— Это лишь твое мнение… — спокойно ответил Сальвадор.

— Разве, ты считаешь иначе?

— Я думаю, что многое зависит от того, как я сам ко всему этому отношусь… Ты боишься, что люди не смогут принять меня таким, какой я есть… Но ты забываешь, что мне уже приходилось встречаться с людьми.

— Ты имеешь в виду Лиз, доктора Джонсона? Эти люди относятся к числу самых добрых, понимающих людей. Не все люди похожи на них. Большинство совершенно не такие, как Лиз или доктор Джонсон.

— Ответь мне, Уолтер, что ещё мешает нам организовать выставку, кроме твоих страхов за то, что не все люди смогут принять меня таким, какой я есть?

— Думаю, что ничего…

— Вот и хорошо. Я думаю, что если есть люди, не похожие на Лиз или доктора Джонсона, то, наверное, есть и люди, похожие на них. Будем надеяться, что мне повезет, и я встречу больше добрых людей, чем злых…

— Иными словами, ты хочешь устроить выставку.

— Когда чего-то хочешь, необходимо к этому стремиться, что-то для этого делать, не сдаваться… И я не побоюсь идти вперед. Если уж судьба предоставила мне шанс иметь определенные преимущества перед моими сородичами, я не буду упускать этот шанс.

— Хорошо, Сальвадор! Можешь не сомневаться, я во всем буду тебя поддерживать…

— Значит, теперь ты займешься организацией выставки?

— Да, завтра же я переговорю с доктором Джонсоном…

— А я тем временем ещё поработаю над своими картинами… — заключил Сальвадор, вновь возвращаясь к своему любимому занятию.

— Кстати, Уолтер, — неожиданно сказал Сальвадор, когда Вайсман открыл дверь, чтобы выйти из мастерской, — чем, на самом деле, занимается Лиз?

— Она, ведь, тебе сказала…

— Да, но мне показалось, что она немного нервничала, отвечая на мой вопрос о её профессии. И мне показалось, что она мне солгала…

— Но, если она сама тебе сказала, что занимается историей, значит так и есть.

— Я так не думаю… Видимо, она пыталась что-то скрыть…

— Не знаю. Думаю, об этом тебе лучше поговорить с ней самой…

Возвращаясь домой, Лиз думала исключительно о Сальвадоре. Она была вынуждена признаться себе в том, что он ей чрезвычайно понравился. На фоне его невероятного обаяния, доброты, вежливости, интеллигентности — словом, всех тех качеств, которые и в человеке-то не каждом встретишь, и Уолтер казался ей не таким уж страшным человеком. В конце концов, характер Сальвадора был полностью заслугой Вайсмана, результатом его воспитания, его личного влияния на Сальвадора.

Более того, встреча с Сальвадором навеяла на неё какое-то авантюрное настроение, она, вдруг, почувствовала себя соучастницей Вайсмана.

Теперь в ней не было уже ни злости на него, ни обиды, ни желания обвинять его в чем-либо. Быть может, в ней, действительно, проснулся тот самый, незамутненный социальными, житейскими взглядами, интерес ученого-практика, к которому взывал Уолтер. Неизвестно, что за изменение произошло в сознании Лиз, но довольно скоро она поняла, что была готова поддержать Вайсмана, помочь ему открыть Сальвадора миру и, наоборот, — открыть этот мир Сальвадору. Причем, она захотела сделать это так, чтобы это открытие не стало болезненным, шокирующим для её нового знакомого, к которому она начала ощущать настоящие дружеские чувства.

Приехав домой, она решила поделиться новостями со своим мужем.

Уитни услышал, как пришла Лиз, и сразу же вышел ей навстречу.

— Так ты себя чувствуешь? — спросила она. — Уже отдохнул?

— Да, спасибо. И отдохнул, и уже успел заняться кое-какими делами…

— Тебе звонил кто-то из твоих клиентов?

— Нет, это не связано с адвокатурой… Звонил Джозеф Каннингфокс… Ну, я думаю, ты должна его помнить. Это тот самый молодой человек, который…

— Да, я помню. Тот самый человек, который получил тридцать процентов твоего интеллекта. И зачем же ты ему, вдруг, понадобился?

— Если ты помнишь, он занялся строительством детских городков. И ему понадобилась моя консультация. Видишь ли, теперь он решил строить макеты реальных строений, представляющих определённую историческую важность. Собственно говоря, во все детали своего проекта он меня ещё не посвятил, но работа эта, я думаю, достаточно интересная. В общем, завтра он придет сюда, и мы с ним всё это обсудим…

— Но, почему он решил обратиться к тебе? Ты, ведь, не занимаешься историей уже довольно давно…

— А кто проводил экскурсии в Европе? Или ты уже забыла об этом?

— Ах, да, конечно! Ты хочешь сказать, что ты справишься.

— Можно попробовать, если ему это поможет.

— Решать тебе…

— Я, ещё, конечно, подумаю…Необходимо все взвесить. А как дела у тебя? Ты, я смотрю, уже успела где-то побывать!

— Да! И надо сказать, со мной сегодня произошла невероятная вещь… Сама не знаю, как ко всему этому относиться.

— Тогда рассказывай!

Лиз знаком предложила Джеральду сесть, и, сев сама, подробно рассказала ему все то, что видела у Уолтера.

— Ужас какой-то… — заключил Уитни.

— Это ты так отреагировал, не видя Сальвадора воочию. Мне кажется, что ощутить то, что ощутила я, можно лишь увидев всё своими глазами.

— Значит, Вайсман решил выставить картины этого Сальвадора? Как же он собирается представить обществу художника?

— Знаешь, Джери, если говорить откровенно, то я и сама сначала отнеслась к этому событию скептически, даже негативно, но затем я подумала, что Сальвадор имеет право на активную творческую жизнь. Общество обязано признать его талант. Я думаю, что мы должны помочь Вайсману и Сальвадору. По крайней мере, я собираюсь…

— Другими словами, ты хочешь, чтобы и я чем-то помог… Но, что я смогу сделать?

— Договориться с директором картинной галереи. Вы, ведь, с ним хорошие друзья.

— Ну, хорошо, допустим, я договорюсь с директором галерей. Но что это решит. Проблема остается проблемой. Сальвадор — не человек, и все будут относиться к нему, как к не человеку. Ты не боишься, что посетителей будут интересовать вовсе не картины…

— А вот в этом отношении у меня есть одна идея… — таинственно ответила Лиз.

Желание Сальвадора устроить персональную выставку своих картин исполнилось довольно скоро, и спустя месяц после принятия окончательного решения он принимал гостей в частной картинной галерее друга Уитни Самуэля Стивенсона.

Сальвадор был невероятно счастлив. В двух просторных, хорошо освещенных залах были размещены двадцать пять самых лучших полотен. Отбор картин осуществлялся тщательно. Причем принять в этом участие были приглашены и Лиз и Уитни, и даже Алиса с Николасом, которые очень быстро подружились с Сальвадором и приезжали к нему почти каждый день, проводя в его мастерской по несколько часов, а, также наблюдая за тем, как Сальвадор рисует, находясь в саду Уолтера. Приятным сюрпризом для всех присутствовавших был огромный портрет Алисы, на котором она была изображена в изумительном нежно-голубом платье с букетом цветов в руках.

Сальвадор, как и подобает художнику, приветливо встречал гостей, обсуждал с ними свои полотна, отвечал на различные вопросы.

— Пэмела и Кейт отлично справляются с ролью знатоков современной живописи, не так ли, — лукаво заметила Лиз Уолтеру, наблюдая за тем, как искренне её подруги беседовали с Сальвадором, рассматривая один из пейзажей.

— Да, уж, Пэмела так естественно кивает головой, на что-то указывает…

— Сейчас подойдут студенты с исторического факультета, — таинственным тоном сказал подошедший Уитни. — Их я тоже подготовил… А вот, и они… Подходят к Сальвадору.

— Смотрите-ка, никакого удивления на лице, — отметила Лиз.

— Точно, — ответил Уолтер. — Чего не скажешь о тебе. Видела бы ты своё лицо в тот момент, когда бедный Сальвадор обернулся! Откровенно говоря, только в тот момент я собственно и понял то, с какими проблемами может столкнуться несчастный Сальвадор в этом мире, если даже подготовленные люди, вроде тебя, так его воспринимают…