только, зная вас как честного и держащего свое обещание журналиста, прошу изменить либо не называть имена, упомянутые мной. (Я исполнил просьбу профессора, и некоторые приведенные ниже имена изменены, а остальные настолько известны, что он сам сказал: «Скрывать их не имеет смысла».)

Откашлявшись, Борн заговорил.

– Начну, пожалуй, с сегодняшнего дня. В настоящее время выходит много книг об отмывании грязных денег, все они имеют четкие цели – отбелить ту или иную систему, остальные же представить в невыгодном свете. Не так давно были опубликованы результаты исследования, подготовленные голландской Школой экономики Утрехта, сделанные по заказу министра финансов Нидерландов. Проблематика одна: отмывание денег в экономически стабильных странах и во всем знакомых офшорах. Однако сам вопрос ставился довольно интересно. Зачастую, клеймя недемократические страны, отдельно взятые острова или же страны, движущиеся к демократии, экономика которых находится на переходном этапе, мы забываем о вполне благополучных странах. А ведь после пристального наблюдения и изучения выяснилось, что у развитых европейцев денежные «стиральные машины» работают на оборотах, превышающих всем известные офшоры. Результат был шокирующим – оказалось, что в борьбе за рынок отмывания денег сильные страны вытеснили более слабых конкурентов и вполне неплохо себя чувствуют в занятой ими нише. И есть, отчего. Ведь ежегодный оборот «стирки», как заявил на Международном форуме по проблемам борьбы с легализацией преступных доходов и отмыванием денег Хиллари Бенн, заместитель госсектретаря Департамента международного сотрудничества и развития Великобритании, составляет от 600 миллиардов до 1,8 триллиона долларов США.

Вывод всего исследования: в государствах Евросоюза, таких как Австрия, Бельгия, Франция, Германия и Нидерланды, созданы райские условия для отмывания грязных денег. Самой же идеальной в этом отношении названа Австрия, чьи просторы представляют такой же интерес для желающих легализовать нажитые в обход закона средства, как и офшорная зона. Ежегодно в этой стране отмывается более 48 миллиардов долларов. Причем, согласно неофициальным исследованиям FATF, львиную долю в этом обороте денежных масс занимают именно российские ценности, вывезенные из страны в годы дестабилизации экономики и текущие рекой до сих пор благодаря несовершенной уголовно-правовой системе РФ.

Как место отмывания грязных денег на втором месте по популярности после Австрии теневые дельцы называют Люксембург, Швейцарию и Бермудские острова. В доказательство того, что за публикацией результатов этих исследований виден политический ход, говорит и факт наличия Нидерландов в списке отмывателей денег. Однако в стране, где 20 тысяч человек тщательно «полощут» свои нелегальные суммы (впрочем, все они менее 20 тысяч евро), по мнению исследователей, все благополучно, ведь 400 отмываемых миллионов – это не 48 миллиардов. Но 400 миллионов – это грандиозная сумма, и, значит, Нидерланды тоже задействованы в общей схеме.

Какое же место в этом занимает Россия? А никакого, Дэн, никакого. В самой России, несмотря на ее исключение из черных списков, отмывать деньги не нужно. И большинство даже не знают, что такое отмывка средств. Почему? Возьмем обычного среднестатистического представителя теневой экономики в США. Да, допустим, что он заработал преступным путем крупную сумму денег, что за этим стояло – рэкет или торговля наркотиками, – не важно, важно другое: на полученные средства он не сможет приобрести ни дорогой дом, ни даже акр земли. Ничего! Для последующего использования заработанного ему нужно деньги отбелить.

Валентин Борн умолк, затем, закурив новую сигарету, продолжил:

– В России же, в отличие от западных стран, на грязные деньги можно купить все. Казалось бы, это нонсенс, но никого не удивляют преступники, разъезжающие на дорогих лимузинах, имеющие в собственности особняки, а некоторые – даже личные вертолеты. И большинство прекрасно знает, что это преступники, что источники их доходов – криминальные. И зачем, спрашивается, при таком положении вещей отмывать деньги российскому правонарушителю? А если учесть, что даже ельцинская, то есть президентская, политика приватизации не вполне законна, то значит, именно на «черные» деньги куплены целые отрасли народного хозяйства, не говоря о таких мелочах, как телевизионные каналы, заводы и прочие блага, которые законодательное право именует как «национальные», то есть не подлежащие приватизации. Вот и получается, что в самой России типичный представитель теневого бизнеса, к примеру алюминиевого, не понимает самого термина «грязные деньги» – для него это наличные, на них нужно что-то купить, и тогда легализация доходов автоматически состоится.

– Подождите, но если России не нужно отмывать деньги, почему тогда русская мафия фигурирует в качестве основного поставщика грязных денег в стиральный западный цех?