– Попробуй не торопиться, – попросил он меня. – Тебе понравится.

Я попробовала.

Сдержанный по жизни американец в сексе оказался неуемным.

– Это дает новые ощущения. Это растягивает удовольствие, – нашептывал мне он. – Еще, еще медленнее.

– Не хочу, – стонала я, – хочу быстрее.

– Вот так, подержись за меня. – Он меня учил любить совсем по-другому.

Но это было не в моем характере. Ощущение, которое возникало, когда я возвышалась над человеком, словно распятым подо мной, было ощущением власти. Я гарцевала. Он молил не торопиться. Этот секс был для меня другим, томительно-сладким. Продолжительным, от которого, однако, не выбиваешься из сил, не устаешь, только временами возникали видения: мне казалось, что я плыву в лодке по безбрежному океану. Только изредка весло, то самое, одно-единственное, вздрагивает на волнах. Оно давало направление. У него твердый крепкий руль, с курса не собьешься. Рулевой не мой возлюбленный. Нет! Он чужой муж. Это придавало нашему сексу что-то запретное, то, что для меня навечно должно быть под замком. Запретный плод сладок. Это правда. И то, что Стив не стремился ко мне сам, еще больше подстегивало меня и злило. Но сейчас я властвовала над ним, я на коне. Он временно подчинялся. А точнее, играл со мной в свою игру.

Ночь пролетела как миг. Под утро он ушел в свою спальню. Около одиннадцати утра приехала Нэнси.

Я вышла к завтраку.

Нэнси потрепала меня по щеке:

– Как спалось, милая? – спросила она меня. – Сегодня ночь была душной. Что-то ты выглядишь измученной.

Стив, не поднимая глаз от кофе и утренней газеты, монотонно произнес:

– Наверное, врачи замучили.

Я промолчала. Произнеси я хоть слово, Нэнси бы почувствовала фальшь.

Теперь я жила ожиданием следующей ночи любви. Но ее не было. Он приезжал и уезжал, даже не взглянув на меня. Однажды я, не выдержав, позвонила Стиву среди недели и сказала, между прочим, что хочу посмотреть Майами.

– Уеду в Москву и даже не увижу город. – Мне нужен был повод встретиться с ним.

Он сухо отказал, сославшись, что занят.

Это было как удар, пощечина. «Пошла ты!» – другими словами. И я пошла. Однако через день услышала в трубке его веселый голос:

– Прости, пожалуйста. Я тебя обидел. У меня были неприятности. Приезжай.

– Я передумала, – холодно отозвалась я, отключилась и больше не подходила к телефону.

Он приехал, не дожидаясь воскресенья. И привез мне подарок. Это был бриллиантовый браслет. Я не приняла.

– Такие вещи дарят... знаешь кому? И за что? У нас с тобой чисто деловые отношения. – Мы гуляли в саду. Нэнси была в доме, близко, совсем рядом. Правда, сад был в несколько гектаров.

– Я слышал, ты купаешься в любую погоду? – Он хотел меня утащить подальше от дома.

– Да.

– Пойдем искупаемся в океане?

– Ты замерзнешь, и вообще скоро дождь.

– Ты согреешь.

– Не буду.

– Твое право. У нас с тобой соглашение. – Теперь обиделся он, а я... оттаяла:

– Пойдем.

Мы заплыли далеко-далеко. Было действительно холодно.

– Иди ко мне. – Я сдалась первая и протянула ему руки.

– Хочешь меня согреть?

– Да.

– Не боишься?

– Чего?

– Утонуть.

– Мне нельзя тонуть. Я дорого стою.

Он подплыл и крепко обнял меня. Я бедрами обхватила его. Мы прильнули друг к другу. Пошел дождь. Мои волнистые волосы выпрямились и висели словно сосульки, облепив его лицо. Он не видел ничего перед собой.

– Плывем к берегу, может начаться шторм.

– Я обожаю, когда опасно. Полюби меня здесь, посреди океана.

Мы поменялись позами, он обхватила мои бедра своими, вокруг был океан.

– Здесь, в воде, ты тоже любишь медленно?

Нас качали волны, и мне казалось, что Стив отключился. Но это было не так.

– Мы будем заниматься любовью так же долго?

– Пока не доплывем до берега, – сказал он и поцеловал меня, захватив мои губы. Его тело напряглось.

– Теперь торопишься ты, – упрекнула его я.

– Научился от тебя.

– Любить по-русски?

– Быстро, как ездить.

– А мне понравилось медленно, – сказала я, но слова оказались бессмысленными.

Крик чаек заглушил мой.

– Боже праведный, вы что, купались? – увидев нас, воскликнула Нэнси.

– Нет, купалась только я. – По Стиву не было видно. Он высох по дороге домой. А чтобы высушить мою густую гриву, требовалось побольше времени.

– Так ведь можно утонуть, и вообще это опасно. Я предложила Наде купаться у нас в бассейне или джакузи.

Она посмотрела на меня с укором. В нем таился и вопрос, и осуждение одновременно: «Со мной развлечься не захотела, а вот со Стивом...»

– Люблю купаться в экстремальных условиях.

– В следующий раз возьмите меня с собой. Я тоже хочу попробовать.

– Непременно, – отозвался Стив. – Но Надю мы больше не возьмем.

– Это еще почему? – взорвалась я.

– В твоем положении это опасно, и вообще можно простудиться. – Он меня дразнил.

Нэнси подняла бровь.

– Я имел в виду в ее будущем положении, – поправился Стив.

Он словно в воду смотрел.

Через неделю я приехала в медицинский центр. Это был срок моего очередного обследования.

Я заглянула в кабинет к своему врачу. Никого не увидела, только услышала, что откуда-то раздаются громкие всхлипы. Звук плача привел меня в соседнюю с кабинетом гардеробную. В узком шкафчике, предназначенном для одежды, сидела Сандра без формы и, горько рыдая, размазывала слезы по своим близоруким глазам. Очки, упав с колен, валялись рядом на полу.

– Ты что? – Я подошла к девушке и, подняв с пола очки, погладила ее по плечу. В ответ она разразилась плачем еще громче.

– Представляете, они обвиняют меня, что я перепутала пробирки, поэтому у белой женщины родился ребенок-мулат.

– А отец тоже белый?

– Да-а, – ревела она.

– Как же так? – Я тут же подумала о себе, не хватало, чтобы я от нерадивости этой ученой девчонки Стиву преподнесла в подарок негра. Как она в очках с такими мощными диоптриями вообще что-то видит?

– Может, ты действительно... – Я не успела договорить.

– Нет-нет, я все делаю очень аккуратно, перепроверяю тысячу раз. Мой профессор в университете сказал, если я уверена на сто процентов, что это не моя ошибка, можно провести генетическую экспертизу...

– Конечно, – успокоила я Сандру, хотя слабо разбиралась в этом. – А может, в роду у твоих белых пациентов были темные корни? Бабушка темнокожая или дядя?

Сандра меня не услышала. Она продолжала рыдать:

– И вообще я занимаюсь плохим делом, все мы тут занимаемся... у-у... – Слезы капали на очки, которые Сандра усиленно протирала подолом юбки. Она выглядела обиженной, беззащитной девчонкой.

– Что ты! – уверила ее я. – Ваш труд очень ценен. Столько женщин, которые не могут сами родить и очень хотят ребенка!

– Знаете, почему я занялась этой темой? – Слезы высохли. – Моя мама умерла при родах. У нее было больное сердце. Ей нельзя было... нель-зя. – Она снова зашлась.

– Вот видишь. Если бы ей кто-то помог, то и ты бы родилась, и мама твоя осталась в живых. – Я, как могла, уговаривала Сандру.

– Нет, девчонки с факультета психологии дразнятся, говорят, что наша наука аморальна, потому что у таких детей, которых вынашивают не ро-ди-те-ли... – Она стучала зубами.

– Да-да, я поняла... принести тебе попить?

– Не на-до. У детей, которых мы выводим, – продолжила она самобичевание, – словно в инкубаторе цыплят, у них... не будет с родителями внутренней связи.

– Какой связи?

– Внутренней, которая через утробу матери передается.

– Что это еще за связь? – забеспокоилась я.

– Они проводят эксперименты с младенцами.

– Кто?

– Студенты с факультета психологии.

– У них своя наука, у тебя своя.

– Говорят, что дети, даже только что рожденные, безошибочно определяют своих мам.