– У меня скоро будет ребенок, – лепечу я.

Мне кажется, он не слышит, что я ему говорю. Он осыпает поцелуями мои глаза, лицо, шею. Он не верит своему счастью.

– Ты понимаешь, мальчик, что со мной произошло? У меня скоро будет ребенок!

– У нас будет ребенок, – выдохнул он в мои волосы. – Я вас люблю. Я вас очень люблю. Моя мама будет очень рада, что у нас будет ребенок, она мечтала стать бабушкой, я ей сейчас позвоню. Люблю!

– Это так прекрасно! Так замечательно! Мне никто никогда не говорил таких слов! – У меня из глаз брызнули слезы.

Максим с недоверием посмотрел на меня.

– Никто? – переспросил он.

– Никогда, – подтвердила я. Он весь дрожал.

Я чуть отодвинула его и сказала: – Одевайся.

Он продолжал меня обнимать, не понимая, зачем ему одеваться.

Однако остановился и, повинуясь, впрыгнул в брюки. Сорочку я застегивала ему сама. По одной пуговичке. Когда я помогла заправить ее за пояс, пальцы коснулись возбужденной плоти. Еще мгновение – и мы бы так и остались в раздевалке загородного склада.

– Поехали. – Я дала команду себе и ему.

Он словно во сне потянулся за мной, боясь ослушаться.

– Такси. – Я не могла вести свою машину и бросила ее без сожаления у склада.

На заднем сиденье мы обнимались до исступления, борясь с собой и со своими чувствами.

Наконец, выползая из машины, растрепанная, обессиленная, я взглянула в бархатные глаза своего любимого.

Они горели счастьем. Крепко держась за руки, мы вошли в офис.

– Вам пришел факс из Америки. – Лягушка встречает меня с папкой в руках. – Это первое, второе – звонил Влад, он вернулся, скоро будет здесь, и... – Влажные глаза Лягушки излучали повиновение и преданность. – Я ему не говорила, что вы вернулись. Правильно?

– Факс из Америки? – переспросил Максим, его взгляд напряжен. Он не отпускает мою руку.

– Черт с ним, с этим факсом, – говорю я, чтобы не расстраивать его.

– Нет-нет, прочтите, – настаивает Лягушка.

Я, не отпуская руки любимого, читаю послание:

«Дорогая! Сожалею, что не успела объясниться с тобой. Мы расстаемся со Стивом. Я ухожу к отцу своего будущего ребенка. Желаю счастья. Нэнси».

И приписка:

«Вернись, пожалуйста. Стив».

Максим заглядывает через плечо.

Последние строчки он читает вместе со мной, потом печально отпускает мою руку – по пальцам, каждый по очереди, словно прощаясь.

– Глупышка, – шепчу я ему, – звони маме.

– Правда?

– Правда. – Я затаскиваю его в свой кабинет.

– Звонить прямо сейчас? Я качаю головой:

– Сначала иди ко мне.

Он сбрасывает пиджак и неуверенно приближается ко мне. Через секунду я теряю над собой контроль.

Стон вызывает переполох в офисе. Робкий стук в дверь:

– Вам плохо?

Растерзанная, я открываю дверь: перед нами широко раскрытые глаза Лягушки и щелочки у сотрудниц, которых Влад называет серыми мышами. Как я их перепугала!

– Нам хорошо! Хорошо! Лучше всех, понимаете?

Серые мыши хлопают в ладоши:

– Мы так ждали вас! А Лягушка пятится к выходу:

– Вы меня уволите?

– Оставайся, – великодушно разрешаю я. – Будешь у Максима секретарем. Теперь он вместо Влада. Согласна?

– Конечно, – квакает она.

И в это время, словно на сцену в спектакле, входит Влад. Он, как всегда, загорел, свеж и удовлетворен. Италия пошла ему на пользу. Одет в тоненькую белую сорочку с широкими, по моде, манжетами, в настоящий костюм от Гуччи. Не подделка от Патриции.

– Что тут происходит? – Он обводит всех удивленным взглядом, еще не успевая ничего сообразить.

– А ты почему не на складе? – Грубый окрик касается Максима. – Рыжик, красавица моя, ты уже вернулась? – Он направляется ко мне. – Ты уже все? – Вопрос звучит довольно глупо, прошло всего четыре месяца. Я молчу. – Зачем вернулась? – наконец догадался, и голос звучит жестче.

– Это я ее вернул, – вдруг твердо говорит Максим. Мы стоим рядом.

Влад отталкивает его и кладет мне руку на плечо.

– Рыжик, – он проводит пальцем, как всегда, убирая волосы с моего лица, – Рыжик, что происходит? – Это он говорит тихо, а затем орет так, что у меня лопаются перепонки: – Что случилось? Ты сорвала контракт?

– Ничего, – Максим берет меня за руку и отталкивает Влада, – просто у нас с Надей скоро будет ребенок.

Мы с Максимом сидим у бабушки Василисы. Прилетела из Канн Леля. Она рассказывает о своей поездке в Канны и одновременно печет блины. От клубничного варенья, которое стоит на столе, исходит сладкий аромат.

– Нет, ты представляешь себе? – Леля заходится от переполняющих ее чувств. – Японцы были уверены, что им достанется «Золотая камера», а когда объявили Россию, чуть не сошли с ума. Я сижу в зале с Лаврентьевым. Василисочка, ты помнишь красавца Лаврентьева, того, что снимался в послевоенном фильме «Бойцы»?

– Конечно, помню, – улыбается Василиса, – он за тобой всегда на «Победе» приезжал.

– Раньше на «Победе», а теперь на «ауди», ты забыла, он же за мной, когда мы улетали, заезжал.

– Как же, как же, все наши старушки, что по лавочкам во дворе сидят, носами к оконным стеклам прилипли: «Видите, за Лелькой еще кавалеры на импортных...» Надюш, как ты новым словом машины называешь, «телегами», что ли?

– Тачками, Василиса Васильевна, – подсказал, расхохотавшись, Максим.

– Да-да, на импортной тачке прикатил.

– Да ну вас, – не обиделась Леля. – Так вот, – ей не терпелось дорассказать о Каннах, – объявляют: «Лучший фильм-сказка середины прошлого века... – все замерли – „Тридцать три богатыря“ Романа Лиханова!» И зал как захлопал. «„Золотая камера“ вручается российскому представителю, одному из создателей фильма...» – и я иду на сцену.

Леля продемонстрировала, как она трусцой неслась за призом. Мы смеемся и хлопаем.

– Когда я увидела бархатный костюмчик, – продолжала тараторить Леля, – который ты мне привезла, я расстроилась. В нем бы я, конечно, на сцене выглядела лучше.

– Ничего, – возразила Василиса, – то креповое ретро сейчас опять в моде. Правда, Надь?

– Конечно, снова в моде. А костюмчик ты наденешь в Дом кино, бабушка сказала, что тебя пригласили рассказать о Каннах.

– Да, – с гордостью заявляет Леля и кричит: – Из-за вас блин сгорел.

– Не расстраивайтесь, я люблю подгорелые, – утешает ее Максим.

– Василиса, а на свадьбу можно надеть черное, как считаешь?

– Леля, ведь не ты же невеста! – Бабушка Василиса улыбается.

– Мы тебе с Максимом подарим к свадьбе тоже светлое, наподобие моего. Правда, Максим?

– Только недорогое, – сразу же согласилась Леля.

– Нет, ты же знаешь, Макс на вещевом складе работал, там стоков столько – даром отдают!

– А вещи новые?

– Конечно.

– Тогда я согласна. Я же буду свидетельницей со стороны невесты, – ловко оправдываясь за то, что выпросила новое платье, говорит Леля.

– Главное, чтобы папа ко дню свадьбы поправился.

– Ему ходить уже разрешили? – Василиса смотрит пытливо.

– Разрешили. Только дома у него покоя нет. Лучше бы его в больнице подержали. Ему всех детей подкинули. Мама с ними занимается.

– Как же Оля справляется? Раньше, помнится, она от одной тебя на работу сбежала. – Бабушка качает головой.

– Нет, бабуль, теперь она всех папиных детей обожает и жалеет.

– А Юлька-шалава куда подалась? – Леля намазала последний блин маслом и с осуждением воскликнула: – Как можно от детей отказаться!

– Она не отказалась, она просто их оставила мужу. Ей папа все равно бы Машку не отдал.

– А Вовика? Он вообще ребенок не Виктора. – Лелька продолжала возмущаться.

– Все дети Божьи, – поучительно произнесла Василиса.

– Он уже к Машке и Татьяне привык. Ему от них сейчас тяжело оторваться. Я маме в помощницы одну девчонку нашла. Девчонка детдомовская, но...

– Господи, ну зачем им детдомовская, обворует ведь! – Лелька строго посмотрела на меня.