– Послушай, Каз, я хочу в этом участвовать.

Каз промолчал, поэтому Райан снова заговорил:

– Мики уже трижды попытался убить меня. До тех пор, пока я его мишень, я тоже должен идти вперед и надеть униформу.

Казу на самом деле не хотелось работать с любителями, но он не мог сказать об этом Райану.

– Мы с Коулом разрабатываем кое-что. Найдите место, где вокруг вас не будет толпы и лежите тихо. Ты звонишь по сотовому?

– Да?

– Ладно, давай мне номер и держись незаметно. Если мне понадобится помощь, я позвоню.

Райан продиктовал ему номер, и они закончили разговор.

Повесив трубку, Райан взял Люсинду за руку и так они просидели в рубке, пока день клонился к вечеру. Солнце садилось на горизонте, как оранжевый бильярдный шар на мягком зеленом фетре стола. Оно медленно скрылось в волнах, и наступили странные туманные сумерки. Яхта стремительно скатывалась с водных валов. На минуту небо и океан приобрели одинаковый оттенок сумеречно-серого цвета. Там, где вода сливалась с небом, линия горизонта исчезла. От этого странно кружилась голова, словно маленькая яхта оказалась в бесцветном водовороте, крошечная дощечка в мире невидимых сильных течений.

А потом наступила ночь, и луна осветила океан, а кеч беззвучно двигался вперед, в сторону Мексики.

Наконец они прибыли в защищенную бухту в мексиканских водах в шести милях к югу от Энсенады. Они бросили якорь в девять тридцать утра. Люсинда с сонными глазами спустила парус, собрала его и привязала к мачте. Потом они сели в рубке и выпили кофе. Женщина включила радио, пытаясь найти музыку, чтобы улучшить настроение. И слушая далекие звуки из Сан-Диего, они любовались красивым, но голым мексиканским побережьем.

В десять часов радио Сан-Диего объявило о том, что и так уже почти все знали. Хейз Ричардс победил на праймериз в Калифорнии. Он будет руководить национальным съездом, который состоится в Денвере.

Райан выключил радио, потом взял костыли и пошел на палубу яхты.

– Ты куда? – спросила Люсинда.

– Я собираюсь привести ногу в порядок.

Люсинда смотрела, как он положил левую ногу под правую и стал поднимать их. От боли Райан морщился и обливался потом. Он повторил упражнение десять раз, потом сосчитал до двадцати, и повторил еще десять раз. Снова и снова он повторял упражнение.

У него не было никакой силы в ноге, и спустя какое-то время Люсинда не могла больше на это смотреть и сошла вниз. В маленькой каюте она все равно слышала удары, когда каблуки его ботинок стукались о палубу. Люсинда видела его ногу близко. Она знала, что большую часть мускулов пришлось удалить.

А на палубе под мексиканским солнцем Райан продолжал упражнения. С него градом катился пот, но его мысли были далеко отсюда. Он вернулся в Стэнфордский университет на тренировочное поле. Ему снова было девятнадцать лет, он лежал на земле в своей тренировочной форме и отжимался. Райан вновь слышал голос своего тренера по физической подготовке Зорана Петровича, который кричал на них со своим немецким акцентом: «Даффай, ребята! Шефелите сфоими ленивыми затницами! Тва, три, четыре… Тва, три, четыре…».

Райан изо всех сил старался работать раненой ногой, старался поднять ее, все меньше и меньше используя помощь правой ноги, до тех пор, пока совсем не обессилел.

«Даффай, ребята… Вы просто кучка сопливых фройляйн… Та?»

В своих мыслях Райан возвратился в прошлое. Он был молод и здоров. И никакого страха поражения. Перед ним только просторные поля и прямые дороги.

«Даффайте… Один, тва, три, четыре…»

Он перенесся в тот день, когда играл лучше всего. Он не будет сдаваться. Он не позволит Мики победить… Только не теперь, когда он зашел так далеко.

В шестистах милях к югу от границы они нашли укромную бухту, обозначенную на карте как бухта Магдалены. Там они бросили якорь в защищенном месте в скалах.

Май сменился июнем, за июнем наступил июль.

Они обрели мир без забот. Райан дважды в день тренировался почти по два часа, сосредоточив усилия не только на больной ноге, но и на всем теле, разминая давно заспавшиеся мускулы. Люсинда готовила, купалась и загорала голышом на носовой палубе. А ночью они занимались любовью под звездами.

Проходили недели, и их единственной связью с миром оставались только передатчик, да случайно заплывшие в бухту мексиканские рыбаки, отправившиеся на поиски новых поселений лобстеров. Дважды в неделю они звонили Казу и Коулу, но тем так и не удалось найти Дэвида Робба. Каз сказал, что исчерпал кредит любезности в Министерстве юстиции и больше не может получить туда пропуск. Они оба казались усталыми и разочарованными.

Как-то вечером в конце июня погода позволила Райану и Люсинде поймать передачу станции Сан-Диего, и они узнали, что Хейз Ричардс отправился в Европу и там обсуждает мировые проблемы с главами государств. Он вернулся в США в третью неделю июля, чтобы принять участие в Национальном съезде демократов. Этого Райан с Люсиндой не увидели, потому что телевизор не принимал нужный канал. Каз обо всем рассказал им по телефону.

– Этот долбаный мужик… Вы его слышали. Он заставит Америку работать, черт меня подери. Он заставит ее поработать на этих масляноголовых из мафии. Ю-би-си назвала его кандидатом девяностых, Рузвельтом новой эры. Я впал в такую депрессию, что чуть не застрелился.

После съезда Хейз выбрал сенатора Бена Сэвиджа в качестве кандидата на пост вице-президента, а затем снова вернулся в Европу. Появились его снимки с арабскими шейхами и президентами балканских стран. Каз рассказывал об этом изгнанникам. Казалось, с каждым звонком он впадает во все большее отчаяние. Для Райана все стало таким недосягаемым, чем-то таким, что он оставил далеко позади.

За два месяца он достаточно натренировал ногу, чтобы сделать несколько коротких, неуверенных шагов без костылей. Нога казалась ему неустойчивой и чужой.

Однажды днем они с Люсиндой отправились в резиновой лодке на берег. Было тепло, и они редко надевали какую-нибудь одежду. Они были одни в своей отрезанной от мира бухте. Здесь беглецы обрели свой Эдем. Все темное в их жизни, все тени прошлого смыл океан, а потом сожгло слепящее солнце. Они взяли пляжные полотенца, еду и отправились, решив устроить барбекю на берегу.

Райан преисполнился решимости пройти всю полоску пляжа. Люсинда с улыбкой смотрела на него, когда в двадцати футах от берега он вывалился из лодки и поплыл к берегу. Райан плыл очень грациозно, взмахи его рук становились все сильнее. Два месяца назад она сняла швы с ноги. Райан очень сильно загорел, если не считать воспаленной красной линии, идущей по диагонали через бедро, оставленной хирургией Доктора Джаза.

Люсинда смотрела, как Райан выбрался из воды, загорелый и мускулистый, его белокурые волосы совсем побелели от солнца и отросли. Она подгребла к берегу, и Райан помог ей вытащить лодку на песок. Потом Люсинда схватила полотенце и побежала к концу пляжа.

– Куда это ты?

– Получишь меня, если поймаешь, – поддразнила Райана Люсинда.

Он бросился догонять ее, опираясь на больную ногу, но песок затруднял движение. Люсинда бежала спиной вперед и смеялась. Наконец, она бросила Райану полотенце, он поймал его и прыгнул вперед, но тяжело упал на песок. Люсинда подумала, что он ушибся, и побежала к нему, обнаженная, коричневая от загара. Райан схватил ее за ногу, уронил рядом с собой, и они обнялись.

– Господи, как же я люблю тебя, – прошептала ему на ухо Люсинда.

– Я только не знаю, почему, – честно ответил он.

Она поцеловала его в губы, а потом Райан принялся целовать ее тело. Ее соски напряглись от опаляющей страсти. Они оба достигли оргазма, как только он вошел в нее. Им хотелось взять как можно больше друг от друга. Соединение умов и тел, казалось, не могло удовлетворить жажду любви. Люсинда отдала себя Райану и была готова пожертвовать за него жизнью. Он поклялся, что больше с ней никогда не случится ничего плохого, и что он умрет, если потеряет ее. Их удивляла сила собственных чувств.