И тут же раздались короткие гудки. Я выругался. Нет, я не чувствовал своей вины в смерти Галины. Каждый из нас, я имею в виду журналистов, знает, что любое расследование может закончиться как сенсацией, за которой Галя как раз и охотилась, так и смертью. В итоге Галиной смертью все и завершилось… Но завершилось ли?

Вспомнив обстоятельства самоубийства Бэггинса, я подумал о безрезультатности поисков доказательств преднамеренного убийства. Во мне сработала интуиция профессионала: ведь когда речь идет о двух миллионах долларов, о случайностях говорить не приходится. Поэтому моя уверенность только окрепла – лететь в Россию уже не имеет смысла. На похороны тем более я никогда не ходил. Пусть говорят любые слова, но память – она вовсе не в общих собраниях и мероприятиях, она в душе. Легче поплакать на похоронах и забыть, труднее пронести образ человека через всю жизнь.

Я вновь закурил. Слишком стремительно развивались события, слишком все быстро происходило. В случайность смерти Галины, как я уже сказал, я не верил. Пусть косвенно, но все улики свидетельствовали о чьем-то злом умысле, о чьих-то преступных намерениях.

И все же отчаянно хотелось прямо сейчас заказать билеты на самолет и лететь в Сибирь. Однако, взяв себя в руки, я вновь обрел способность анализировать. Мое присутствие или отсутствие вряд ли как-то поможет Галине. Зато, судя по тому, с какой скоростью принимали решения преступники (что это они, я ничуть не сомневался), становилось ясно: нужно как можно скорее продолжать копать, пока они все не подчистили так, что не найдешь не только зацепок, но и микроскопических пылинок, могущих дать хоть какую-то информацию.

Мои размышления прервал телефонный звонок.

– Слушаю, – постарался буднично произнести я.

– Дэн Перцефф? – спросил безликий голос, словно пропущенный через синтезатор.

– Да.

– Так вот, господин Перцефф, вы взяли то, что вам не принадлежит, поэтому просьба большая – верните, – зловеще просипели на том конце провода.

– Если вы скажете, что вам конкретно нужно, тогда, тем паче, насколько я знаю, клептомания не та деятельность, за которую можно меня привлечь по решению суда, – я нарочно говорил непонятно и запутанно, сразу поняв, что звонившего интересует та самая коробка, что я унес из кабинета Тома Шелли.

– В общем, подумайте, – взял себя в руки незримый собеседник. – Я вечерком вам перезвоню, а вы пока постарайтесь изменить свое решение, может, съездите в редакцию «Криминальных новостей», а лучше через пять минут включите телевизор, и вам все станет ясно. И насчет вещей тоже.

Я хотел сказать, что не понимаю, о чем идет речь, но собеседник уже повесил трубку.

Телевизор заставил меня поежиться, так как в душе зашевелился самый настоящий ужас.

Ну и свистопляска! Чьих же рук это дело? Странный акцент говорившего и полнейшая наглость, абсолютно наплевательское отношение к полиции подсказывали, что так действуют только одна нация в мире. Русские! Неужели это легендарная русская мафия, с которой мне еще не доводилось сталкиваться, несмотря на то что о ней судачили на всех углах и перекрестках?..

Еще я вспомнил, что мой знакомый как-то говорил, что занимается как раз историей русской мафии, собирает по ней различные материалы. Жил он в Эстонии. Слава богу, что я не стал откладывать звонок ему домой, хотя час в Прибалтике уже был довольно-таки поздний. Едва он услышал мою просьбу о материалах, как зачастил скороговоркой, и я готов заложить последний доллар, что в его голосе слышался неприкрытый страх.

– Перцефф, приезжай, я тебе все передам! Но не больше. Все документы! Все твое! Но сам я ничего и никому не говорил!

Мы договорились о встрече, и я сразу же заказал билеты на самолет в Эстонию.

Я зло затушил окурок о скамейку, пожилая женщина посмотрела на меня с укором. Мой респондент опаздывал. Вот чего не люблю, так это непунктуальности. Странно, почему мы, ожидая кого-то, ругаем его, а сами с пренебрежением относимся к чужому времени? Выработать у себя привычку приходить к назначенному часу довольно легко, но большинство даже не задумывается о других. Я вновь взглянул на циферблат, после трех миновало уже пятнадцать минут, поэтому мне оставалось лишь встать и уйти. Что я и собрался сделать, как наконец вдали показался Йосиф Педаник, в прошлом мой коллега, газетчик. Однако с того времени миновало уже больше шести лет, и Педаник, устав от суеты Америки, возвратился на свою неспешную эстонскую родину.

Кого из нас щадят годы? Не миновали они и его, но я совсем не ожидал увидеть на месте тонкого невзрачного вьюноши толстяка с пронырливым лицом и пухлыми ручонками. Если раньше Йосиф напоминал этакий хрупкий цветочек, то сейчас он походил на кактус, какой растет почти в каждом доме – кругленький и пушистый.

Педаник, нервно озираясь, прижимал к груди объемистый кожаный портфель ядовито-желтого цвета. Торопливо пожав мою ладонь, он пробормотал:

– Перцефф, вот все документы! Но запомни, мы с тобой не встречались, я тебе ничего не передавал… И вообще, забудь, что эта встреча была, – он плюхнулся на скамейку рядом со мной, достал пачку «Кэмела» и, торопливо раскурив сигарету, продолжил:

– Нет у меня времени, Дэн! Тут все, что удалось накопать по этому вопросу, хотел издать книгу, но сейчас женился, а ты сам должен понимать, какие это материалы… За семью страшно. Забирай вместе с портфелем! Ладно, рад был повидать! Как приедешь еще, без всяких расследований и прочей суеты, милости прошу в гости – адрес знаешь, телефоны тоже.

Внезапно он вскочил с места и, не слушая меня, бросился почти бегом прочь. Я лишь пожал плечами – главное, что материалы теперь у меня. Поэтому я побрел в свой номер в гостинице, ближайший авиарейс только завтра в обед, билет я заказал, так что пока от меня ничего больше не зависело.

Кроме документов в портфеле меня целиком и полностью занимал вопрос блокнота Бэггинса. Знакомый в отделе криптографии ФБР обещал расшифровать его к моему приезду. То, что информация не уйдет, я не сомневался, ведь этот человек был многим мне обязан.

Пообедав в гостиничном ресторане, я заказал кофе в номер и принялся разбирать бумаги из желтого портфеля. Чем мне нравился Йосиф Педаник – это педантичностью, поэтому записи и заметки из газет, а также интервью с интересующими меня людьми находились в строгом хронологическом и тематическом порядке.