— Он сказал, что это будет интересно, в связи с моей заинтересованностью в разработке доктора Джонсона.

— Ну да, конечно… Это, наверное, интересно

— Я не хотела обидеть вас, доктор Уитни, простите меня.

— Вайсман знал о том, что вы собирались придти на пресс-конференцию моего мужа?

— Да, конечно, после наших с ним неоднократных обсуждений этого дела, я подумала, что он должен знать и об этом обстоятельстве. Как раз после данного разговора я и получила от него материалы, позволившие мне написать статью…

— И она у вас получится великолепной, не сомневайтесь.

— Да, но… Могу ли я включить в статью материалы вчерашней пресс-конференции. Мне бы хотелось включить ваши мысли, так сказать, в противопоставление мнению Уолтера. Думаю, что своеобразный элемент научной оппозиции придаст статье большую насыщенность.

— Если вы стремитесь насытить вашу статью моими мыслями, то, пожалуйста, сделайте акцент на то, что я выступаю категорически против продолжения работы в этом направлении уже только потому, что считаю его опасным. Но не думаю, что стоит слишком распространяться о причинах категоричности моей точки зрения.

— Почему?

— Потому что я почти уверенна в том, что, не смотря на то, что я ничего не знаю о научных достижениях Уолтера, его открытие будет все-таки иметь грандиозный успех в научных кругах. И уж если он считает, что наука не должна стоять на месте и позволяет себе при этом делать такие уверенные и серьезные заявления, то он будет иметь больше единомышленников, чем противников его идей. И мое скромное мнение вряд ли будет иметь какое-либо значение в тот момент, когда он будет принимать лавры из рук самых известных и авторитетных ученых мира, а тысячи несчастных жертв подобных деяний, подобно моему мужу, будут вести жестокую борьбу за возвращение того, что потеряли из-за подобных открытий…

— Мне кажется, что на идеи любого гениального ученого всегда найдутся противники, — ответила Маргарет.

— Сейчас ничего нельзя говорить определенно… Необходимо дождаться более конкретных данных непосредственно от Уолтера. Любые заочные дискуссии сейчас бесполезны, — заключила Лиз и, поблагодарив Маргарет за предоставленную информацию, вышла из кабинета.

Возвращаясь в отель после встречи с Маргарет Уокен, Лиз не переставая, думала о прочитанной статье.

Её поражала смелость его суждений.

"Уолтер-то, оказывается, большой бунтарь…, — подумала Лиз. — Но, ничего… Он, вряд ли этого ожидает, но я, не меньший бунтарь, чем он…"

Войдя в свой номер, Лиз обнаружила, что Уитни с детьми ещё не было. Также никого не было и в номерах её друзей.

Убедившись, что ей никто не мешает, она набрала домашний номер доктора Джонсона.

— Как отдыхаете? — радостно спросил её доктор Джонсон.

— Вряд ли это можно назвать отдыхом…

— Неужели, отдых не удался?

— Слава богу, почти два месяца все было в полном порядке. Но напоследок Европа приготовила нам неожиданный сюрприз… Вы ничего не слышали об Уолтере Вайсмане?

— Если я не ошибаюсь, с ним всё в порядке… Он спокойно трудится в своей загородной лаборатории.

— А вы знаете, над чем он "трудится"? — критично спросила Лиз.

— Наверное, занимается своими обычными зоологическими опытами… Или у вас есть какая-то конкретная информация?

— Уолтер не занимается зоологическими экспериментами. Он продолжает работу, связанную с нашим экспериментом!

— С тем самым экспериментом, который…

— Да, с тем самым экспериментом, который плохо закончился! И Уолтер продолжает эту работу.

— Я, откровенно говоря, ничего об этом не слышал…

— Зато, об этом осведомлены в Европе. На следующей неделе в Лондонском научном издании "World news" выходит странная статья. В ней сказано, что Уолтер, по его собственным словам, собрался восстать против "ограниченных в широте и остроте восприятия", чиновников. Он также призывает всех уважающих себя учёных, во что бы то ни стало, использовать любые шансы для продолжения научных разработках, не заботясь об их возможных результатах! Мне кажется, что необходимо с ним поговорить…

— Вас так серьёзно это беспокоит?

— А разве вас это не беспокоит? Вы ведь не забыли о том, как закончился наш эксперимент?

— Причина была в том, что наш прибор был неисправен, а у Уолтера, как вы и сами знаете, с прибором все в полном порядке.

— Меня беспокоит то, что, как сам он откровенно заявляет, что будут представлены невероятные и неожиданные результаты его работы! Я представляю, что это может быть…

— Я думаю, что Уолтер не способен ни на что страшное. Он, конечно, большой фантазер, но не злодей… Так, что, на мой взгляд, вы напрасно волнуетесь.

— И вот я снова сталкиваюсь с непониманием, доктор Джонсон… Если вы помните, такое уже было. И я, увы, оказалась права…

— Когда вы возвращаетесь в Нью-Йорк?

— Через три дня.

— Вот и хорошо. Я постараюсь связаться с Уолтером за это время, и когда вы приедете, мы всё это обсудим с вами вместе.

— Хорошо, увидимся в Нью-Йорке…

Лиз положила трубку, но, как это постоянно было в последнее время, но облегчения не почувствовала.

"Опять никто не хочет меня понять! — подумала она. — Ну, что же, дай бог, чтобы мой опасения оказались беспочвенными, и то, что Вайсман всем нам готовит, действительно, не несло в себе ничего опасного. А мне только остаётся ждать того, что произойдет теперь…"

Общеизвестно, что каждый из нас легко привыкает ко всему хорошему и с трудом от него отвыкает.

Чувство необъяснимой боли в груди, возникающее в момент расставания с чем-то приятным, светлым, возвышенным, хорошо знакомо каждому из нас.

Оттого легко представить нам то горькое чувство расставания с двумя беззаботными, полными добрых эмоций, месяцами путешествия по Европе, охватившее наших друзей, когда они, уладив все заключительные формальности, поднимались на борт самолета, которому досталась самая печальная миссия — оторвать их от чудесной сказки и перенести в повседневный, обыденный, полный привычных житейских проблем, мир…

Следующим неотъемлемым эпизодом подобной ситуации является рассеянное отрешенное блуждание по дому, в поисках смысла жизни, непременно возникающее сразу по возвращении из аэропорта, и продолжающееся, как правило, от одного дня до недели, в прямой зависимости от длительности удавшегося путешествия.

Именно это чувство опустошенности и охватило всех наших друзей.

Всех, за исключением Лиз.

К возвращению домой она была готова ещё несколько дней назад. Поэтому, в отличие от своих несчастных друзей, ещё в самолете знала, чем займется по возвращении. План дальнейших действий был для неё абсолютно ясен. Первое, что она решила сделать, это позвонить доктору Джонсону и поинтересоваться у него результатами разговора с Уолтером Вайсманом.

Однако ей не пришлось идти к Джонсону. По прибытии домой она обнаружила, что её ждет письмо от Вайсмана следующего содержания:

"Лиз, дорогая! Зачем тебе нужно было разводить шумиху из-за такого незначительного события и вовлекать в него Джонсона. Я и без того собирался тебе всё рассказать. Просто, не хотел забивать тебе голову всякой ерундой перед твоей поездкой. Надеюсь, что ты хорошо отдохнула. Как захочешь, приезжай ко мне. Увидишь всё сама… Уолтер!"

"Да, уж…, — подумала Лиз. — Рассказал бы ты мне по своей воле, если бы я сама не подняла эту тему…"

Пообедав и немного отдохнув, Лиз отправилась к Уолтеру.

По дороге она перебирала в памяти статью лондонской журналистки о Вайсмане. Особенно ей не давала покоя фраза: "…доктор Вайсман представит обществу невероятный и совершенно неожиданный результат своих исследований, чем убедит его в бесконечности развития современной науки…". Лиз думала и усиленно пыталась представить себе, что это может быть за результат. Почему Вайсман считает его совершенно неожиданным. Больше всего ей было интересно узнать, насколько скоро лично она ознакомится с этим результатом. Произойдет ли это в этот же день или ей придется ждать ещё долгое время… В конце концов, она почувствовала, что её досада, злость, возмущение, обида на Уолтера переросли в обыкновенное любопытство.