– Это точно? – спросила я, вглядываясь в экран монитора.

– Абсолютно. Даже могу порадовать вас, назвав пол ребенка.

– Неужели? Слышала, что у нас это возможно, когда срок переваливает за половину.

– У вас будет мальчик! – Водя компьютерной мышкой, он показал мне на экран. – Видите половые признаки?

Я, честно, ничего не видела, только темную движущуюся тень, похожую на облачко. Однако поверила безоговорочно.

Радовать этим сообщением Нэнси не было никакого желания. Я позвонила Стиву.

– У тебя будет сын. – Я сказала так нарочно. Не хотела говорить «у вас».

– Как я счастлив! Нэнси тоже будет рада. – Нэнси он не забыл. А меня? – Я счастлив за нас, – вдруг вспомнив, что я в некотором роде тоже участница, поправился он. – Хочешь, я приеду?

Если честно, мне тут, покинутой всеми, вдалеке от родины и близких, очень недоставало этих слов.

– Что тебе привезти? Может быть, тебе чего-нибудь не хватает?

– Птичьего молока, – грустно ответила я.

– Чьего молока? – по-деловому уточнил он.

– Это шутка.

– Рад, что у тебя хорошее настроение. Последнее время мне казалось, что ты грустишь. – Заметил. Значит, я ему не безразлична. – Скоро увидимся, – попрощался он.

Я не представляла, как у нас с ним будут складываться отношения дальше. Лучше об этом не думать, а то сойду с ума.

Спустившись к завтраку на следующий день, я украдкой посмотрела на Нэнси. Хоть бы она не догадалась! Женщины всегда очень чутки. Мне почему-то этого ужасно не хотелось.

Но Нэнси было не до меня. Она была необычно бледна и отказалась от своего неизменного апельсинового сока. Ей принесли воду со льдом. Сделав два глотка, она выронила стакан и потеряла сознание. В доме поднялся переполох. Вызвали доктора.

– Ничего страшного, – успокоил приехавший семейный врач, – обычные женские дела. – Он, конечно же, был не в курсе, зачем я тут, и громко объявил: – Нэнси беременна.

Мне повезло. Я приехала в ближайший аэропорт как раз за четверть часа до вылета самолета. Это был местный рейс до Майами. Оттуда мне забронировали место до Москвы.

По дороге я представляла себе Влада: то нежно-ласкового: «Рыжик, черт с ними с деньгами, главное, мы вместе!», то грозного: «Ты сошла с ума, что мы будем делать с этим ребенком без денег, которые ты потеряла по контракту?».

Главное добраться до Москвы. Дома и стены помогают.

Самолет был полупустой. Я легла на последний ряд и заснула, убаюканная шумом мотора. Мне снились Москва и бабушка Василиса. Они с Лелей напекли гору блинчиков на завтрак. По дому разносится запах клубничного варенья и свежемолотого кофе.

– Эй, – кто-то тормошил меня за плечо, – эй, можно, я съем твой завтрак?

– Нет. Я хочу кофе и блинчиков!

– Нет никаких блинчиков, а кофе твой остыл. – Надо мной склонилась девчонка с короткой стрижкой каре. У нее круглые глаза, словно пуговки. Девчонка закутана в два самолетных пледа.

– Ты кто?

– Катерина.

Я снова провалилась в сон. Мне не хотелось просыпаться.

– Твой поднос с завтраком уже полчаса как стоит. Не хочешь? Можно, я его съем?

– Ты откуда взялась? – пробормотала я.

– Я сбежала. А ты?

– Тоже, – со сна призналась я незнакомке.

– Ну так можно, я съем?

– Ешь-ешь. Только дай глотнуть кофе. Катерина раскрыла мой пластиковый кювет, в нем было всего понемножку: листик салата, кусок красной рыбки, тертая морковь, сыр и ломтик апельсина. Отдельно на подносе лежала булочка.

– Булку будешь?

Я отрицательно помотала головой. Катя уплетала еду со скоростью паровоза.

– Представляешь, три дня не ела и денег не копья.

– Ты от кого сбежала?

– От мужа, – промычала она с набитым ртом. – Еще чуток – и пришлось бы от американской полиции сбежать.

Я окончательно проснулась.

– А что ты натворила?

– Замуж за американца по Интернету вышла.

– Это как?

– Он свою фотографию в Интернете поместил. «Я, Боб, ищу русскую жену. Буду любить» и так далее. Мы с девчонками посмотрели – улет! Красавец, в шляпе с уздечкой под подбородком, совсем не старый. Лет сорок на вид. Я сама-то детдомовская, но москвичка. Дальше окружной никуда. А тут Америка светит. С девчонками покумекали, они говорят: «Давай, если понравится, мы тоже». Он за мной прилетел, познакомились. Действительно симпатичный, только лысоватый, макушку свою шляпой на фотографии прикрыл. В сапогах с длинными загнутыми носами. Девчонки одобрили: прикольный, как в кино «Крокодил Данди». Фильм такой не смотрела? – Я покачала головой. – Я ему понравилась тоже. «Беби, ты моя лаф», – сказал он и сердце на салфетке в ресторане нарисовал. Представляешь, он меня в Москве в пивной ресторан пригласил. И девчонок моих тоже. «Это у нас с тобой, беби, как обручение» Мы так удивились – он совсем не пьющий. От кружки пива так развезло. Говорит, русское пиво как виски.

Я решила, хорошо, что не пьет, я через пьянство в детский дом угодила. Отец маму ударил, она упала и головой о швейную машинку. Неделю в больнице пролежала и умерла. Отца в тюрягу, а меня в детский дом. – Все это Катя рассказывала буднично, как сами собой разумеющиеся жизненные события. – Так вот, потом Боб все через агентство мне оформил – паспорт заграничный, приглашение, и мы тю-тю. Я когда в воздух на самолете поднялась, всю Москву обозрела. Первый раз летела. Огромная она у нас, я даже не представляла: дома высоченные, районы с новостройками, ни клочка свободной земли. А куда он меня привез, там такой простор. Только один его дом стоит в степи. Но дом большой. И лошадей у него целая куча.

«Это все твои лошади, – сказал мне Боб. – Будешь за ними ухаживать». А я, честно тебе признаюсь, лошадей живьем первый раз в жизни увидела. Ну где, скажи, в Москве можно посмотреть на лошадей?

– На ипподроме.

– А это что такое?

– Где скачки проходят.

– Нас, детдомовских, туда не водили. Раз в зоопарк экскурсию устроили. Когда его после ремонта открыли. Там я пони всяких видела. В общем, лошади, конечно, очень красивые животные, но капризные до ужаса. А жрут! Ты себе не представляешь. Я только успевала им корм подсыпать. У нас режим с Бобом хуже, чем у папки в тюрьме. – Заметив мое удивленное лицо, пояснила: – Знаю, потому что раз к нему на свидание ездила. Он ведь у меня один на целом свете. – В этот момент я подумала о разговоре с Сандрой, о привязанности детей к родителям. – Так вот у нас с Бобом подъем в четыре и целый день вкалывать. Я до койки еле ноги доволакивала.

– А там, кроме вас, кто-нибудь еще жил?

– В том-то и дело, что никого. На расстоянии ста миль ни души. Рядом только бензоколонка.

– И сколько ты так прожила?

– Целых три года. Сначала думала, что мужик он здоровый, хоть сексом меня развлечет. Но он сразу сказал: «Знаешь, беби, у меня проблема» – и показал мне на свой инструмент. «Не слушается меня. Вот ты девчонка – класс, таких в Америке не найдешь, а ему дела нет».

«Боб, миленький, ты к доктору сходи». – Я его просто умоляла. Я ведь молодая, мне любовь не только на словах требуется. Знаешь, в детдоме все девчонки этим рано начинают заниматься – кто с ребятами-сверстниками, кто со взрослыми. За нами особо никто не следил. Я в четырнадцать стала женщиной. Поэтому в этом толк знаю. Мне сейчас уже двадцать два стукнуло.

– Значит, ты в девятнадцать за него вышла?

– Получается, что так. Он объяснил, что доктор ему и посоветовал русскую найти. Доктор слышал, что наши девчонки за границу выезжают и продают себя в бордели. Значит, умеют этим делом заниматься.

– Доктор решил, что русская его непослушный инструмент расшевелит?

– Как я только не пробовала его расшевеливать. Поняла: с ним что-то не то, он больной. И вот представляешь, живу в степи, там прерии называются, без людей, только кони и работа. Зачем мне такая Америка?

– А денег он тебе давал?

– Он мне карточку свою давал, когда я в маленький городок за продуктами ездила. Ею только в магазинах расплатиться, наличные снять невозможно. В доме ни бакса не найдешь. Да они там и не нужны.