— Значит, теперь вы можете на научном уровне работать над тем, что вас всегда так интересовало, — заключила Лиз.

— Благодаря доктору Вайсману, — ответил Боб.

— Я припоминаю наш с тобой разговор на выставке картин Сальвадора, Уолтер, когда ты сказал мне, что не хотел бы, чтобы на свете появился ещё один ненормальный "Уолтер Вайсман", способный проводить по несколько часов с пробиркой в руках!

— Да, я помню этот разговор. Но на самом деле, все оказалось намного веселее! — ответил Уолтер. — Боб, действительно очень похож на меня. Он перенял многие мои недостатки. Так же, как и я, он может бегать по всему дому с опасными дымящимися реактивами, резать лягушек, ставить безумные опыты. Но я безумно счастлив, что он есть. Порой оказывается, что мы думаем об одном и том же, дополняем друг друга. И иногда мне начинает казаться, что к Бобу я отношусь как к своему сыну.

— Интересное у вас имя, Боб, — сказала Лиз. — Это — ваше настоящее имя?

Услышав этот вопрос, и Боб и Сальвадор и Вайсман и даже доктор Джонсон рассмеялись.

Лиз удивленно посмотрела на них.

— Да, похоже, климат Африки действует на вас странным образом, — критично заметила она.

— Не обращайте внимания, дорогая Лиз, — успокоившись, сказал доктор Джонсон. — С нами все в полном порядке. Просто, настоящее имя Боба — это целая история.

— Разумеется, когда Боб только пришел к нам, — объяснил Уолтер, — мы спросили его о его настоящем имени. Боб произнес его. Оно было настолько длинным и звучало так странно, что ни я, ни доктор Джонсон не решились повторить произнести его. В этом имени такая необычная и забавная игра гласных и согласных звуков, что невольно начинаешь смеяться, когда слышишь его. Учитывая, что мы только что плотно пообедали, мы не будем просить Боба произнести его имя вновь, так как нашим желудкам не выдержать столь странного смеха, но как-нибудь потом он скажет, и вы сами на себе почувствуете странное влияние звучания этого имени на нервную систему человека.

Лиз была ещё больше поражена. В её глазах выражалось не только удивление, но и искренние опасения за психическое состояние её коллег.

— Как имя человека может вызвать истерический смех? — удивленно спросила Лиз.

— Не обращайте внимания, Лиз, — поторопился ответить ей Боб. — Я нисколько не обижаюсь. И могу понять ваших друзей. Дело в том, что у меня, безусловно, есть имя, но все мои знакомые уже давно называют меня не совсем по имени…

— Как это? — критично спросила Лиз.

— Понимаете, моё имя, это — не совсем имя, а некая фраза, дающая определенную информацию обо мне. Ну, в этом нет ничего удивительного. У многих народов вы встретите это явление. Когда в именах людей содержится определенная информация об их обладателях: их уме, талантах и даже характере. Поэтому имя получается длинным и трудно выговариваемым. Так же и мое имя. А для человека, не знающего языка нашего народа, трудно его понять. В этом нет ничего удивительного. Довольно часто фраза, произнесенная на незнакомом языке, кажется нам звучащей необычно, а порой — и смешно, даже если её смысл очень серьезный.

— Ну, я рада, что вы так легко к этому относитесь, Боб, — сказала Лиз. — И какую же информацию, в таком случае, дает о вас ваше имя?

— Это тоже интересно, — отозвался Уолтер.

— Моё имя означает что-то вроде того, что я — этот "человек, которому трижды хотели оторвать нос за необычайное любопытство", — спокойно сказал Боб.

Услышав это, Лиз и Кристина, почему-то не сумев совладеть с собой, дружно рассмеялись.

— Нет, ну это забавно, — сказала Лиз, — ну ладно — "оторвать нос", а то ведь — "трижды оторвать нос"! Нет, теперь я это понимаю.

— Я представляю, как вы будете смеяться, когда услышите звучание имени на языке Боба, — ответил Уолтер.

— Нет, только не сейчас, — сказала Лиз. — А то, я боюсь, это действительно может быть опасно. Единственное, что я уже могу сказать, так это то, что и я, и Кристина, начинаем потихоньку сходить с ума, заразившись от вас каким-то странным вирусом!

— Вот поэтому мы, с согласия Боба, и дали ему другое, более легко произносимое имя, — пояснил Уолтер и предложил всем сосредоточить внимание на десерте.

— Ну, так какая у нас программа на вторую половину дня? — спросил доктор Джонсон, когда все пообедали.

— Боюсь, что сегодня я уже ни на что не гожусь, — ответила Лиз. — И думаю, что Кристина чувствует себя также.

— В таком случае, я отведу вас в ваши комнаты, — сказал Вайсман, поднимаясь из-за стола.

— Скажите мне, — обратилась Кристина к Лиз перед тем, как войти в свою комнату. — Я много лет провела, работая над самыми причудливыми экспериментами. Но то, что я услышала сегодня, показывает, насколько мало я знаю. Я не стала ничего спрашивать при ваших друзьях, но, когда мы остались одни, объясните мне, что означают все эти странные опыты, связанные с переносом интеллекта, и все такое?

— То, что вы не знаете об этом, ещё ничего не говорит. Это — всего лишь, результат узкого исследования. И незнание этого никак не умаляет ваших знаний. Но, я думаю, вам пора узнать обо всем этом, дорогая Кристина. Заходите ко мне, и я все вам подробно расскажу.

Утро следующего дня было восхитительным.

Выспавшись, Лиз и Кристина отправились осматривать «владения» Уолтера Вайсмана.

И, не смотря на то, что Уолтер уговаривал Лиз и Кристину направиться сразу в его самые крупные лаборатории, которые по его собственным словам составляли его гордость, в первую очередь Лиз решила навестить Сальвадора в его новой мастерской.

Войдя туда, Лиз подумала, что все вновь было, как прежде — и мастерская, и накрытые полотном готовые картины, и Сальвадор, стоящий с палитрой в руках перед одной из незаконченных работ.

Они долго говорили о разных вещах, беспокоивших их, вспоминали ранее происходившие события. И, глядя на Сальвадора и обстановку, сложившуюся вокруг него, Лиз подумала, что теперь, возможно, она уже могла не беспокоиться за его будущее, которое представлялось ей только в самых ярких красках, и, что не самое маловажное — вдали от назойливого и жестокого общества, вынудившего его покинуть Штаты.

— Знаешь, — сказал Вайсман, обращаясь к Лиз, когда они сидели одни поздно вечером, — это, возможно, будет звучать странно, но я чувствую себя необычайно счастливым человеком. Возможно, во мне говорит возраст, и я становлюсь сентиментальным, но мне так хорошо сейчас, как никогда не было ранее.

— Думаю, возраст здесь абсолютно не причем, и счастлив ты потому, что, возможно, теперь нашел то, что по праву можешь назвать делом своей жизни.

— Да, в данный момент я занимаюсь шестью государственными и пятью собственными проектами…

— Впечатляет…

— Не хочешь присоединиться? Я думаю начать ещё один проект, а доктору Джонсону необходимо возвращаться в Штаты… Его исследования подходят к концу. Так что, я остаюсь один. Мне нужен знающий коллега, с которым я бы мог продолжить работу. Давай, оставайся на пару месяцев, пользуясь тем, что твой начальник здесь, и ты можешь обговорить это с ним.

— Нет, сейчас не могу, у Джери через две недели важная презентация…

— Ты не заметила, что у Джери всю жизнь важные презентации. И все это время ты с ним.

— Я ведь, — жена его…

— Да, но, кроме того, ты — ученый, высококвалифицированный специалист. Неужели тебе не интересно заниматься наукой?

— Ты знаешь, Уолтер, у меня уже был похожий разговор с Уитни, который также предложил мне больше заниматься наукой.

— Откровенно говоря, не ожидал… Неужели Джери, наконец, стал замечать, что вокруг него тоже нормальные люди со своими достоинствами, планами?

— Ну, перестань так о нем говорить… Именно благодаря нему, я и приехала сюда…Знаешь, мне стало легко после его слов. Он, как мне кажется, пробудил во мне самой веру в то, что я — действительно человек науки…

— И что ты решила?

— Решила, что он прав, конечно же… Я и сама это прекрасно понимаю. Просто, только сейчас для этого стали складываться обстоятельства, — дети подросли, да и Джери, наконец-то, разобрался в себе… И потом, здесь, у тебя, столько новых возможностей. Так что…