Смущение.

Перед ним открывается коридор, линолеум на полу по-больничному чист и блестит. Зачем он, собственно, пришел сюда? Ему даже трудно подобрать слова, чтобы описать причины, которые побудили его к этому позднему, тайному визиту. Все, что он знает наверняка, так это то, что он сбился с пути и ему необходимо напомнить самому себе, куда и зачем он движется. Каково оно, это самое великое желание на свете?

Он останавливается около открытой двери. В палате очень светло, и ему хорошо видно. Пациент внутри — женщина. Кровать приподнята, и она полулежит-полусидит, опираясь на белые подушки. Глаза ее закрыты, тонкие руки вытянуты вдоль тела. Одна нога выглядывает из-под одеяла.

Он заходит в палату и останавливается перед кроватью, пристально вглядываясь в ее лицо. Скорее всего, она была очень привлекательной в молодости, у нее тонкая кость, хрупкое строение. Но подбородок ее обвис. Руки обмякли и покрылись морщинами. Кожа головы приобрела неестественный ярко-розовый цвет. Он посмотрел на ее ногу и заметил, что пальцы ног у нее изящные. Но ногти на них пожелтели и ороговели.

Он ничего не знал об этой женщине, но ему не нужно было заглядывать в историю ее болезни, чтобы понять — она умирает. Он как будто чувствовал, как работает каждый ее орган, видел армию неутомимых бактерий, притаившихся в ожидании. Он даже представлял себе, что видит сквозь кожу, как взбесившиеся от ярости ферменты стучатся в тонкие стенки клеток, готовые разорвать в клочья эту поблескивающую оболочку и, словно наполненный ядом поток, хлынуть внутрь, поедая, превращая в жижу, просто пожирая все тело, пока оно — лишенное света — не разрушится само по себе.

Женщина пошевелилась, ее голова откинулась на подушки. Она открыла глаза. Когда ее взор остановился на нем, она улыбнулась ему с такой нежностью, что сердце у него вздрогнуло. Он благодарно сжал ее руку.

— Спасибо, — сказал он. — Вы мне помогли.

Ее пальцы устало дрогнули.

— Спите, — прошептал он. — Возвращайтесь к своим снам.

Словно послушавшись его, она снова сомкнула веки. Он осторожно положил ее тонкую руку на кровать и вышел в пустой коридор. Его высокая фигура проскользнула в раскрытую дверь и прошла мимо погруженных в сумерки палат с покоящимися в них пациентами, которые равнодушны ко всему и прислушиваются только к собственному угасающему дыханию. Он знал, что его решимость теперь укрепилась. Он снова нашел свой путь. Самое великое желание. Он вспомнил о нем. И он знал, в чем состоит ответ на его вопрос. Так что же тогда сомневаться?

— Привет, подруга.

— Что ты здесь делаешь? Уже довольно поздно. — Лэнис, работавшая в «Скорпио» вечерним администратором, с удивлением вскинула брови, увидев Миа.

— Как поживаешь, Лэнис? Как дела у Джорджа?

— Ты с ним разминулась, — Лэнис улыбнулась, — но ты бы не узнала его, Миа. Это теперь совершенно другой парень.

Джордж, пятнадцатилетний племянник Лэнис, еще год назад был трудным подростком. Но когда на Youtube выложили видео, на котором Джордж избивает другого мальчика и чуть не отрывает ему ухо, Лэнис решила, что с нее довольно. Миа хорошо помнила это видео. Изображение было размытое — побоище заснял на мобильный телефон одноклассник Джорджа, который присутствовал при этом, — но жестокость и уродливость происходящего просматривались хорошо. Они пинали друг друга ногами, кусались, царапали друг другу лица — во всем этом не было ни капли изящества или самоконтроля, которые присущи настоящему поединку. Но еще хуже было то, что большинство учеников, собравшихся вокруг, — и среди них много девушек — явно получали от происходящего огромное удовольствие и подначивали дерущихся. На следующий день Лэнис привела Джорджа в доджо и отдала его в распоряжение Джей Си на час. Тот надел на парня защитный шлем, натянул ему на руки перчатки и приказал все время держать подбородок вниз. Больше Джордж за старое не брался.

— Есть еще кто-то в доджо? — спросила Миа, проходя через турникет.

— Там один парень, кажется. И еще несколько наверху, в тренажерном зале и в бассейне. Но я, вообще-то собираюсь уже выгонять их и закрывать заведение.

— Я недолго, — пообещала Миа.

Доджо был пуст. Здесь не было никого, кроме одного парня с лишним весом, который как-то бесцельно колотил грушу. Позанимавшись еще минут десять и проделав серию неумелых ударов, он ушел.

Было очень странно находиться одной в этом огромном помещении, она словно заново осознала, как оно велико, насколько высоки потолки. Пока она выполняла одно упражнение за другим, ее отражение в зеркале казалось ей бесплотным духом. Поворот, толчок, мах, бросок. Поворот, толчок, мах, бросок.

Она и прежде повторяла эти движения тысячу раз. Форма, визуализация, цель — главные наставления Чилли. Выполни прием правильно, представь, как ты будешь использовать его против соперника, а затем выполни его целенаправленно. Но, совершая одно движение за другим, она вдруг вспомнила слова Эша, сказанные им в тот вечер, когда он спас ее от разбушевавшегося Арта, о том, что поединок поединку рознь. Один — чистый и возвышенный. Второй — это совершенно другое дело.

Как бы она справилась с реальным боем? Если судить по ситуации с Артом, то не очень хорошо. Однако бой — это не ее предназначение. Ее дар — защищать, и отнюдь не посредством силы, а посредством исцеления. Боевые искусства — это способ повысить чувствительность ее ци, усилить ее целительские силы, а вовсе не способ свалить кого-нибудь на землю.

Лэнис просунула голову в дверь.

— Пятнадцать минут, Миа.

Миа подняла руку, давая понять, что слышала. Есть время еще на одно ката. Закончив, она прошлась от выключателя к выключателю, секция за секцией погружая доджо в темноту, пока в конце концов не оказалась перед дверью.

Она обернулась и взглянула на простирающийся перед ней зал, погруженный во мрак, и ей показалось, что она видит тени давно ушедших бойцов. Слышит шорох их ног, скользящих по матам, едва различимый звук их кулаков, ударяющих по кожаным грушам. Они возвращаются, точно привидения, бесплотные духи, не желающие смириться с тем, что время их прошло и что больше не будет поединков, к которым надо готовиться. Отключив последнюю лампу, она вышла из зала и осторожно закрыла за собой дверь.

Женская раздевалка оказалась закрытой. Миа несколько раз надавила на ручку, но дверь не поддалась. Видимо, Лэнис закрыла ее, не подумав, что Миа еще не переоделась.

Она направилась к входной двери, но у стойки никого не было. Вращающиеся двери застыли в неподвижности, в вестибюле — пусто. Под потолком гудела флуоресцентная лампа. Ей просто необходимо было попасть в раздевалку — ведь там ее кошелек. Она, конечно, могла попытаться вскрыть замок — этому ее научил пару лет назад один из клиентов, отсидевший за воровство, но у нее не было привычки носить с собой отмычку. И хотя дверь была старомодная, так что вскрыть ее можно было даже при помощи кредитной карты, у нее и того с собой не было. Кредитки были в кошельке, а кошелек в раздевалке, за запертой дверью.

С мгновение она раздумывала. Был еще один путь в комнату, который пролегал, как ни странно, через мужскую раздевалку. Возможно, ей нужно воспользоваться им и проскользнуть там. Толстый парень, который колотил по груше, наверняка уже ушел. Конечно, ей очень повезет, если мужская раздевалка еще не заперта.

Она подошла к двери и нажала на ручку. Дверь открылась. Перед ней было длинное узкое помещение с рядами ящичков и деревянных скамеек. Комната казалась пустой. Но она заметила следы мокрых ног на цементном полу и мокрые плавки, лежащие в небольшой лужице на полу. До нее донесся звук льющейся воды. Кто-то принимал душ.

Она осторожно заглянула за угол. В отличие от женской раздевалки душевые здесь не имели стеклянных перегородок и были совершенно открыты.

Он стоял спиной к ней и мыл голову. Шампунь, пенясь, стекал по его шее и мускулистой спине. Это был Эш. Она смотрела на его фигуру. Широкие плечи, узкие бедра. На одной из ягодиц красовалась татуировка — большие черные идеограммы были красиво выполнены. Их явно наносил мастер каллиграфии. Но китайские это иероглифы или японские? Она не знала, да и вряд ли это имело значение. Значение имело то, что Эш сказал ей, что никогда раньше не делал татуировок.